Темные кадры - Пьер Леметр

Если бы я был животным, я бы зарычал.

Стараюсь вспомнить, каким он был в день захвата заложников, когда молча сидел на полу. Но мы уже не те же люди – ни он, ни я. Мы вернулись в нормальные обстоятельства. Социальная иерархия вновь вступила в свои права. Я не уверен, но мне кажется, что причину, по которой мы оказались сегодня лицом к лицу, следует искать именно там: в том, что я заставил его пережить.

– Вы играете в гольф, господин Деламбр?

– Э-э-э… нет.

Верно и то, что в тюрьме стареют быстро, но неужели я уже выгляжу как тип, играющий в гольф?

– Жаль. Мне пришло в голову сравнение, которое отлично резюмирует нашу ситуацию. – Он делает жест, как будто сгоняет муху. – Ну да ладно.

Напускает на себя огорченный вид и разводит руками, заранее извиняясь:

– Господин Деламбр, у меня очень мало времени…

Он широко мне улыбается. Сторонний наблюдатель решил бы, что он искренне мне сопереживает и нас объединяет глубокое внутреннее родство, что я его самый дорогой друг и что он с радостью поговорил бы со мной как можно дольше, если бы обстоятельства позволяли.

– Я тоже спешу.

Он одобрительно кивает и умолкает. Долго разглядывает меня в полной тишине, всматривается, не упуская ни одной детали, изучает меня без малейшего стеснения. Наконец его непроницаемый взгляд сталкивается с моим. Нескончаемые секунды. Меня они пробирают до судорог в желудке. В эти мгновения я переживаю в концентрированном виде полный набор профессиональных страхов, какие мне только довелось испытать. В области устрашения Дорфман настоящий эксперт: наверняка он терроризировал, садистски мучил, запугивал, заставлял паниковать и доводил до желания выпрыгнуть из окна бесчисленное количество сотрудников, секретарей и советников. Вся его личность суть комментарий к простой и очевидной истине: он жив, потому что убил всех остальных.

– Хорошо… – произносит он наконец.

И тогда я понимаю, зачем я здесь, перед ним.

С технической точки зрения это ничем не оправдано, с практической – крайне нежелательно. Но он хотел удостовериться. Это дело с самого начала было противостоянием двух человек, которые фактически никогда не встречались, за исключением нескольких минут, в течение которых я держал беретту у его виска. Не в привычках Дорфмана заключать сделки в подобной форме.

Во всех профессиональных ставках должен иметь место момент истины.

Дорфман не мог позволить мне уйти, не уступив потребности, которую ощущал: встретиться со мной лицом к лицу и понять, не было ли поставлено под сомнение само его могущество, да или нет.

А заодно посмотреть, какую угрозу я для него представляю. Оценить потенциальные риски.

– Мы могли бы урегулировать все по телефону, – замечает он.

Определить на глаз вредоносность моих намерений по отношению к нему.

– Но мне хотелось поздравить вас лично.

Решить, вынуждаю ли я его начать бескомпромиссную войну, к которой он готов, потому что без колебаний может вступить в конфронтацию с чем угодно.

– Вы мастерски сыграли вашу партию.

Или же можно положиться на мое слово. Иначе говоря: являемся ли мы жульем, которому можно доверять.

Я и бровью не повел. Выдерживаю его взгляд. Дорфман доверяет только одному – собственной интуиции. Возможно, в этом ключ к его успеху – в уверенности, что он ни разу не ошибся в человеке.

– Нам бы следовало вас нанять, – бросает он наконец, словно обращаясь к самому себе.

И смеется над своими словами в одиночку, как будто меня здесь уже нет.

Потом спускается на землю. Такое ощущение, что он с сожалением отрывается от грезы. Откашливается, затем, улыбаясь, чтобы подчеркнуть смену темы:

– Ну, господин Деламбр, и что же вы теперь собираетесь делать со всеми этими деньгами? Инвестировать? Или создадите собственную компанию? Начнете новую карьеру?

Последняя проверка того окончательного суждения, которое он обо мне вынес. Как если бы он протягивал мне невидимый чек на тринадцать миллионов евро, сжимая его в пальцах и заставляя меня тянуть все сильнее и сильнее, до упора. Но пока что он держит крепко.

– Мне нужен только покой и отдых. Я стремлюсь к заслуженной пенсии.

Я однозначно предлагаю вооруженный мир.

– Как я вас понимаю! – заверяет он, как если бы и сам только и мечтал что о блаженном покое.

И, дав себе последнюю секунду на окончательное решение, выпускает воображаемый чек.

А я с содроганием понимаю: в сущности, эта сумма ничего не значит. Пройдет по графе «прибыли/убытки».

На уровне Александра Дорфмана не на это живут.

И не за это борются.

Пусть я так и останусь в полной уверенности, что сорвал куш.

Дорфман встает, улыбаясь мне. Пожимает руку.

Я ничтожество.

И убираюсь со своими медяками.

53

Машина – верх комфортабельности, но время все равно тянется очень медленно. 20:05. Закрываются последние бюро. Рядовые сотрудники направляются к своим машинам, а руководящему составу предстоит еще поработать часа три, в лучшем случае. Пока я не получил окончательного подтверждения, я запрещаю себе думать, что дело сделано, я выиграл, сорвал банк, раз и навсегда. Я не отрываю глаз от бортового телефона. Ничего не происходит. Абсолютно ничего. Я убеждаю себя, что пока еще тревожиться рано. Мысленно еще раз провожу подсчеты. Даю больше времени про запас, округляю, все зависит от того, насколько быстро Дорфман передаст свои инструкции. Сверяюсь с часами на приборной панели: 20:10.

Стараюсь занять себя, посылаю эсэмэску Шарлю, чтобы подтвердить адрес квартиры. По-прежнему ничего. Меня тянет еще раз глянуть на фотографию Николь, но я сдерживаюсь. Меня это испугает, а я хочу верить, что бесполезно и непродуктивно бояться сейчас, когда все кончено. Я в нескольких минутах от самого грандиозного события в моей жизни. Если все пройдет хорошо, это будет великий день воздаяний.

20:12.

Я не выдерживаю. Набираю номер мобильника Николь. Один гудок, второй, а на третьем «алло» – это она, она сама.

– Николь, где ты?

Я кричал. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы ответить, не знаю почему. Как если бы она не узнала мой голос. Может, это паническая реакция на мой крик.

– В такси, – говорит она наконец. – А ты, ты где?

– Ты одна в такси?

Почему она так долго выжидает, прежде чем ответить на мои вопросы?

– Да, они… они меня отпустили.

– Ты уверена?

Какой дурацкий вопрос!

– Они сказали, что я могу возвращаться домой.

Ну вот. Я выдыхаю. Все кончилось.

Выиграл! Я победитель!

Моя грудь раздувается, хочется кричать, вопить.

Прощай, Деламбр из агентства по трудоустройству. Здравствуй, Деламбр из Клуба толстосумов, причем с доходом, не облагаемым налогом. Прямо плакать хочется. Кстати, я и плачу, сжимая руль изо всех сил.

Потом принимаюсь яростно колотить по нему.

Поучилось, получилось, получилось!

– Ален… – говорит Николь.

Я ору от радости.

Мать-перемать, я отымел их всех до одного. Я ликую.

Я могу тратить по пятьдесят тысяч евро в месяц до конца моих дней. Я куплю три квартиры. По одной для каждой дочери. С ума сойти.

– Ален… – повторяет Николь.

– Мы победили, любовь моя! Где ты, скажи мне, где ты?

Только тут я понимаю, что Николь плачет. Тихо-тихо. Сразу я этого не заметил, но теперь, когда прислушиваюсь, различаю ее тонкие всхлипывания – те, которые причиняют мне столько боли. Ничего удивительного, просто реакция на пережитый страх. Ее нужно успокоить.

– Все закончилось, любовь моя, клянусь тебе, все закончилось. Больше тебе нечего бояться. С тобой ничего не случится. Я должен буду тебе объяснить…

– Ален… – снова говорит она и больше ничего сказать не может.

Она снова и снова повторяет мое имя, словно двигаясь по замкнутому кругу. Придется столько всего ей объяснить. Но на это нужно время. А сейчас важнее успокоить.

– А ты, Ален… – спрашивает в этот момент Николь. – Где ты был?

Она не спрашивает, где я сейчас, но где я был, когда она так нуждалась во мне. Я ее понимаю, но она не знает всех условий задачи. Нужно будет объяснить ей, что, по сути, я никогда не отдалялся от нее, что все то время, когда она испытывала страх, я добивался для нас двоих окончательной победы над нашей собачьей жизнью. Не переставая говорить с ней, я тронулся с места, выехал с паркинга «Эксиаль» и свернул на скоростную автостраду к Парижу.

– Сейчас я в районе Дефанс.

Николь совершенно сбита с толку:

– Но… что ты там делаешь, в Дефанс?

– Ничего, я еду к тебе и все объясню. Тебе больше нечего бояться. Ведь это самое главное, правда?

– Мне страшно, Ален…

Нам очень непросто понять друг друга. Ей придется перешагнуть через то, что ее вынудили пережить. Мы вместе поработаем над этим. Я выезжаю на окружную.

– Любимая, больше нет никаких причин бояться. – Я повторяюсь, но что еще можно сделать? – Мы увидимся совсем скоро. – Да, ехать быстрее, скорее почувствовать ее в моих объятиях. – Знаешь, что мы сделаем? – Подбодрить ее. – Мы начнем новую жизнь – вот что мы сделаем. У меня для тебя грандиозные новости, ангел мой. Грандиознейшие новости! Ты и представить себе не можешь…