Светорада Золотая - Симона Вилар

– Я одно понимаю, – сквозь нервные всхлипывания выдавила княгиня. – Ты уедешь, и мы не свидимся больше. Я в этом уверена так же, как в том, что рожала от тебя детей. И пусть говорят что угодно, но я молю… Заклинаю всей нашей любовью, пусти Игоря в этот поход вместо себя. Он ведь рвется, как сокол на привязи.

Эгиль вздохнул:

– Твои страхи меня только раздражают, жена. Но от своего страха не убежишь, как и от самого себя. Хочешь быть смелым – будь. А твоя слабость и меня делает слабым. Нельзя так провожать мужа на опасное дело.

И, почти оттолкнув от себя жену, он вышел, хмурый и суровый, быстро прошел по переходам, не оглянувшись, когда за ним захлопнулась дверь и завыла, заголосила не своим голосом его княгиня.

Стоявшую в углу Светораду Эгиль не заметил. Она же сцепила руки на груди и мелко дрожала. Княжна не могла поверить, что это рыдания ее матери слышатся за дверью, это она издает не похожий на человеческий вой, – что это ее достойная и всегда величавая мать так убивается. Может, и впрямь озлобившиеся волхвы ее околдовали?

Светорада, в нарядном платье, надетом по случаю проводов отца, дрожала крупной дрожью, так что ее длинные, алмазно поблескивающие колты покачивались вдоль лица, позвякивали украшения на груди. Она видела, как в опочивальню матери бросились мамки и няньки, дверь отворилась, и крики княгини стали просто невыносимыми. Светорада, не выдержав, кинулась прочь. Что же происходит в ее светлом и радостном мире, раз возможно такое? Разве это ее мир, ее жизнь?

В полумраке переходов она налетела на кого-то. Ее поддержали сильные руки, она прильнула к крепкой груди. Даже не взглянув, узнала.

– Стема! Стемушка! Мне страшно!

– Тсс! Все хорошо. Это скоро окончится. Все хорошо. Я с тобой.

Его голос был ласковым, а рука, гладившая волосы, словно утешала. Светорада на миг застыла, дивясь той власти, которую он над ней имел, его уверенному спокойствию. Да, ей следовало взять себя в руки. И если мать не в силах проводить Эгиля, как полагается провожать в поход правителя, то честь дома должна поддержать она – его дочь. Светорада перевела дыхание и выпрямилась. Посмотрела в полумраке на Стему. В новом светлом кафтане княжеского рынды, с богатым блистающим поясом и в сапожках на каблуках, он показался ей важным и очень красивым. Волосы гладко причесаны, глаза смотрят на нее серьезно и ласково. Светораде было покойно подле него. Так и положено чувствовать себя возле собственного рынды. Но Светорада понимала, что, окажись на его месте кто-то другой, она бы не позволила себе так замереть в его объятиях, не стояла бы в кольце обнимающих рук, когда в любой момент их могут заметить.

Княжна отстранилась. Со двора доносились приглушенные толстыми бревенчатыми стенами звуки – чьи-то голоса, возгласы, ржание коней и грохот оружия, когда воины при появлении князя стали бить мечами о щиты. Все это накатывало, как волна прибоя. Следовало торопиться.

– Идем, – сказала Светорада, поправляя сбившиеся на груди бусы. – Идем, я должна проводить отца… если княгине неможется.

Стема удивился твердости ее голоса. Только что дрожала как заячий хвост, а теперь вон как пошла – голова вскинута, плечи гордо расправлены. Он растворял перед ней двери, а во дворе подставил колено, помогая подняться на лошадь. Княжна подъехала к ожидавшему ее на коне Игорю, они двинулись рядом – и впрямь жених и невеста. Стема поглядел туда, где за ворота уже выехал Эгиль. Князь спешил, словно эти рвавшиеся из терема крики Гордоксевы, которые не мог заглушить даже шум отбывающего войска, подгоняли его в спину.

Эгиль был озадачен странным поведением жены. Проехал по своему городу, не обращая внимания на вышедших проводить его смолян. Только уже взойдя на корабль и встав у штевня с высоко занесенной резной головой птицы, он все же оглянулся. Его воины поднимались по сходням, занимали свои места на скамьях, вывешивали на борта щиты. На пристани бурлила толпа, многие махали руками, появились даже волхвы, призванные по этому случаю из лесов. Главный из них разбил горшок на удачу похода. Кто-то крикнул князю, что горшок разлетелся на мелкие кусочки, – добрая примета.

Эгиль окинул взглядом поднимающиеся и опускающиеся по холмам частоколы Смоленска. Вот какой у него город! Какая сила! Неужели он видит все это в последний раз? Неужели стенания его княгини и впрямь небеспочвенны, ибо и у Эгиля болезненно сжалось сердце, а под ребром похолодело от недоброго предчувствия. О великие Один и Перун, как можно уезжать, когда на душе такое?!

Князю казалось, что лицо его застыло, словно маска. На своих воинов не решался оглянуться, чтобы не заметили его состояния. Но именно в этот момент он различил долетевший с пристани звонкий девичий голос:

– Удачи и славы тебе, князь!

Он узнал свою дочь, увидел ее на коне подле жениха, освещенную солнцем, блистающую. На губах ее играла горделивая улыбка, она махала ему рукой.

– Возвращайся скорее, батюшка. Мы будем ждать тебя!

И Эгиль сразу оттаял, улыбнулся, помахал ей в ответ. Лисглада… Вот уж славным имечком они нарекли ее. Светлая Радость… Она такая, какой и должна быть, – несущая надежду и благость. И она настоящая княжна! Так и полагается провожать мужчину в поход – без тоски, весело. И в душе князя стала нарастать уверенность, что поход будет удачным. При таких напутствиях беда не смеет потянуться за ним темным невидимым мороком.

Рядом с княжной Эгиль видел будущего зятя. Тот склонил голову, прижал в поклоне руку к сердцу. Рослый, плечистый, подле хрупкой Светорады он выглядел настоящим витязем. На такого, как Игорь, не страшно оставлять ни Смоленск, ни днепровский путь, ни волоки. Этот со всем справится – не зря Олег на него такие надежды возлагает, веря в его звезду будущего правителя. И около него будет это дивное, несущее удачу существо – ясная Светорада. Она сама как обещание удачи. Эгиль может гордиться своей дочерью. Хорошая княгиня из нее получится! Игорь должен благодарить судьбу, за то, что ему сосватали такую невесту.

А Игорь в это время почти с болью смотрел, как отчаливал от пристани большой корабль, как раскрылся широкий белый парус с вытканным большеглазым солнцем, как поплыл величаво по водам Днепра. И казалось молодому князю, что это настоящая жизнь уносится прочь, а он остается тут, в Смоленске, с купцами да бабами, с непутевой невестой и княгиней Гордоксевой, способной опорочить князя своим негодным поведением.

Правда, уже к вечеру Гордоксева смогла взять себя в руки и вышла в гридницу. Побледневшая, с подурневшим лицом, княгиня несмотря ни на что выглядела величественно в своем высоком кресле. Рядом с ней сидели ее младший сын и зять. Игорь был молчалив, пытался вникать в дела правления, в то, что говорят купцы и бояре, да только тоска брала до зевоты. Ну, кто-то кому-то не так отмерил пшеницу в уплату за меха, кто-то взял на время коня-скакуна, но вернул хозяину захромавшим, и теперь тот требует возмещения убытка, кто-то жаловался на то, что его сыну в драке сломали руку, а рука-то правая, рабочая! Скукота! Игорь уставал от подобных речей.