Месть валькирий - Дмитрий Емец

Улита мельком представила, какие лица будут у Тухломона и у Лигула на портрете, когда валькирия внезапно возникнет в резиденции мрака. Да и реакцию Арея сложно предсказать до конца.

– Ты головой отвечаешь за ее безопасность, ведьма! – предупредила Фулона, отлично поняв причины замешательства Улиты.

– Сама ты ведьма! У меня, между прочим, имя есть! – с вызовом сказала Улита и, кивнув Ламине, исчезла вместе с ней.

Внезапно Гелата вскрикнула, как птица, и бросилась к Багрову.

– Вы видели? Клянусь, только что он пошевелил рукой.

– Это что шутка такая? После удара в сердце? – поинтересовалась Хаара.

Не отвечая, валькирия исцеляющего копья ухом приникла к его груди.

– Так и есть! Он жив! – сказала она радостно.

– Странное сердце. Уцелеть после такого удара таким мечом! – хмыкнула Филомена.

Хаара поморщилась.

– Гелате мерещится! Она, как всегда, в своем репертуаре. Я еще не забыла, как зимой в лесу она едва не провалила операцию, когда вместо того чтобы напасть на стражей с тыла, стала оживлять какую-то замерзшую синицу, – уронила она.

– Перестань, Хаара! Да говорю же тебе: его сердце хоть и медленно, но бьется. Послушай сама! Пожалуй, я могла бы даже попытаться исцелить его, – жизнерадостно предложила Гелата.

– Похоже, он и без тебя справиться… Недаром говорят, что у некромагов по семь смертей и они не могут уйти, не передав своего дара, – вспомнила Радулга.

– Здесь не такой случай… Он не столько некромаг, сколько нечто иное… – о чем-то смутно догадываясь, сказал Эссиорх.

Все же он опустился на колени рядом с Гелатой и осторожно наложил ладонь на рану, оставленную мечом Мефодия.

Глава пятнадцатая.

ЗУЙМУРЗУНГ

Тот прав, кто громче и с большей убедительностью крикнет на другого.

Эдя Хаврон не испытал ни малейшего удовольствия, проснувшись в ту злополучную ночь. Ощутив страшное неудобство и холод, он решил, что соскользнуло одеяло, и попытался перевернуться на бок, чтобы найти его на полу. Напрасная попытка.

Повернуться он так и не сумел. В запястья ему врезались веревки. Еще одна веревка перехлестывала его ноги. Эдя несколько раз недоверчиво дернулся, пока не убедился, что прочно привязан к кровати. Относительно свободно двигалась только голова. Эдя повернул ее и в темноте, на фоне синеющего прямоугольника окна, увидел силуэт. Женщина – а судя по очертаниям фигуры, это была женщина – стояла к нему спиной, лицом повернувшись к окну, и что-то озабоченно разглядывала.

Эдя вопросительно скосил глаза в сторону той части комнаты, что занимала его сестра, но тотчас вспомнил, что Зозо ночует у подруги. И очень маловероятно, что у нее возникла охота приезжать среди ночи для того только, чтобы связать брата веревкой. Такое продуманное злодейство было вообще не в характере Зозо. Она скорее бы уж метнула под горячую руку сахарницу или бросилась колотить брата диванной подушкой.

– Эй! Кто тут? – окликнул Хаврон нервно.

Женщина обернулась. Черты ее лица во мраке казались расплывчатыми. Эдя узнал свою невесту. В неверном лунном свете в руке Милы что-то беллетристически сверкнуло. Хаврон сообразил, что Мила зачем-то взяла большой кухонный нож для разделки мяса.

– Что за фокусы, милая? Где ты взяла веревку? – с предельной мягкостью поинтересовался он.

Проигнорировав вопрос, Мила озабоченно потрогала лезвие большим пальцем.

– Я думала, острее... Ну, ничего, в крайнем случае, можно и когтями! – пробормотала она деловито.

Эде стало жутко. Веревка, лунная ночь и девушка с ножом, определенно сбежавшая из психиатрической лечебницы. Прекрасные декорации для городского романа с заскоками.

– Мила, что с тобой? – спросил он. Его невеста скривилась.

– Я не Мила. Прекрати произносить это нелепое имя!

– Не Мила? А кто ты?

– Зуймурзунг.

– Как-как?

– Зуймурзунг. Имя Мила подыскала мне Байтуй. Это единственное человеческое женское имя, которое она вспомнила. Я не вспомнила вообще ни одного, – холодно сказала невеста Эди.

– Замерзунг? Мне вообще-то тоже холодно, – неосторожно пошутил Хаврон и сразу пожалел об этом, потому что его невеста рявкнула:

– Не прикидывайся идиотом! Ты и так слишком вошел в роль! Я Зуймурзунг! Полуночная ведьма!

– Вот и я говорю, что Зуймурзунг. Ты не развяжешь меня, чтобы я мог попытаться его записать? А потом, если хочешь, будем разучивать его хором! – осторожно предложил Хаврон.

Как-то он проработал полгода в одном специфическом клубе, который посещали очень специфические люди. Там Эдя научился не удивляться, когда ему сообщали о заговоре фиолетовых червячков или с виду приличный посетитель начинал торопливо сдирать с ноги ботинок, чтобы размешать соль в томатном соке плавательной перепонкой.

Зуймурзунг подышала на нож и вытерла его рубашкой.

– Я к тебе привязалась. Ты очень забавный, Эдя Хаврон... Я раньше ни к кому так не привязывалась. Но работа есть работа, сказала она.

– А что за работа? – спросил Эдя.

– Ты уверен, что действительно хочешь знать? Мне придется вырезать твое сердце и забрать его с собой.

– Се... Почему? – едва выговорил Хаврон.

– Час пробил! Семя мрака отогрелось. Осталось бросить его в чан с мертвечиной – и полуночных ведьм будет много, очень много. Валькириям не жить! Никогда! – сказала Зуймурзунг хрипло.

Из ее глаз, ставших вдруг узкими, брызнул зеленый свет. Казалось, он исходил не только из глаз, но сквозил из пор кожи, которая фосфоресцировала теперь, как гнилая рыба. Лицо осталось тем же, но это было уже другое лицо, в котором не осталось ни на копейку человеческого. Такое лицо невозможно было любить. Эдя ужаснулся. Наполовину циник – наполовину идеалист, он успел-таки сотворить себе розовую мечту. Мечту, которая в это мгновение разбилась.

– Так ты обманула, когда сказала, что меня якобы хотят убить в будущем? – ругая себя за глупость, спросил Хаврон.

Зуймурзунг ухмыльнулась. Когда она смеялась или говорила, такое же зеленое свечение, что лилось из ее глаз, подсвечивало изнутри ее зубы.

– Обманула? Почему? Я сказала правду. Меня и прислали, чтобы я тебя убила. Не думаю, что Керенга или Дадаба справились бы лучше. Твое сердце разорвалось бы от ужаса прежде, чем семя мрака успело бы отогреться. – Губы Зуймурзунг искривились в привычном раздражении на сестер. Глаза вновь вспыхнули.

Эдя, наученный горьким опытом, резко отвернулся, обожженный ее взглядом. Он не мог коснуться руками лица, но готов был поручиться, что ему опалило ресницы. Хаврону стало вдруг безразлично, что с ним будет. Страха он почему-то не испытывал. Разочарование было гораздо сильнее. Темень за окном лишь усиливала безнадежность. – Если хочешь убить меня – убивай скорее! Чего ты тянешь? – поторопил он.