Я свидетельствую перед миром - Ян Карский

Глава XVIII

Приговор

Мы все трое стояли, безмолвно вглядывались друг в друга. Я считал, что сломать лед должен Люциан, и решил: если он, вопреки элементарной вежливости, будет молчать, то и я не раскрою рта. Однако тишина становилась все более гнетущей, и я уже хотел сказать Люциану какую-нибудь колкость, как вдруг, к моему удивлению и возмущению, он потянул своего молодого товарища за рукав и отошел с ним в угол. Они пошептались и снова подошли ко мне. Меня такое поведение здорово разозлило, и я резко сказал:

— Если я вам мешаю, Люциан, я могу уйти.

Люциан посмотрел на меня с неподдельным изумлением.

— Мы не хотели показаться грубыми, Витольд, — ответил он извиняющимся тоном. — У нас очень срочное дело, и мы забыли о правилах приличия. Познакомься, это Костшева.

Костшева по-детски открыто улыбнулся и снова уставился на меня своими широко раскрытыми глазами. Он, не таясь, оценивающе ко мне присматривался.

— Я видел вас в деревне, — непринужденно сказал он наконец. — Рад познакомиться.

Этот человек мне понравился, но раскусить его было трудно. На вид простодушный и бесхитростный, однако явно отважный и себе на уме. Такого не проведешь, подумал я, и этим мои наблюдения исчерпывались. Люциан небрежно спросил, не могу ли я оказать ему одну услугу.

— Разумеется, — ответил я. — А что надо делать?

— Да ничего особенного. У нас тут есть небольшое дельце, которое мы собираемся через денек-другой уладить, и нужно, чтобы кто-нибудь посторожил.

Такой скупой ответ меня задел. Мне казалось, что я мог бы рассчитывать на большую откровенность.

— И больше ты ничего не прибавишь?

— Мне нечего прибавить. Все, что от тебя потребуется, — это спрятаться за деревом, а если кто-нибудь появится, просвистеть условный мотив. Ты согласен?

— Само собой. И когда это будет?

— Через день или два. Мы дадим тебе знать, — сказал Люциан, а потом быстро подошел к окну и вылез в сад. Костшева последовал за ним.

Я смотрел им в спину, злясь на них обоих и на самого себя. Сколько я ни ломал голову, но угадать, что за дело нам предстояло, был не в состоянии.

Спустя два дня Люциан пришел один. Я понял, что готовится что-то очень важное. Не то чтобы Люциан волновался, — нет, он достаточно владел собой, но я повидал много людей в подобные решительные моменты, так что его напускное спокойствие не могло меня обмануть.

Я смотрел на его блуждающую улыбку и чувствовал, что у меня колотится сердце и руки становятся горячими и влажными.

— Итак, это будет сегодня?

— Да, — негромко ответил он. — Надень резиновые сапоги. Трава мокрая.

Я пошел в свою комнату, но он остановил меня и оглядел с ног до головы:

— Переоденься во что-нибудь темное. Ты должен быть незаметным.

— Ладно. Сейчас.

Люциан уселся в кресло, которое бессознательно выбирал всегда, когда нервничал. Я глянул на него: он насупился, на скулах заходили желваки, зажженная сигарета застыла в руке. Я пошел наверх, быстро надел темные брюки, свитер, куртку и вернулся в гостиную.

Люциан раскачивался в кресле.

— Вот это лучше, — сказал он. — Ты готов?

Ответить я не успел — Люциан ринулся к черному ходу. Я — за ним. На тропинке за домом он остановился и положил руку мне на плечо. Долго всматривался в темноту и, уверившись, что за нами никто не следит, рванул вперед. Было холодно и сыро. Я поднял воротник куртки и бесшумно пошел рядом с Люцианом. Мы держались края тропинки, стараясь оставаться под кронами деревьев. Пройдя с километр, Люциан сошел с тропинки и свернул в лес. Потом мы вышли на луг с густой мокрой травой и быстро зашагали, описывая широкую дугу. Я понял, что мы обходим деревню, чтобы зайти в лес с другой стороны. Километра три шли полями позади дворов и действительно снова очутились в лесу. Люциан ни разу не сбился в потемках с пути и уверенно шел первым. Я еле поспевал за ним, ковыляя по узкой тропе, которую он прокладывал меж деревьев, кустов и корней. Еще один мучительный километр, и Люциан остановился.

Тут росли густые кусты, видимо облюбованные заранее, Люциан бросился на землю за ними. Место было выбрано превосходно. Отсюда хорошо просматривалась дорога, а нас с дороги было не видно. Сзади тоже никто не мог подойти — мы бы услышали шаги. В случае внезапной тревоги мы могли легко ретироваться и затеряться среди деревьев. Все эти тщательно продуманные предосторожности еще больше убеждали меня, что речь идет о чем-то очень важном.

Я сидел на траве, а Люциан стал ходить взад-вперед, бдительно глядя на дорогу. Я устал и продрог. Таинственный вид Люциана и полное невнимание ко мне выводили меня из терпения. Я крепился сколько мог, и все же меня прорвало.

— Послушай, Люциан, — выпалил я, — какого черта ты темнишь? Тащишь меня невесть куда — ладно, я не против, но хотелось бы хоть примерно знать, чего ради! Сколько мне еще тут торчать? Плевать, можешь не говорить, что будет, скажи когда!

Он ошарашенно посмотрел на меня:

— Что с тобой? Тебе нехорошо?

— Нехорошо? Нет, просто объясни, если не трудно, зачем мы сюда пришли.

— Да я уж объяснял. Пустячное дело, не о чем и говорить.

— Нет уж, все-таки скажи!

— Ну хорошо, скажу, только потом, не сейчас.

Он продолжил наблюдение. А я мрачно нахохлился. Я чувствовал себя осмеянным, униженным, но ничего не мог поделать. Когда Люциан сел отдохнуть со мною рядом, я снова пристал к нему с вопросами:

— Ты так и не скажешь, что происходит? Но почему? Ты мне не доверяешь?

Он поморщился и досадливо тряхнул головой:

— Вот именно. Мы тебе не доверяем…

Я возмущенно вскочил:

— Что?!

— Сядь. Дай мне договорить. Ты не так понял. Мы знаем, что ты предан делу и достоин доверия. Но у тебя слишком доброе сердце. Рисковать же мы не можем. А теперь успокойся. Тихо! Это приказ!

Я обуздал свое самолюбие и хмуро повиновался. Потянулись тягостные минуты. У меня затекли ноги, я хотел встать и размять их, но Люциан властным жестом остановил меня. По дороге кто-то шел. Тишину разрывал грохот подкованных ботинок по камням — казалось, шумели нарочно. Вдруг я с изумлением услышал, что идущий засвистел наш условный мотив. Я вопросительно покосился на Люциана, но он оставался непроницаемым.

И вот наконец этот человек очутился в поле нашего зрения. В свете луны, еще и ослабленном облаками, мне показалось, что он похож на Костшеву, но полной уверенности не было.

Поравнявшись с кустами, он, не замедляя шага, бросил взгляд в нашу сторону. Я не спускал глаз с Люциана, пытаясь разгадать смысл происходящего. Он же со странной усмешкой на губах смотрел теперь не на человека на дороге, а в ту сторону, откуда тот пришел. Я посмотрел туда же и вскоре разглядел в темноте на обочине другого человека, перебегавшего от дерева к дереву, явно преследуя Костшеву, если это был он.