Избрание сочинения в трех томах. Том второй - Всеволод Кочетов

— А уж такое дело, гражданки дорогие. Или корабли строить, или кавалерские слова изучать. Суровая профессия.

— Скажите, — спросила Зина, — а где тот ваш сын, с которым мы тогда клепали?

— В секретном отсутствии, — ответил Илья Матвеевич. — О местонахождении не докладывает.

Приступили к работе. Сначала за спинами Виктора и Зины толпилась вся семья, кроме Антона, который только первые дни после приезда сидел вечерами дома; теперь он почти не уходил с завода; потом молчаливым соглядатаем при них осталась одна Лида. Она была свидетельницей всех удач, когда они чуть ли не хлопали друг друга по плечам, всех неудач, когда оба долго и бестолково говорили о невозможности смонтировать на станке ленточную пилу, о фрезе, которая будет выглядеть неуклюже, о том, как бы добиться изменения числа оборотов мотора, иначе не поставишь шкуровочное приспособление.

С этим изменением числа оборотов у них и затерло. Они уже не задумывались, сойдутся или не сойдутся теоретически рассчитанные узлы агрегата, — окончательной подгонке и в самом деле поможет модель. Но обороты, обороты… Что с ними делать? Типовой моторчик дает скорость вращения до трех тысяч оборотов в минуту, а чтобы поставить ленточную пилу и шкуровку, надо не более пятисот.

Помощь пришла от человека, от которого Зина не ожидала вообще никакой помощи. Зинин телефонный разговор с главным конструктором по поводу мотора услышал Скобелев. После вызова к директору он если и не работал в бюро активно, то, во всяком случае, и не отказывался от работы, когда Зина, взявшая инициативу в свои руки, ему что–то поручала. Он ходил в цехи, собирал заявки на информацию, беседовал с мастерами и стахановцами, писал письма. Вяло все делал, лениво, нехотя, но что–то делал.

И вот Скобелев, выслушав ее разговор с главным конструктором, неожиданно сказал:

— Зачем, Зинаида Павловна, беспокоить такие высокие инстанции? Разве нельзя обойтись без них? Разрешили бы вы мне вникнуть в проекты Журбина. Допустим, вы считаете меня сапогом, драным валенком, галошей и так далее. Но почему не допустить, что Евсей Скобелев, шесть лет отбарабанив в институте, специализировался по механизации сборочных работ и кое–какие сведения по этой части все–таки почерпнул?

— Евсей Константинович, пожалуйста! Журбин будет только рад!

Зина очень сомневалась в радостных чувствах Виктора от вмешательства Скобелева в его работу, да и сама их не испытывала, но у нее не хватило решимости ответить отказом на просьбу, высказанную таким заунывным тоном.

Скобелев появился в доме Журбиных.

С его приходом Лида покинула свою комнату. Скобелев был единственным человеком, который знал о ее отношениях с заведующим клубом Вениамином Семеновичем. Собственно, никаких особых отношений не существовало, просто раза два или три Лида ходила с Вениамином Семеновичем гулять к заливу, в дюны, да один раз случайно встретилась с ним в городе, и он пригласил ее в кино.

О чем он с ней говорил? О том, что она здесь первая женщина, с которой он так откровенен. Почему откровенен — он сам себе не может дать отчета: есть в ней что–то такое, что располагает его к откровенности. Сухощавый, подтянутый, он выглядел бы совсем молодо, если бы не очки в необыкновенной восьмигранной оправе; стоило заведующему клубом их снять, как лицо его преображалось. Он называл себя человеком «романтического склада», добавляя с усмешкой: «Хотя это, может быть, и смешно в мои годы». Его беспокойная натура помешала ему целиком отдаться искусству, которое он страстно любит, и всю жизнь бросала его из одного конца страны в другой. Если бы он в тридцать пятом году остался в Москве! Ведь как уговаривали! Перед ним открывались широкие перспективы театральной работы, еще был жив покойный Константин Сергеевич Станиславский… Не послушался, махнул на Урал — в Магнитогорск, на стройку, — его влекла и влечет бурная жизнь, бурные события, он враг застоя… Еще Вениамин Семенович говорил о том, как рвался на Ладу, в самую гущу рабочей жизни, желая принести сюда свои знания, свой опыт, свое мастерство.

И в самом деле, в областной газете время от времени появлялись за его подписью рецензии на театральные постановки, а однажды даже большая статья — о чем? — Лида читала, но забыла.

Да, рвался, рвался… и вот снова бесперспективность, снова разочарование…

— Уйду, Лидия Ивановна, из клуба, непременно уйду. И вообще уеду отсюда. Мог бы преподавать в институтах, мог бы работать в печати. Но это же прозябание! История имеет жестокое свойство географического перемещения. В наши дни она переместилась в районы великих строек. Туда же обязан стремиться каждый энергичный, думающий человек, если он не хочет отстать от хода истории, если он не хочет остаться на ее задворках.

— Как бы мне тоже хотелось туда, на стройки! — горячо воскликнула Лида. — Говорят, что наш город очень много делает для этих строек, иди и работай, и ты, мол, будешь в них участвовать. Разве это не так?

— Отчасти, Лидия Ивановна, и так, — пожав плечами, ответил Вениамин Семенович. — Конечно, ваш город кое–что для новостроек делает. Но он именно для них только делает. А там… там их строят!

— Я ведь была когда–то комсомолкой, — задумчиво сказала Лида. — Выбыла механически, состарилась. Переросток.

— Ну что вы! — возмущенно перебил Вениамин Семенович. — Вот я действительно постарел. А когда–то, когда–то…

Еще и еще рассказывал он о Магнитогорске, о Сталинградском тракторном, о Комсомольске–на–Амуре, в строительстве которых участвовал. Лида слушала не перебивая.

— Вернутся ко мне мои крылья! — сказал в заключение Вениамин Семенович. — Сегодня я встретил человека, который поможет мне их вернуть.

Лида сидела теперь то у Дуняшки, то в столовой, то в палисаднике на любимом месте возле клумбы, вспоминала этот разговор, и у нее путалось в голове. Виктор, корабли, Вениамин Семенович, Комсомольск–на–Амуре, Волго — Донской канал… В самом деле, как это случилось, что она переросток? Неужели только ребенок помешал ей приобрести настоящую специальность? Ну, а потом, после смерти ребенка?.. Один за другим вспоминала она трудные разговоры с Виктором — и давние и недавние. Вот тогда, после смерти ребенка, она сказала Виктору, что хотела бы уехать из Старого поселка, что ей здесь тяжело: сын снится каждую ночь. Виктор и слушать не хотел, злился. Иди, говорит, на завод, приобретай специальность, — все забудешь в работе. Он–то и в самом деле забыл; а как горевал, когда мальчика похоронили, — даже почернел от горя.

Не тогда ли, не в то ли время прошел между ними первый холод? Не тогда ли возникло первое непонимание? Может быть, не старайся он так в ту пору ее, избалованную вниманием всей семьи, отправить на производство, кто знает, не была ли бы она сейчас разметчицей, вроде Дуняшки, или крановщицей, как тетка Наталья. А получилось что? — ушла в поликлинику, от обиды туда ушла. До чего же, помнится, изумились родители Виктора. Агафья Карповна, та повздыхала, повздыхала: мое, дескать, дело сторона, не могу встревать в вашу семейную жизнь, а все–таки, как вы там хотите, обидно молодую женщину видеть за таким занятием: бумажками заведует. Илья же Матвеевич прямо сказал: «Не выдержишь, Лидия, сама оттуда сбежишь».

Но она, Лидия, не сбежала. Со временем все более острым становился ее конфликт с заводом. Она упорно не желала ничего знать о заводских делах Виктора, она хотела доказать ему, что не там, не в модельной мастерской, среди досок и стружек, его счастье, а результат получился совсем противоположный. Виктор с детских лет видел, как уважительно Илья Матвеевич рассказывал по вечерам Агафье Карповне о том, что произошло у него на заводе за день. Илья Матвеевич, конечно, знал, что далеко не все в его рассказах понятно человеку, неискушенному в стапельных делах, и, конечно же, далеко не все, о чем он рассказывал, Агафья Карповна понимала. Тем не менее он рассказывал, Агафья Карповна внимательно слушала. Они оба понимали одно — и для них это было самым главным, — что нельзя в семье делить интересы: это — твой интерес, это — мой. А Лида вот принялась делить, и чем больше она ожесточалась против увлечения Виктора его профессией, желая вернуть прежнее его внимание к ней, к Лиде, чем упорнее демонстрировала свою полнейшую незаинтересованность его заводскими делами, тем дороже эти дела становилась Виктору.

Лида это видела; видела, что жизнь ее с Виктором не ладится; на беду, еще и детей больше нет. Может быть, и в самом деле надо было пойти тогда на завод? А теперь?.. Куда же теперь, когда вот–вот ей тридцать стукнет. С годами она как–то свыклась со своим тусклым существованием. Вениамин Семенович растревожил его, разворошил старое. Вот она сидела теперь в палисаднике под окном и. старалась уловить, о чем там говорят Виктор и молоденькая инженерша. Но слышала только голос Скобелева.