Варяжский сокол - Сергей Шведов

– Жалеешь, что упустил Обадию у стен Варуны? – спросил Осташ у загрустившего Рерика.

– Не угадал, боготур, – усмехнулся варяг. – А если бы он попал в мои руки, я бы его отпустил.

– Почему? – удивился Осташ.

– Он еще не стал Драконом. Зато в его жилах течет кровь Додона. Так зачем же мне убивать родовича?

Осташ с удивлением глянул в лицо улыбающегося Воислава. Этот молодой человек был гораздо умнее, чем он о нем думал. А главное – он умел ждать, ибо торопливость – главная помеха успеху.

– Так ты считаешь, что Обадия убьет своего отца и захватит власть в каганате?

– Вне всякого сомнения, – спокойно отозвался Рерик. – Мы не оставили Обадии выбора. Каган Турган умрет еще до начала Большого ганского круга. И это будет днем рождения Дракона. Того самого Дракона, которого должен будет одолеть Сокол.

– Князь Драгутин сказал, что не все вещие сны сбываются при нашей жизни.

– Я это знаю, боготур. Но полет Сокола продолжится и после моего ухода в страну Вырай. Какая разница, как будут звать Сокола – Воислав, Сивар, Трувар, Сидраг или Свентислав. Важно, что удар Сокола предрешен, так же как предрешен путь Обадии, ставшего Драконом. Это уже вне нашей воли, боготур, это даже вне воли богов. Никто и ничто не может защитить Дракона от удара Сокола. Так будет, потому что так есть.

Амастрида, расположенная на южном берегу Черного моря, представляла собой крепкий орешек. Стены ее были высоки, а гарнизон состоял из десяти тысяч хорошо вооруженных воинов. Именно поэтому топарх Алексос равнодушно отнесся к слухам, гулявшим по торгу, о появлении близ побережья ладей русов. Он даже не стал перекрывать вход в бухту железной цепью, дабы не чинить препятствий торговым судам. За порядком близ побережья следили полтора десятка больших галер, на которых имелись не только воинские команды, способные дать отпор обнаглевшим русам, но и греческий огонь, которого боялись все варвары. В данную минуту Алексоса более всего волновала полонянка Ружена, прекрасная, как утренняя заря, которую евнух Азарий приобрел на амастридском торгу для своего повелителя. Воистину это был редкостный цветок, каким-то чудом возросший в снегах Севера и нуждавшийся в уходе опытного садовода, коим безусловно считал себя топарх. Весть о появлении во дворце иеромонаха Никифора Алексос воспринял без особого восторга, и это еще мягко сказано. Он терпеть не мог этого черного ворона с его постным лицом и скучными проповедями о воздержании и смирении. Ну есть же среди клириков приличные люди, и почему именно Алексосу так не повезло! Топарх был молод, ему еще не стукнуло и сорока, а Никифору уже подвалило под семьдесят, и уж конечно, в его годы бремя великого поста не так давит на бунтующую плоть. Однако в этот раз топарх ошибся по поводу визита иеромонаха – тот, похоже, не собирался сегодня обличать его за сладострастие и бесконечные оргии, сотрясающие чуть ли не еженощно стены губернаторского дворца.

– Русы появились у стен Амастриды, – с порога огорчил топарха Никифор.

Свежая новость, ничего не скажешь. Алексос слышит ее сегодня в десятый раз и уже отдал все необходимые распоряжения, дабы обезопасить город от бесчинств кучки пиратов. Галеры рыскают вдоль побережья, но пока ничего, представляющего для города хотя бы отдаленную опасность, не обнаружили.

– Это и настораживает, топарх.

Алексос едва не выругался вслух. Если кому-то очень хочется праздновать труса, то топарх готов пойти ему навстречу и выделить для охраны хоть сто, хоть двести «бессмертных», но закрывать городские ворота перед призраками он не намерен.

– Азарий, сколько славянских ладей находится сейчас в порту?

– Три, высокочтимый: одна из Новгорода и две из Варгии.

– Сколько человек на их бортах?

– Чуть больше сотни.

– Так прикажете, святой отец, закрыть ворота перед жалкой кучкой торгашей? У атаманов сейчас война с каганом Турганом, им не до нас.

– Я получил вести из Константинополя, высокочтимый топарх, – хрипло отозвался побледневший от гнева Никифор. – Атаманы разбили в пух и прах каган-бека Обадию и заключили вечный мир с каганом.

– Я не получал от императора никаких известий, – нахмурился Алексос. – Но непременно приму все необходимые меры, можете быть уверены, святой отец.

– Я бы на вашем месте закрыл ворота, высокочтимый топарх.

– Как только увижу под стенами Амастриды хотя бы одну красную рожу, сделаю это непременно, святой отец.

– Русов видели у Смирны, – продолжал стоять на своем упрямый иеромонах. – Их несколько тысяч. Об этом мне рассказал монах Климентос, прискакавший в Амастриду.

– Он видел их собственными глазами?

– Нет, ему рассказали об этом пастухи.

– Пастухи могли и ошибиться, – махнул рукой топарх.

– Но ведь русов ни с кем не перепутаешь из-за красной краски, которой они мажут свои лица перед боем.

Смирна – это почти рядом с Амастридой. Два-три пеших перехода. Там есть несколько весьма удобных бухт, которыми пользуются местные рыбаки. Глубоко сидящие галеры в них не заходят, зато ладьи русов в прилив могут и проскользнуть. Алексос крякнул с досады. Утро сегодня было упоительным, а вот день принес топарху массу забот. Сначала настроение ему испортил Никифор, а теперь вот черт принес русов. Если, конечно, принес. Будем надеяться, что хотя бы ночь выдастся более удачной.

– Азарий, позови Константиноса.

Начальник конницы возник на пороге почти сразу, словно все это время стоял за дверью. Лицо его раскраснелось настолько, что делало его похожим на руса. Правда, дело здесь было не в краске, а в вине, которое этот пьяница потреблял с чрезмерным усердием. Будучи моложе топарха лет на пять, Константинос выглядел гораздо старше. Сказалась, видимо, гарнизонная жизнь, проведенная большей частью в отдаленных приграничных крепостях. Амастрида подействовала на бывалого вояку расслабляюще, он здорово обрюзг за последние два года и теперь с трудом садился в седло. Топарху жаль было посылать веселого собутыльника под обжигающие лучи дневного светила, но тут уж ничего не поделаешь – служба. Долг перед императором прежде всего, а остальное приложится.

– Возьмешь пятьсот конных и прогуляешься до Смирны.

– Пятьсот мало будет, – покачал головой Никифор.

– Ну хорошо, возьми тысячу, – поморщился топарх, хотя совершенно точно знал, что тысячи конных Константиносу не поднять, от силы семьсот.

– Сделаем, – подозрительно бодро отозвался Константинос.

– Если русов окажется слишком много – отходи на рысях, – строго сказал топарх.

Начальник конницы круто развернулся и почти бегом бросился выполнять полученное задание. Его показное рвение не ввело, однако, в заблуждение ни Алексоса, ни Никифора. Оба слишком хорошо знали отчаянного гуляку, мота и потрясающего лентяя. В то, что Константинос сумеет до вечера добраться до Смирны, не верили ни иеромонах, ни топарх. Но, в конце концов, нельзя же требовать с человека более того, что он может сделать, да еще в такую изнуряющую жару.