Остров Ифалук - Марстон Бейтс

Для роста большей части рифообразующих кораллов необходим солнечный свет. Он нужен бесчисленному количеству микроскопических одноклеточных водорослей, называемых зооксантеллами, которые живут внутри самой коралловой ткани и придают ей зеленый, желтый и коричневый цвета. Такая тесная связь растений и животных осуществляется к обоюдной выгоде. Водоросли получают защиту и хорошие пищевые запасы, так как выброшенные кораллами отходы являются для них и пищей и удобрением. Всасывающие эти отходы водоросли служат для коралла своего рода органами выделения; кроме того, днем они вырабатывают кислород и, вероятно, высвобождают или выделяют какие-то ценные питательные вещества для кораллов. Сами по себе они служат для них пищей. Оказавшись в темноте, водоросли погибают, и кораллы выталкивают их; лишившись таким образом растительных клеток, коралл может жить, по крайней мере некоторое время, если будет получать необходимую животную пищу, но развивается он уже ненормально.

Далее мы направили свое внимание на рифы более глубоких вод. Что, например, располагается за гребнем, поросшим водорослями, где большой риф круто обрывается в океан? Аэрофотоснимки, а также опрос ифалукских рыбаков помогли нам получить ответ.

За гребнем изгибается рифовый фронт[86]. Волны изрезали его каналами, постепенно расширяющимися и переходящими в большие овраги. На Ифалуке каналы служили огромными водосточными желобами, через которые вода уходила с флета. Целые облака ротенона, пущенного в этом районе, спускались по дну оврагов и поднимались на поверхность снова. Вероятно, эта беспрерывная откачка воды и осадков с поверхности рифа задерживала рост кораллов в оврагах на переднем крае рифа.

Юго-западная часть атолла выглядела иначе. Между Фалалапом и Эллой фронт рифа обрывался в виде отвесной скалы. На наших аэрофотоснимках это было хорошо видно, что Яни и подтвердил. Именно здесь водились огромные таияу.

Перебравшись через лагуну, мы поставили «Бвуп» на якорь и направились к гребню. К нашему великому удивлению, мы его не нашли. Мы стояли там, где ему несомненно следовало быть, и смотрели по сторонам.

Здесь и в помине не было гребня — просто гладкая каменная терраса под водой, доходившей нам до пояса. Дно было выстлано жесткой миллепорой и коралловыми водорослями. То здесь, то там виднелись торчащие «пальцы» коралловых колоний. Иногда со дна поднимались трехфутовые отполированные столбы, увенчанные розовыми шапками коралловых водорослей.

Надев очки, взяв небольшой мешок и нож, я нырнул и медленно поплыл под водой, поднимаясь временами на поверхность, чтобы набрать в легкие воздуха. Солнечный свет и легкая рябь рисовали на рифе танцующую мозаику. Дно уходило все глубже и глубже. Проплыв около десяти ярдов, я заметил первые углубления сточных каналов и поплыл вдоль одного из них.

Скоро я оказался в овраге шестиметровой глубины и ширины. Редкие кусты зеленой галлимеды, колеблемой еле заметным течением, свисали с его стен.

Чем глубже уходил канал, тем шире он становился. На глубине двадцати футов я увидел на скале маленький куст розовой водоросли Liagora, а дальше она уже сплошь покрывала стенки канала. Кое-где вздымались коралловые массивы, а я ожидал, что здесь их будут целые леса.

Внезапно канал сильно расширился и исчез. Он влился в ложбину шириной футов тридцать; за ней был небольшой подъем, потом гребень и потом ничто, черная бездна.

Я вынырнул на поверхность. Все товарищи были далеко позади, они работали на рифовом флете. Ощущалось слабое течение в сторону моря, которое могло унести за пределы этой последней границы. Я почувствовал себя маленьким и беззащитным. Мне было гораздо спокойнее под водой, около дна. Я нырнул и поплыл назад, почти касаясь скал. Постепенно, по мере подъема дна, искаженный подводный пейзаж уступал место привычному миру света и воздуха.

Поздней осенью мы побывали на западной части рифа. Мы отправились на «Вате» и бросили якорь на глубину шесть саженей в нескольких сотнях ярдов за Элангалапом. В этом районе риф круто обрывался на тридцать футов, спускаясь затем отлогой террасой. Глубокие расщелины перерезали его, а выступающие участки имели вид гигантских контрфорсов. Подводный ландшафт представлял собой самые пышные заросли всевозможных кораллов: голубых и зеленых, желтых и коричневых, ветвистых и роговидных. Некоторые коралловые массивы достигали в поперечнике шести футов и более.

Оба помощника Боба забыли взять подводные очки. Мы с Тедом Байером, не задумываясь, одолжили им свои — все равно глубина здесь была для нас недосягаема. Мы прикрепили к тросу оцинкованное корыто, опустили его в воду и стали ждать, пока ныряльщики наполнят его образцами. Боб надел акваланг и разбросал порцию ротенона.

Условия для подводной работы оставляли желать лучшего и были, прямо скажем, не для нас с Тедом. Появились две акулы довольно внушительных размеров, привлеченные, вероятно, ударами геологических молотков. Мы обвесились мешочками с отпугивающим акул средством, но течение быстро уносило порошок вместе с клубами ротенона. Чтобы отвлечь внимание акул, мы колотили руками по воде, исполняли джазовую музыку на разных металлических предметах; дважды все с бешеной скоростью влетали в «Ват». И все же ныряльщики собрали много интересного, а внизу осталось еще больше, что должно быть соблазнительным для других экспедиций. Боб стал обладателем нескольких редких рыб, а Теду Байеру понадобилось два дня, чтобы составить краткое описание коллекции беспозвоночных и законсервировать их.

Несмотря на вето работу по изучению морского царства Ифалука, наше представление об атолловом рифе было слишком общим и отрывочным. Риф велик по размерам и сложен по структуре; мы подходили к его изучению с разных точек зрения, и каждый из нас видел то, что его научили видеть (может быть, немногим больше).

Для геолога атолловый риф — огромный массив известняка, образовавшегося из свободных и сросшихся скелетов кораллов и других живых организмов. Он похож на своеобразную гору костей, накопившихся за миллионы лет. Геологу все эго служит ключом к определению возраста рифа, силы действия ветра и волн в настоящее время и в прошлом, позволяет судить о доисторических сдвигах дна и уровня моря и даже рассказывает о температурных изменениях в древние времена. Пусть риф просто масса известняка, но с точки зрения исторической геологии это не многовековая скала, а изменяющаяся, динамическая система. Геолог, конечно, знает о существовании жизни на рифе, но его профессиональные интересы не касаются всего того, что еще сегодня является живым.