Анж Питу - Александр Дюма

«Так атом, затерянный в низших сферах, – говорила она себе, – волею силы притяжения вдруг возносится в высшие сферы, дабы слить свой свет с божественным сияньем звезды».

Не был ли этот мальчишка садовник, этот Жилыбер, олицетворением того, что происходит ныне: человек из народа, выходец из низов, он вершит судьбы великого королевства; странный лицедей, порождение реющего над Францией демона зла, он воплощал в себе и оскорбление дворянства, и наступление плебея на королевскую власть?

Этот Жильбер, ставший ученым, этот выскочка в черном сюртуке, советник г-на Неккера и наперсник французского короля, в ходе революции окажется ровней женщине, чью честь он вероломно похитил однажды ночью!

Королева, вновь ставшая женщиной, невольно содрогалась, вспоминая ужасный рассказ Андре; Мария-Антуанетта почла своим долгом смело взглянуть в лицо этому Жильберу и самой научиться читать в человеческих чертах то, что Богу было угодно в них запечатлеть, то, что помогает постигнуть столь странный характер, и несмотря на чувство, о котором мы уже говорили, чувство, близкое к радости, при виде унижения соперницы, ее охватило сильное желание уязвить человека, который принес женщине столько страданий.

Да, да, ей хотелось взглянуть на него, и – кто знает? – быть может, не только ужаснуться, но и восхититься этим незаурядным чудовищем, которое преступно смешало свою подлую кровь с аристократической кровью Франции; этим человеком, который, казалось, вдохновил революцию, чтобы выйти из Бастилии, где в противном случае ему пришлось бы вечно учиться забывать то, что простолюдину не следует помнить.

Эти мысли возвратили королеву к ее политическим несчастьям, и она увидела, что все нити сходятся в одной точке и одна-единственная голова в ответе за все ее страдания.

Поэтому главарем бунта, сокрушившего Бастилию и пошатнувшего трон, стал для королевы именно Жильбер, Жильбер, чьи воззрения заставили всех этих Бийо, Майя-ров, Эли и Юлленов взяться за оружие.

Жильбер казался ей разом коварным и страшным: коварным, ибо он погубил Андре, став ее любовником; страшным, ибо он участвовал в разрушении Бастилии, став врагом королевы.

Тем более необходимо понять, что он такое, дабы держаться от него подальше, а еще лучше – дабы использовать его в своих целях.

Надо любой ценой поговорить с этим человеком, рассмотреть его поближе, самой составить о нем суждение.

Большая часть ночи миновала, пробило три часа, заря высветлила верхушки деревьев Версальского парка и головы статуй…

Королева не спала всю ночь: ее потерянный взгляд скользил по залитым белым светом аллеям.

Тяжелый беспокойный сон незаметно сморил несчастную женщину.

Запрокинув голову, она упала в кресло, стоявшее у раскрытого окна.

Ей снилось, будто она гуляет в Трианоне и из глубины куртины вылезает улыбающийся гном, он протягивает к ней скрюченные пальцы, и она понимает, что это подземное страшное чудовище, похожее на героя германских легенд, и есть Жильбер.

Она вскрикнула.

В ответ раздался другой крик.

Она очнулась от сна.

Кричала г-жа де Тураель: она вошла к королеве и, увидев ее в кресле, бледную и хрипящую, не могла сдержать удивленного и горестного возгласа.

– Королева занемогла! – воскликнула она. – Королеве дурно! Не позвать ли доктора?

Королева открыла глаза: намерение г-жи де Турзель совпадало с ее желанием, подсказанным болезненным любопытством.

– Да, доктора, – отвечала она, – доктора Жильбера, позовите доктора Жильбера.

– Доктора Жильбера? Кто это? – удивилась г-жа де Турзель.

– Новый врач, назначенный, кажется, вчера; он прибыл из Америки.

– Я знаю, кого имеет в виду ее величество, – набралась храбрости одна из придворных дам.

– И что же? – спросила Мария-Антуанетта.

– Доктор в приемной у короля.

– Так вы его знаете?

– Да, ваше величество, – пробормотала дама.

– Но откуда? Ведь он всего неделю или десять дней назад прибыл из Америки и только вчера вышел из Бастилии.

– Я его знаю.., – Отвечайте же, откуда вы его знаете? – приказала королева.

Дама потупилась.

– Да скажете вы, наконец, откуда вы его знаете?

– Ваше величество, я читала его произведения, и мне захотелось взглянуть на их автора, поэтому нынче утром я попросила, чтобы мне его показали.

– А-а! – протянула королева и в голосе ее прозвучала неизъяснимая смесь высокомерия и учтивости. – А-а, ну что ж! Коль скоро вы с ним знакомы, передайте ему, что мне нездоровится и я желаю его видеть.

В ожидании его прихода королева впустила в свои покои придворных дам, накинула пеньюар и поправила прическу.

Глава 32.

ЛЕЙБ-МЕДИК

Через несколько минут после того, как королева отдала приказ, который придворная дама поспешила исполнить, удивленный, слегка встревоженный, глубоко взволнованный, но тщательно скрывающий свои чувства Жильбер предстал перед Марией-Антуанеттой.

Благородная уверенность в манере держаться, та особенная бледность наделенного богатым воображением человека науки, для которого кабинетные занятия сделались второй натурой, бледность, подчеркнутая черным сюртуком разночинца, который нынче почитали своим долгом носить не только депутаты от третьего сословия, но и все люди, приверженные принципам, провозглашенным революцией; тонкие белые руки хирурга, выглядывающие из-под простых плоеных муслиновых манжет; ноги такие стройные, такие красивые, как ни у кого из придворных обоего пола, толпящихся перед королевской опочивальней; и при всем том робкое почтение по отношению к женщине, мужественное спокойствие по отношению к больной и полное безразличие по отношению к королеве: вот все, что Мария-Антуанетта сумела разглядеть и отметить своим изощренным умом аристократки в докторе Жильбере в то самое мгновение, когда он переступил порог ее покоев.

Но чем менее вызывающим было поведение Жильбера, тем больше была ярость королевы. Она воображала себе этого человека омерзительным, безотчетно отождествляя его с наглецами, которых часто видела вокруг. Этот непризнанный ученик Руссо, ставший причиной страданий Андре, этот ублюдок, ставший мужчиной, этот садовник, ставший доктором, этот борец с гусеницами, ставший философом и властителем дум, невольно представлялся ей похожим на Мирабо, то есть на человека, которого она ненавидела больше всего на свете после кардинала де Роана и Лафайета.

Прежде чем она увидела Жильбера, ей казалось, что вместить такую колоссальную волю способен только колосс.

Но когда перед ней предстал человек молодой, стройный, худой, статный и элегантный, с нежным приветливым лицом, его обманчивая наружность показалась ей еще одним преступлением. Жильбер, выходец из народа, человек темного, низкого происхождения; Жильбер, крестьянин, деревенщина, виллан, в глазах королевы виновен был в том, что узурпировал внешность дворянина и порядочного человека. Гордая Австриячка, заклятая противница лжи, когда речь шла не о ней, а о других людях, разъярилась и сразу почувствовала лютую ненависть к ничтожному атому, которого стечение стольких различных обстоятельств делали ее врагом.

Приближенным королевы, тем, кто привык читать в ее глазах, в безоблачном она настроении или быть грозе, легко было заметить, что в глубине ее сердца бушует буря, грохочет гром и сверкают молнии.

Но как было человеческому существу, хотя бы и женщине, объятой вихрем пламени и гнева, разобраться в странных противоречивых чувствах, что теснились в ее душе и терзали ей грудь всеми смертоносными ядами, описанными у Гомера?

Королева взглядом приказала всем, даже г-же де Мизери, удалиться.

Все вышли.

Королева подождала, пока последняя дама закроет за собой дверь, потом снова взглянула на Жильбера и заметила, что он не сводит с нее глаз.

Такая дерзость вывела ее из себя.

Взгляд доктора, по видимости невинный, был неотрывным, пристальным и таким тяжелым, что все в ней восстало против подобной назойливости.

– Отчего это, сударь, – голос ее прозвучал резко, словно пистолетный выстрел, – вы стоите передо мной и глядите на меня вместо того, чтобы сказать, от чего я страдаю?

Этот гневный голос, вкупе с молниями, которые метали глаза королевы, испепелил бы любого из ее придворных; он заставил бы пасть перед королевой на колени и молить о пощаде маршала Франции, героя, полубога.

Но Жильбер невозмутимо ответствовал;

– Государыня, врач судит прежде всего по глазам. Я смотрю на ваше величество не из праздного любопытства, я занимаюсь своим делом, я исполняю приказ вашего величества.

– Так вы меня уже осмотрели?

– В меру моих сил, сударыня.

– Я больна?

– В обычном смысле слова нет, но ваше величество пребывает в лихорадочном возбуждении.

– Ах-ах! – сказала Мария-Антуанетта с иронией. – Почему же вы не добавляете, что я в гневе?

– С позволения вашего величества, коль скоро ваше величество послали за врачом, врачу пристало изъясняться медицинскими понятиями.