Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский

немецкого писателя Фридриха Вольфа, а в начале 1939-го – фильм «Семья Оппенгейм» по роману Лиона Фейхтвангера.

Но каким аналитическим умом должны были обладать наши одесские бабушки, чтобы связать надуманные страдания семьи немецких евреев в художественном фильме, который им довелось… или не довелось!.. посмотреть три года назад, с реалиями войны и необходимостью бегства из Одессы?

Да что говорить об одесских бабушках!

Иосиф Фудим, высокообразованный умнейший человек, глава большой уважаемой семьи, сказал в эти дни профессору Саулу Боровому: «Никуда не уезжайте. При немцах нам будет очень плохо. Мы будем жить в унижении, страдая. Но у нас будут шансы уцелеть. Стать беженцем – это значит наверняка погибнуть…»

Иосиф Фудим не знал, что ждет его семью.

Иначе он не мог бы сказать Боровому эту фразу. Иначе вся его большая семья наверняка нашла бы возможность эвакуироваться. Иначе румынские варвары не смогли бы повесить на Александровском проспекте его старшего брата – профессора Григория Фудима.

С фактами не поспоришь, факты, как говорят, «упрямая вещь»: советские СМИ утаивали от населения информацию о судьбе евреев.

Утаивали, допустим, скажете вы, но ведь не лгали же?

Нет, лгали!

Существует множество способов злонамеренной лжи.

Еще древние философы отмечали пять способов манипулирования информацией для создания у ее получателей ложного представления о действительности: селекцию, передергивание, искажение, конструирование и… «ложь по умолчанию».

«Ложь по умолчанию», или сознательное утаивание жизненно важных сведений, становится особенно преступной, если этим занимается государство, ответственное за жизнь своих граждан.

А если незнание этой информации приводит к насильственной смерти, то государство автоматически оказывается соучастником убийства.

Но одесситы, как, впрочем, и все граждане Страны Советов, не могли знать, что там утаивает или не утаивает от них власть.

Ну, а кроме того, газеты и радиопередачи были в те дни единственным источником новостей, и жадные до этих новостей люди постоянно дежурили у киосков, ожидая выхода утренних газет, и толпились на перекрестках улиц, где были установлены репродукторы местной радиосети.

Личных радиоприемников ни у кого из них не было: в соответствии с еще одним специальным постановлением «О сдаче населением радиоприемных и передающих устройств» за № 2513/м от 25 июня 1941-го все радиоприемники были сданы.

Так что, как видно, ПРАВДУ можно было услышать только от бессарабских беженцев, которые слишком хорошо знали, почему они стали беженцами и почему все их «богатство» уместилось на маленькой ручной тележке.

Бессарабские беженцы могли рассказать.

Но они молчали. Слишком заняты были своими собственными бедами, слишком заняты вопросом, как им выбраться из этого города, который, как они были уверены, рано или поздно сдадут.

Бессарабские беженцы молчали…

И только в редких случаях, за плотно закрытыми дверьми, шепотом решались рассказать ПРАВДУ.

«Граждане, воздушная тревога!»

Прошел месяц…

Как его описать?

Какой эпитет ему соответствует? Какой «приличествует»?

«Страшный»? «Кровавый»?

Все не то. Все слова слишком «мягкие», слишком тривиальные, что ли…

За этот месяц германская армия продвинулась в глубь страны на сотни километров, сотни тысяч погибли в неравном бою, сотни тысяч попали в плен.

Трагический месяц. И многим уже казалось, что Россия агонизирует.

Самой страшной была потеря Смоленска.

Именно здесь 17 августа 1812 года одержал победу Наполеон, и отсюда он начал свое наступление на Москву, считая, что, если падет Москва, Россия «прекратит свое существование».

Так считал и легендарный германский стратег Карл фон Клаузевиц:

«Огромная Российская империя не есть страна, которую можно, завладев, удерживать полностью – иными словами оккупировать ее.

Нужно было потрясти до основания самый фундамент государства.

Только нанеся решительный удар по самой Москве, Бонапарт мог надеяться…»[52]

Да и Гитлер, который, как известно, боготворил Клаузевица, неоднократно заявлял, что «Москва должна исчезнуть с лица земли».

И вот теперь, после захвата Смоленска, этот долгожданный час настал.

Первый воздушный налет на Москву немцы осуществили в ночь на 22 июля 1941 года, и генерал-полковник Гальдер даже с какой-то гордостью записал в своем знаменитом военном дневнике – «Крейгстагебух»:

«22 июля 1941 года, 31-й день войны. Воздушный налет на Москву. Участвовало 200 самолетов. При бомбежке были применены новейшие 2,5-тонные бомбы»[53].

Правда, гордиться было особенно нечем.

Люфтваффе в Москве «ожидали».

Вокруг Москвы был создан непробиваемый щит: 1000 зенитных орудий, 580 постов службы оповещения и более 600 лучших советских истребителей.

В соответствии с планом, подготовленным комендантом Кремля генерал-майором Спиридоновым, замолкли кремлевские куранты, погасли рубиновые звезды на Спасской башне, кресты соборов и церквей покрылись брезентовыми чехлами, а золотые их главы скрылись под толстым слоем черной краски.

Зубчатую кремлевскую стену застроили макетами зданий, а над Мавзолеем даже возвели «трехэтажку», хотя «хозяин» его давно уже обретался в Тюмени.

Все эти макеты с птичьего полета выглядели вполне реально и, несмотря на их примитивность, должны были предотвратить «новое сожжение Москвы».

Впрочем, к тушению пожаров в полной боевой готовности находились не только пожарные команды, но и более 200 тысяч добровольцев.

И вся эта сложнейшая система ПВО, включавшая около двух миллионов человек, под руководством председателя Моссовета Пронина была полностью готова к приему «гостей»[54].

А еще… и это самое удивительное!.. за несколько часов до налета Люфтваффе Сталин приказал провести тренировочную игру по воздушной обороне Москвы.

Что это ему вздумалось? И почему именно сегодня?

Неужели разведка донесла?

Так или иначе, но 21 июля 1941-го, в 17:00, оперативные группы зенитчиков и авиаторов из штаба ПВО прибыли в неприметный московский особнячок, где их ждал… Сталин.

Оробевшие при виде «живого» Сталина зенитчики разложили свои карты на совещательном столе, а авиаторы – расстелили свои на паркетном полу.

Члены ГКО разместились, как обычно в Кремле, у стены вдоль стола, а Сталин медленно прохаживался по кабинету, аккуратно переступая в мягких своих сапогах через расстеленные на паркете карты, и пристально вглядывался в хорошо знакомую ему путаницу улиц Москвы.

Началась игра – три группы «виртуальных» бомбардировщиков Люфтваффе пытались прорваться к Москве с трех направлений.

Сталин обратился к начальнику штаба ПВО: «Покажите нам, как вы будете отражать массированный налет авиации противника».

Вопросы сыпались один за другим. Зенитчики и авиаторы храбро «держали оборону». Игра длилась около двух часов.

А еще через несколько часов, в 22:05, посты службы оповещения уже докладывали о том, что с трех направлений к Москве идут три группы германских бомбардировщиков.

И все было так, как в игре. Только на этот раз бомбардировщики были реальными – более 200 самолетов одного из самых прославленных германских соединений под командованием генерал-фельдмаршала Кессельринга.

Это он, Альберт Кессельринг, правая рука Геринга, бомбил