Звезды Эгера - Геза Гардони

— Приказывайте, господин капитан, мы согласны! — кричали с разных сторон.

— Я думаю сделать так: разделим защиту на четыре отряда. Один отряд будет стоять у главных ворот, другой — от главных ворот до угловой башни, третий — в наружных укреплениях, четвертый — на северной стороне вокруг Казематной башни. Соответственно этим четырем отрядам разделится резерв. Резервом будет командовать мой помощник, капитан Мекчеи. Он будет распоряжаться сменой солдат и защитой внутренних укреплений.

— А что будет со стеной, прилегающей к городу? — спросил Хегедюш.

— Туда мы поставим только небольшие силы. Достаточно, если у ворот будет стоять двадцать человек. Воротца там тесные, и враг не станет даже пытаться их штурмовать.

Добо поднял другой листок бумаги.

— Солдат я распределил примерно так. От Старых, то есть главных, ворот до Новой башни будет стоять сто солдат. У Казематной башни — сто сорок, а вместе с офицером — сто сорок один. У Шандоровской башни, не считая ворот, — сто двадцать. Оттуда по направлению к воротам — сто пять…

— Всего четыреста шестьдесят шесть человек, — сказал Гергей.

— На двух вышках церкви — по десяти солдат. Вот и вся защита внутренних укреплений.

— Четыреста восемьдесят шесть человек, — подсчитал вслух Гергей.

Добо продолжал:

— Далее следуют наружные укрепления. От башни Чаби до башни Бебека — девяносто человек. Оттуда до угловой башни — сто тридцать. От Старых ворот до угла — пятьдесят восемь. Там есть еще узкая каменная стена, которая связывает наружные укрепления с внутренними. Здесь придется больше действовать глазами, чем оружием. Сюда достаточно тридцати пяти солдат. — Кинув взгляд на Мекчеи, он продолжал: — Тут мы поставим слабосильных, а в дни штурмов — даже легкораненых.

— Восемьдесят без одного, — заключил Гергей.

— Как же мы распределим офицеров? Начну с себя: я желаю быть повсюду.

Восторженное одобрение.

— Задача моего товарища Мекчеи уже известна. Из четырех старших лейтенантов один должен быть у Старых ворот. Там нужны сила и несокрушимый дух. Можно предвидеть заранее, что турок попробует ворваться в крепость именно через эти ворота. Там придется все время смотреть в глаза смерти.

Гашпар Пете встал и, ударив себя в грудь, крикнул:

— Прошу назначить туда меня!

Возгласы одобрения заглушили ответ. Видно было только, как Добо утвердительно кивнул головой. Старик Цецеи протянул Гашпару Пете свою единственную руку.

— Дальше следуют наружные укрепления, — продолжал Добо. — Это самое опасное место. Турок будет пытаться засыпать ров. Там от старших офицеров тоже потребуется отвага, любовь к отчизне и презрение к смерти.

Кроме Пете, оставалось еще три старших офицера. Все трое вскочили.

— В вашем распоряжении! — сказал Борнемисса.

— В вашем распоряжении! — сказал Фюгеди.

— В вашем распоряжении! — сказал Золтаи.

— Чтобы вы не поссорились, — с улыбкой сказал Добо, — все трое будете там.

Пушкари-сержанты были распределены уже заранее. Однако Добо хотел назначить и главного пушкаря. Но кого?

Никто, кроме его самого, не был знатоком в этом деле. И Добо взял это на себя.

Новое громовое «ура» потрясло стены зала. А так как все поглядывали при этом на пушкарей, то они с беспокойством спрашивали:

— Was ist das? Was sagt er?[65]

Борнемисса обернулся к пятерке немцев и дал им такое объяснение:

— Meine Herrn! Kapitan Dobo wird sein der haupt bum-bum! Verstanden?[66]

После этого Добо приказал трубачам трубить сбор. На крепостной площади он повторил солдатам пять пунктов присяги, принесенной в зале. Сказал, что те, кто испытывает страх, пусть лучше сейчас же положат сабли, чтобы позднее не заражать слабостью других. Ибо, сказал он, страх заразителен, как чума. Даже еще заразительнее. Он вмиг перескакивает от одного к другому. А в предстоящие тяжелые дни здесь нужны люди, сильные духом.

Потом он развернул красно-синий стяг крепости и поставил его вместе с национальным флагом.

— Поклянитесь!

В тот же миг ударил соборный колокол.

Ударил только один раз.

Все устремили взгляд на город. Удар колокола прозвучал как короткий, оборвавшийся вопль о помощи. В крепости, в городе и в окрестностях воцарилась настороженная тишина.

5

Вечером Добо пригласил к себе в гости всех, кто утром присягал в зале.

На одном конце стола сидел Добо, на другом — Мекчеи. Справа от Добо — отец Балинт, слева — Цецеи. Возле священника — Гашпар Пете, грубоватый, отчаянный малый с длинными, навощенными, колючими усами. Пете по праву отвели почетное место, ибо его старший брат, Янош, был знатным придворным — главным виночерпием короля. Янош Пете и устроил Гашпара в крепость, он же послал из Вены порох и пять сержантов-пушкарей. Остальные сидели по обе стороны от Мекчеи и Добо, в зависимости от возраста и чина. Стройный белокурый Золтаи; глаза у него такие, словно он целится копьем, но губы при этом улыбаются. Борнемисса, а рядом с ним — коренастый Фюгеди с лихим чубом. Затем Фаркаш Корон — лейтенант абауйских пеших солдат, черноволосый молодец с крутым подбородком, Балинт Кенди и Иштван Хегедюш — лейтенанты, приведшие с собой пятьдесят солдат Дердя Шереди. Румяный молодцеватый Леринц Фекете, которому кто-то безбожно обкорнал его рано поседевшие волосы; он привел с собой из Регеца пятнадцать солдат. Рослый, широкоплечий Михай Лекеш с детским взглядом; его прислали во главе сотни солдат вольные города. Пал Надь — лейтенант отряда в тридцать солдат, присланного Дердем Батори, отважный богатырь, сильный, как бык. Мартон Ясаи — лейтенант, которого ясайский протоиерей направил в Эгер с сорока солдатами; он причесывал длинные свои волосы на прямой пробор и напоминал смиренного, тихого писца. Сепешский лейтенант Мартон Сенци — толстяк с короткой шеей и сердитыми бычьими глазами, одетый в синий ментик. Сенци привел с собой сорок пеших солдат. Превосходный стрелок Михай Бор с русыми жидкими усами и мечтательным лицом. Казалось, что в гербе его должны быть луна и часы с музыкальным боем. Его прислал Шарошский комитат во главе семидесяти шести пеших солдат. Из Угочи приехал Дердь Салачки — толстоногий дядя с двойным подбородком и строгим взглядом, и Имре Надь — милый, любезный молодой человек, смотревший на всех с почтением; его отрядила вдова Габора Хомоннаи, приславшая восемнадцать пеших солдат. Из Эперьеша прибыл Антал Блашко — русобородый силач с курчавой бородой и пронзительным взглядом; он был в синем ментике, на боку у него болталась тяжелая, большая сабля.

Все названные были лейтенантами ополчения. За ними по порядку сидели: Иов Пакши — самый рослый офицер королевских войск, Тамаш Бойки — лейтенант, командующий пятьюдесятью боршодскими стрелками, седовласый, седобородый, но моложавый и живой человек. Два эти лейтенанта прибыли позже, так что их посадили среди офицеров гарнизона: старика казначея Яноша Шукана; дьяка Имре, который ведал винным погребом; дьяка Михая — офицера-интенданта, или, как называли тогда, раздатчика хлеба; дьяка Матяша Дендеши — архиепископского писаря (крепость входила во владения архиепископа); дьяка Деака Болдижара и еще других.

Чтобы выказать уважение всем защитникам крепости, Добо пригласил не только офицеров, но и одного младшего сержанта, одного рядового, одного эгерского дворянина и одного эгерского крестьянина.

Кушанья разносили пять слуг Добо; в помощь им старшие офицеры прислали и своих слуг.

За спиной Добо стоял оруженосец Криштоф Тарьяни; он прислуживал своему господину, ставил перед ним кушанья, наливал в кубок вино.

Была пятница, так что ужин начали со щуки под хреном и судака, зажаренного в сухарях. Затем подали сома и стерлядь. Закончили трапезу лапшой с творогом и сметаной, потом подали компот из сушеных фруктов с корицей. На столе были также сыр, виноград, яблоки, груши, дыни, — все в изобилии.

Почему же бережливый Добо решил задать такой ужин? Хотел ли он завершить пиром собрание, на котором принесли клятву, или решил сдружить незнакомых между собой офицеров? А может быть, он желал послушать их откровенные речи, когда вино развяжет языки?

Поначалу настроение было торжественное, как в церкви. Каждый еще переживал величественную минуту клятвы. Белоснежные скатерти, столовое серебро с гербом Добо, резной бочонок, висевший на цепи над столом, букеты осенних цветов — все это усугубляло торжественность обстановки.

Сердца людей не согрелись даже тогда, когда после щуки в кубки полилось из прекрасного бочонка вино гранатового цвета. После величавой речи Добо у всех сердца еще были охвачены трепетом волнения. Так в долгой звенящей тишине задумчиво прислушиваемся мы к отзвуку умолкшего колокола.

Поели жареной рыбы. Слуги переменили тарелки. Все ждали, что Добо будет приветствовать гостей. Но Добо сидел в своем коричневом кожаном кресле усталый, молчаливый. Быть может, он думал о том, что это не именины, не свадьба, что теперь, после присяги, он — комендант крепости и сидит за ужином со своими офицерами.