Золотая Колыма - Герман Волков

Догоры, выслушав своего начальника, призадумались. До последнего парохода всего две недели. Времени в обрез. Зимовка никому не улыбалась. Скоро выпадет снег. Когда тут изыскивать дорогу? Когда вести геологическую съемку?

Все молчали. Раковский молчал, так как знал: Юрий Александрович зря ничего не прикажет — и готов был выполнять все его приказы. Митя Казанли и его друг Коля Корнеев улыбались, только по-разному: Митя — радостно, он непрочь пожить подольше в этом краю и ставить свои астропункты; Коля — кисловато, его в Ленинграде никто не ждет... А у Цареградского — жена, дочери... Молчал и Эрнест Бертин. В приказе он почему-то не был упомянут и с хитроватой усмешкой выжидал, что же начальник подготовил для него.

Юрий Александрович сияющими глазами всматривался в друзей. Каждого из них он знал не хуже себя и догадывался, кто почему молчит. Начал с Бертина:

— Вам, Эрнест Петрович, я хочу дать особое задание.

— Н-н-на С-с-северный полюс?

— Почти. Мы — на юг, а вам на север. Знаю, что вы любите путешествовать, вот и поедете на перекладных в Якутск. Туда возвращается наш уважаемый Елисей Иванович Владимиров. Вы — вместе с ним. Он, как представитель Якутского ЦИКа, доложит своему правительству о работе нашей экспедиции, но он не геолог, а вы — и геолог, и брат очень почитаемого в Якутске Вольдемара Петровича. Вот вам и карты в руки — геологический отчет. Начинаете ратовать за Колыму в Якутске, затем едете на родной Алдан. Устраивает?

— В-в-вполне!

— Валентин Александрович, я знаю, что ваш маршрут не из легких. Макар Захарович, да и сеймчанские якуты говорят, что на этой старой тропе нет корма для лошадей, потому ее и забросили. Но это было давно, весьма возможно, сейчас трава выросла. А тропа эта, как известно, самая короткая и, вероятно, будет самой удобной для постройки дороги. Лошади ваши за лето приустали, я дал бы вам своих, более свежих, по мне предстоит идти гораздо больше...

— Нет, нет, Юрий Александрович, я пойду на своих.

— Вот и хорошо! Будете первым изыскателем Колымской дороги! Ну, а у вас, Сергей Дмитриевич, Дмитрий Николаевич и Николай Павлович, возражений никаких?

— Никаких, Юрий Александрович!

— Вот и отлично! Все довольны... В путь, догоры!

Первого сентября Первая Колымская экспедиция вышла в обратный путь, в последние маршруты.

По звонкой, схваченной ночными заморозками, земле тяжело навьюченные лошади смачно затопали нековаными копытами. Солнце уже поигрывало золотом и багрецом по склонам сопок, но еще не заглянуло в Среднеканскую долину, и бодрил холодок.

Несмотря на раннее утро и воскресный день, провожать отбывающих высыпали из бараков все старатели и конторщики. Прощание было недолгое, но нежданно-негаданно трогательное. Даже те, с кем жили на ножах, напутствовали:

— Не поминайте лихом, ученые!

— Скатертью дорога, кобыла ваша мать...

И с такой же напускной грубоватостью разведчики отвечали:

— Шального вам золота, хищники!

Билибин по русскому обычаю троекратно облобызался с Оглобиным и Поликарповым, а те спросили в один голос:

— Вернетесь?

Юрий Александрович ничего не сказал, но кудлатой головой кивнул так, что оба Филиппа — Диомидович и Романович — так же в один голос воскликнули:

— Будем ждать!

Часть пятая

ОДИССЕЯ АРГОНАВТОВ

ПОСЛЕДНИЕ ЗАПИСИ БИЛИБИНА

«1 сентября 1929 г. Воскресенье.

Выехали со стана прииска в 8 часов 10 минут...» — так начал последние записи в своем дневнике Юрий Александрович.

Все три партии — Билибина, Цареградского и Раковского — выступили вместе. Тропа от приискового стана до Вертинского зимовья была хорошо ухожена и каждому знакома. Билибин ходил по ней и зимой и ранней весной. Раковский не раз пересекал ее летними маршрутами. Чувствовали себя на этой тропе как дома, шли легко.

Когда обходили Среднеканский котел, где река, врезаясь в гранитное ущелье, делает немыслимую петлю и неистово. бурлит, Юрий Александрович залюбовался высокими щеками обрывов и вслух подумал:

— Здесь можно гидростанцию поставить!

— Вполне! — поддержал Казанли.— Насыпать плотину, установить турбины, и Среднеканский рудник будет обеспечен самой дешевой энергией.

— А как думает Стамбулов?

Цареградский в это время думал о другом. Он уже видел себя в Ленинграде, с дочурками на коленях, рядом с женой. На Колыму он возвращаться не собирался. Она не оправдала его надежд: ископаемых флоры и фауны, достойных внимания науки или хотя бы дипломной студенческой работы, он не нашел, а бесконечные проекты Билибина, признаться, начали ему набивать оскомину: то «дело чести» и сплав по Бохапче, то поиски дорожных путей, а теперь вот гидростанция.

— Не знаю, Юра, я всего лишь геолог-палеонтолог. Да и рудник-то под сомнением? Нужна ли будет ему гидростанция? Сначала корову покупают, а потом подойник.

— Мудро. Да, мы — геологи, но наша альма матер, наш родной Горный институт, чему нас только не учил, даже машины чертить, за что я схлопотал единственную за пять лет тройку. А наука наша, наука о земле, геология, такая, что без нее ни дорожники, ни строители шагу не ступят. Все мы но земле ходим, за землю держимся и в землю уйдем. Но что-то и оставим на земле о себе! И рудник не под сомнением, Валентинушка. Я этого не говорил. Вернемся сюда с новыми силами, с техникой. Поставим на Среднеканской дайке специальную разведочную партию, и она выявит все ее богатства. Может, жила и не такая богатая, как показали пробы, но на рудник запасов хватит!

— Опять сон видел? Как овес у Раковского...

— Нет, такого сна не видел, но уверенность есть. Будет рудник и будет гидростанция. То и другое — наше кровное дело. Мы не только должны золото найти, но и дорогу к нему, и каменный уголь, и дешевую энергию — все, что нужно, чтоб взять это золото. А ты, я вижу, Валентинушка, устал, о жене и дочках скучаешь. Все мы устали и о ком-то скучаем, и я из того же теста, как ты, но иногда вдруг озарит идея, и сразу становишься бодрее.

— И стихами заговоришь? — улыбнулся Цареградский.

— Стихами не стихами, а на краснобайство, бывает, тянет... А кстати, догоры, сознавайтесь, кто из вас назвал ключик, к которому приближаемся, Аннушкой? В честь какой красавицы? На Эрнеста Бертина не похоже, он у нас женоненавистник.

— Ребята его,— почему-то смущенно ответил Раковский.

Митя Казанли захохотал:

— Тут, Юрий Александрович, умора! В долине этого ключика пас оленей якут, тот самый Калтах с Буюнды вместе с дочкой красавицей Аннушкой, а на нее виды имели все: и Бертин, и я, и Сергей Дмитриевич, и многие. Все на этот ключик в разведку ходили. «Куда пошел? К Аннушке?» Так и назвали ключик Аннушкой. Только эта Аннушка всем от ворот поворот! Я-то переживу, меня в Оле Дуся ждет, а они-то все с длинными носами остались.