Аристономия - Григорий Чхартишвили

Шницлер решил не перепиливать ребра, чтобы облегчить процесс послеоперационной реабилитации. Он просто их раздвинет, хоть это и сильно усложнит его задачу.

– Держалки на перикард!

Медсестра подала пинцет и иглодержатель с шелковой нитью. Через десять секунд уже были готовы два специальных шва – «держалки».

– Еще разре-език… – промурлыкал профессор, разрезая ножницами перикард между швами.

Если он начал говорить нараспев, значит, доволен ходом операции. Антон шумно вздохнул, лишь сейчас заметив, что до сего момента еле дышал.

– А вот и левое предсе-ердие… Ого, ну и размерчик!

Антон покосился на операционное поле. Оно почти целиком было занято огромным малиновым предсердием, а желудочка видно не было – он там, в глубине, маленький, темно-синий, придавленный гигантским предсердием: типичная для митрального стеноза картина.

Сердце судорожно сокращалось – и Антон поскорей отвернулся. В конце концов, его дело сейчас – следить за показаниями приборов.

Ох! Нельзя было отвлекаться!

– Пульс учащается, профессор!

– Умеренный коллапс правого легкого, – спокойно ответил Шницлер. – Это нормально, коллега. Что нужно сделать?

Нашел время экзаменовать!

– Провентилировать! – вспомнил Антон и увеличил подачу газа.

Шницлер застыл, не сводя глаз со шкалы аппарата.

– Клара! – приказал профессор.

Фрейляйн Нитти быстро подошла к Антону, и он с облегчением посторонился. Шницлер прав – у итальянки больше опыта и чувствительней пальцы. Сейчас требовалась абсолютная точность и плавность.

– Ждем пять минут, потом приступаем.

Пока пульс приходил в норму, профессору промокнули мокрый лоб.

Антон смотрел на круглые настенные часы и думал: сейчас начнется самое опасное.

Во-первых, может произойти остановка сердца из-за шока. В этом случае Лоуренса еще, возможно, удастся спасти. Но если там тромб, и он оторвется…

Или же хирург, действующий вслепую, наощупь, слишком сильно расширит отверстие, и возникнет регургитация, обратный ток крови…

– Продолжаю. – Шницлер сунул палец в рану. – Нащупал границу предсердия и желудочка… Ощущаю отчетливое диастолическое дрожание… Шить кисет!

Фрейляйн Нольде быстро и мелко задвигала руками – клала на ушко предсердия круговой шов в виде кисета.

– Хорошо. Зажим на ушко! Теперь пинцет. Ножницы…

Профессор дернул ухом в сторону Антона – и тот спохватился. Сейчас место анестезиолога по правую руку от хирурга, у изголовья. Фрейляйн Нитти осталась у кислородной машины.

– Отсекаю выше зажима… Мыть палец!

Самую ответственную часть операции Шницлер собирался провести голым пальцем.

Медсестра стянула с его правой руки перчатку и подала металлический стакан, наполненный спиртом. Профессор поболтал указательным пальцем в стакане, потом на мгновение разжал зажим и быстро скользнул пальцем внутрь сердца.

Медсестра сразу же аккуратно затянула «кисет» – у высококлассного хирурга пациент не должен потерять ни единой лишней капли крови. Теперь палец хирурга, обтянутый кисетом, плотно закрывал отверстие в предсердии. И полностью находился внутри сердца.

– Провожу пальцевую ревизию… Отлично выраженный стеноз, без ревматических бляшек, и тромба вроде нет, – с удовольствием объявил Шницлер. – Внимание. Делаю!

Этот сигнал адресовался Антону. Сейчас палец перекроет кровоток. Анестезиолог должен быть начеку.

Фрейляйн Нольде, глядя на секундомер, начала считать:

– Один… Два… Три… Четыре…

– Передняя комиссура пошла… хорошо… – приговаривал доктор, будто сам себя убеждая. – Это очень простая, совсем простая процедура… Так, так… Есть… Заднюю не успеваю…

Антон и остальные неотрывно следили за кимографом.

– …Двадцать, – сказала сестра, и хирург немедленно вынул палец.

После двадцати секунд, согласно плану операции, сердцу нужно было дать поработать, пока не восстановятся давление и пульс.

Младшая медсестра выжидательно смотрела на Антона. Он спохватился: кислород!

Через пять минут Шницлер продолжил. Следующие двадцать секунд он убирал спайки уже задней комиссуры. Потом опять – кислород и перерыв.

– Запущенный случай, – сказал он, пока фрейляйн Нольде любовно обтирала ему лоб и глаза. – Задняя комиссура ригидна, плоховато поддается. Понадобится третий заход…

И всё повторилось еще раз.

Но вот профессор закатил глаза к потолку, будто к чему-то прислушиваясь.

– Пожалуй, можно закругляться. Чисто. Пациент молодец, и мы молодцы. Сейчас будем зашивать.

Два чувства испытал Антон в эту секунду. Первое было на поверхности, лучезарное и сильное: неимоверное облегчение. Но где-то позади паучьей тенью маячило и другое.

И стоило ему вытащить на свет, расшифровать этот иероглиф (он означал: «Теперь уж надеяться не на что…»), как стрелки приборов разом закачались, поползли справа налево.

– Черт! Черт! – вскричал Шницлер. – Давление упало! Мне не добраться до желудочка!

При кардиогенном шоке во время операции хирург – Антон помнил по лекции – может прокачать сердце рукой, но только не при боковом доступе – рука просто не дотянется до желудочка.

Здесь спасет только укол.

Теорию он помнил очень хорошо. Да и в предоперационной инструкции этот случай был предусмотрен. Но стоял – и не мог пошевелиться.

– Инъекцию, живо! – крикнул профессор.

Антон посмотрел на медсестер. Уколы – это по их части.

Но фрейляйн Нольде держала зажимы, а фрейляйн Нитти подавала кислород.

Свободной рукой Шницлер щелкнул Антона по носу.

– Коллега, очнитесь!

Я?!

Ну а кто же еще?

Вот и шприцы лежат: камфора с кофеином на случай коллапса и морфий на случай кардиогенного шока.

Антон бросился к столику. Черный иероглиф закачался перед глазами. Теперь он означал: «Перепутай шприцы. Никто тебя не обвинит – ты никакой не анестезиолог и не должен быть на операции. Перепутай – и она будет твоей». Он лишь головой качнул: ну, душа, ну потемки! Схватив шприц с морфием, кинулся обратно, под правую руку хирурга.

– Колите! Просто в мышцу, это же просто! – Шницлер кивнул на руку пациента, пристегнутую к дуге.

Антон выдохнул, ввел иглу, плавно нажал на поршень.

– Что там? Не вижу! – крикнул профессор итальянке.

– Давление пятьдесят! – ответила она через несколько мгновений. – Поднимается!

Всё, что происходило потом, Антон наблюдал словно через аквариум с водой: замедленные движения, покачивание цветных пятен – красного (Шницлер) и двух розовых (медсестрам полагались халаты розового цвета). Работа анестезиолога закончилась, навалилась опустошающая расслабленность. «Всё, больше от меня ничего не зависит, – лениво думал Антон. – Как выйдет, так и выйдет».

– Шов на ушко… Шить перикард… Шить мышцы… Шить кожу… – доносились команды профессора. Он тоже ничего не делал, лишь смотрел, как работает иглой фрейляйн Нольде – по части швов она была виртуозом. Звякнул в тазу ненужный уже реберный расширитель – верный признак скорого окончания операции.

Очнулся Антон, только когда Шницлер хлопнул его по плечу.

– Поздравляю с первой операцией, коллега. И с какой! Не знаю, перенесет ли пациент восстановление, но результат виден уже сейчас. Глядите: конечности теплые и порозовели. Цианоз исчез. Нормальное кровообращение восстановлено.

Антон механически потрогал руку Лоуренса. Она, всегда ледяная, действительно, была теплой.

– Герр профессор, – торжественно произнесла фрейляйн Нольде, – вы лучший хирург современности!

Вторая медсестра не осмелилась говорить комплименты, но протирала Шницлеру голый череп с такой нежностью, что Антон подумал: а ведь итальянка, пожалуй, влюблена. Они обе влюблены в Шницлера. Как много вокруг любви…

– Радоваться преждевременно. – Профессор сделал строгое лицо. – Давайте посмотрим, как он будет выходить из наркоза и переживет ли ночь. И не забывайте про возможность инфекции. Всё возможно и даже весьма возможно. Но если раньше у нас был один шанс из десяти, то теперь – один из двух. Если, конечно, никто здесь не допустит ошибки…

И выведением из наркоза, и ночным дежурством будут заниматься медсестры, в специальном реанимационном блоке, которым Шницлер очень гордился.

– …Не отлучаться от пациента ни на шаг, – инструктировал он помощниц. – Я часок посплю и присоединюсь к вам. Но если что – немедленно будите.

Физиономия у него была сонная, глаза слипались. После операции профессор всегда заваливался на диван у себя в кабинете – «регенерировал энергетические потери».

– Проводите меня, Клобукофф. Потом переоденетесь.

Он взял Антона под руку, повел за собой.

– Вам тоже нужно отдохнуть. После своей первой операции я, знаете ли, упал в обморок… Не беспокойтесь о вашем англичанине. Теперь всё зависит от крепости его организма, а уж мои барышни, будьте уверены, оплошки не сделают. Я тоже буду ночевать в клинике. А вы идите к прекрасной мисс Рэндом и порадуйте ее хорошей новостью.