Падение (ЛП) - "dalightiscomin"

Я стою за закрытой дверью с закрытыми глазами, желая, чтобы мое сердце успокоилось. Идиот.

Полицейский сканер на приборной панели потрескивает, баскетбольная толпа ревет по радио, заглушая голоса.

Я пытаюсь сравнить девушку, которую встретил в коридоре, с той, что на сцене. Той, которая прошлой ночью привлекла внимание всего клуба. Даже под светлым париком я узнал ее, и как будто мир твердит, чтобы я оставил ее в покое.

Одна из девочек Маркуса.

Плохая новость.

Неприятность с большой буквы.

Все знают, что эти девушки так же хороши, как и его собственность. И Маркус не из тех, кто любит делиться.

Появляется Райан, открывает пассажирскую дверь и ставит на пол спортивную сумку. Порыв холодного воздуха следует за ним, вырывая меня из моих мыслей.

Я выключаю радио.

— Взял?

Он кивает, похлопывая по сумке у ног, когда Райли проскальзывает на заднее сиденье, его кожаная куртка скрипит. Двигатель заводится, когда я выезжаю с подъездной дорожки. Машина с грохотом проносится по мосту Третьей улицы, мы молчим.

— …Внимание всем подразделениям… на восток по Бойл-Стрит…за рулем серебристого «Хендай»…

Райан наклоняется, чтобы выключить сканер и снова переключить на матч.

— С меня хватит этого места, — говорит он таким же усталым голосом, как и я. — Пора домой.

Моя нога давит на педаль, когда мы выезжаем на автостраду, огни города исчезают вдали позади нас.

Восемь часов спустя, встав на светофоре, я опускаю стекло, пытаясь вдохнуть прохладный воздух. Делаю все, что в моих силах, чтобы не заснуть. Вечерний воздух пахнет чистотой и свежестью, и я почти чувствую приближение дождя.

Прямо перед собой вижу темно-серые очертания своего дома на фоне неба. Это всего в квартале отсюда, но кажется, что миллион миль. Я прижимаю ладони к глазам, пока перед глазами не появляются красные точки, и тру, пока не проходит зудящее чувство усталости.

Это были долгие дни.

Мысль о горячем душе и, по крайней мере, двенадцати часах сна — единственное, что толкает меня домой. Каким-то чудом я добираюсь до парковки своего дома, и едва машина отъезжает, как я хватаю рюкзак на сиденье рядом и вытаскиваю свою усталую задницу. Одежда давит на кожу, ботинки налиты свинцом. Внезапно мне кажется, что на каждом плече сидит по двадцать фунтов, прикрепленных к каждому веку, привязанных к нижней части моих ног. Мои ботинки шаркают по тротуару, когда я ставлю одну ногу перед другой, медленно тащась к многоквартирному дому.

В нескольких футах от машины я останавливаюсь, вспоминая кофейную чашку, которая стоит в подстаканнике в моей машине.

Моя рука тянется к волосам, но я останавливаюсь, постоянные насмешки Райана над моей нервной привычкой эхом отдаются в ушах.

Вздохнув, я опускаю руку. Я лучше посплю сегодня, чем буду лежать в постели, беспокоясь о протекающей чашке кофе. Я оборачиваюсь, почти срывая дверцу машины с петель, прежде чем схватить чертову чашку.

Я так стараюсь, что даже не могу оценить идеальный прицел, когда бросаю чашку в ближайшую мусорную корзину.

Вытаскиваю наушники из кармана и собираюсь вставить их в уши, чтобы заткнуть мир на несколько часов, когда мое внимание привлекает шум. Это просто смех — достаточно безобидный, но громкий и безбашенный, что заставляет меня нервничать.

Их четверо. Я видел их раньше; они любят болтаться снаружи здания, как стая собак, слюнявя и мочась повсюду. Они обычные заурядные придурки, с которыми я имею дело ежедневно, и в любой другой день я бы опустил голову, проходя мимо.

Но не сегодня.

Потому что кто-то где-то либо сильно ненавидит меня, либо любит. Я не могу решить.

Это девушка из клуба, та, которую я видел в подъезде, вместе с ребенком.

Она стоит ко мне спиной, расправив плечи и застыв в напряженной позе. Один из парней наклоняется, и каждый мускул в моем теле напрягается, когда я вижу, как она вздрагивает от его близости. Я жду, что она набросится на них — она не из тех, кто терпит подобное дерьмо, — но когда я вижу маленькую белокурую головку рядом с ней, я понимаю ее нежелание. Она защищает его.

Эта свора выродков загнала ее и сына в угол.

Краешек моего зрения исчезает, и кровь так сильно стучит по венам, что я слышу ее в ушах. С поразительной быстротой тяжесть в моих конечностях исчезает. Исчезла усталость в глазах и мягкость мышц. Это так мгновенно, что застает меня врасплох, сила почти выбивает из меня дух.

Она не беззащитна, я знаю это. Но с сыном рядом, ее руки связаны.

Мои, однако, нет.

У меня зудит от желания почувствовать, как под ними прогибаются кости его лица. Они умоляют меня показать ему, что такое настоящий страх, каково это — быть побежденным.

Мои ноги двигаются прежде, чем мозг успевает догнать, и я вхожу в пространство между ними, стараясь не напугать малыша ещё сильнее. Я ни в коем случае не большой парень, но я делаю все возможное, чтобы защитить их обоих.

— Она сказала отвали.

От него пахнет дешевым спиртным и сигаретами. Краска заливает его щеки, и я практически вижу, как он оценивает меня. Я немного приподнимаю голову и сжимаю руки по бокам — посмотри хорошенько. Мышцы на моих руках дергаются от необходимости выпустить гнев. Если бы не парнишка за моей спиной, я бы вмиг набросился на него.

Он делает какое-то глупое замечание, называя ее шлюхой, и мне требуется вся выдержка, чтобы не ударить его.

— Отойди. Назад, — мой голос дрожит от гнева.

Что-то щелкнуло в его крошечном мозгу, и он принял мудрое решение сделать шаг назад. Когда он это делает, его друзья следуют за ним, и мне даже не нужно говорить с ней, умная девочка уже на полпути к подъезду. Двери закрываются с громким хлопком, и я делаю шаг вперед, мои кулаки уже сжаты.

Но один из его друзей уже там, его руки подняты в знак капитуляции.

— Мы уходим, — протягивает он. — Нам не нужны неприятности.

Они проходят мимо меня все сразу, и мой живот сжимается.

Слишком поздно.

— Эта шалава вся в твоем распоряжении, — выплевывает один, когда они проходят, и мое тело дрожит от сдерживаемого гнева. Единственное, что удерживает меня от того, чтобы пойти за ним, — это мысль о том, что она может спуститься в любой момент. Крошечная часть моего мозга, все еще управляемая логикой, не хочет, чтобы она видела то, что я скрываю под этой осторожной внешностью. Ей не нужно видеть, как я избиваю этого парня до полусмерти.

Когда они исчезают из виду, я возвращаюсь к машине и бросаю сумку на заднее сиденье. Колеса хрустят, вращаясь подо мной, и дрожащей рукой я вытаскиваю мобильник из кармана и выезжаю на дорогу.

Мне нужно пройти десять кварталов, прежде чем я успокоюсь, чтобы достать телефон, не говоря уже о том, чтобы вести гребаный разговор.

Через две минуты я подъезжаю к заправке.

Руки все еще дрожат. Я держу их перед собой, желая, чтобы дрожь утихла. Я кладу их на колени и делаю долгие глубокие вдохи, положив голову на руль и пытаясь набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы остановить стук крови в голове. Но с закрытыми глазами я вижу только крошечную ручку малыша на бедре девушки, то, как она вздрогнула, когда этот подонок приблизился, и, что еще хуже, то, как мое искаженное воображение показывает мне, что могло бы произойти, если бы меня там не было.

Я не гребаный святоша, я знаю. Я делаю вещи, которые не считаются хорошими. Я причиняю людям боль и зарабатываю этим на жизнь. И поверьте мне, жить хорошо. Но как бы далеко я ни провалился в кроличью нору, какими бы грязными ни были мои руки, я провожу черту возле женщин и детей. Возможно, я не лучший пример хорошего парня, но что-то в причинении вреда женщинам попахивает трусостью, и я этого не потерплю.

Серебристый «BMW» заезжает на заправку, и Райан выходит через минуту. Он молча садится на пассажирское сиденье моей машины.

Он закуривает сигарету, и мы сидим молча.

Когда я убеждаюсь, что мой голос в норме, я передаю ему события последнего получаса, и вместо того, чтобы спросить, почему, черт возьми, я так злюсь за какую-то цыпочку, которая живет в моем доме, которую я едва знаю, он просто открывает свой телефон и делает несколько звонков.