Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

этого праздника, о том, что «он был присвоен определенной группой людей и используется ею в своих интересах для извлечения прямой и непрямой выгоды»[244]. Распиаренный средствами государственной пропаганды, он по большей части стал символом готовности России к военной конфронтации со странами, объявленными враждебными, и героического ореола авторитарной власти. Хотя это и не декларируется прямым текстом, но отчетливо транслируется через образцы военной техники, увязывание фигуры Сталина с победой СССР, соседство Путина и «бессмертного полка».

Более того, этот праздник перестал напоминать о ценности мира, а напротив, стал подогревать враждебность к другим народам и странам. Соцопросами самое плохое отношение к США и ЕС было зафиксировано в начале 2015 года, затем ситуация стабилизировалась, и ухудшение отношения вновь произошло в мае 2016 года. Замдиректора Левада-центра Алексей Гражданкин так прокомментировал этот феномен: «Видимо, празднование Дня Победы, обида, что страны Запада не считаются с ролью России в победе, ухудшают отношения — других обстоятельств нет»[245].

«Патриотическая» антиамериканская надпись на автомобиле, лето 2016 г.

В результате пропагандистской обработки с помощью масс-медиа для некритического российского обывателя война, в том числе и ядерная, уже не воспринимается как нечто страшное, ведь она видится ему как нечто виртуальное, как картинки, показываемые по телевизору, и его лично она никак не может коснуться.

Подводя итог вышесказанному, к сожалению, приходится констатировать, что во многом благодаря деятельности федеральных СМИ некритический потребитель их информации превратился в не вполне психически адекватное существо, опасное не только для окружающих, но и для самого себя, которое приветствует братоубийственную войну, репрессии против собственных граждан, не видит ничего плохого в ядерном шантаже, считает приемлемым ядерное столкновение и почитает тиранов и палачей как героев. Благодаря пропаганде, как уже говорилось выше, произошел психологический раскол на основе разных жизненных ценностей внутри семей и между бывшими друзьями. И как это ни фантасмагорично, но те же самые люди, которые некогда клеймили на комсомольских собраниях своих товарищей, осмелившихся зайти в церковь, а затем нисколько не удивившиеся, когда бывшие «пламенные» коммунисты, пропагандировавшие атеизм, в один день стали православными, теперь прониклись праведным гневом к Пусси Райот и «либералам». Те же самые люди, которые в 2014 году кичились презрением к США, в 90-е отнюдь не стыдились пользоваться американской гуманитарной помощью, а сейчас не стесняются пользоваться айфонами Apple. С сознанием субъекта, обработанного прокремлевской пропагандой, произошло нечто подобное шизофреническому схизису: в нем чудовищно парадоксальным образом сочетаются несовместимые вещи — православие и любовь к Сталину, желание путешествовать за границей и в то же время ностальгия по жизни в Советском Союзе. А российское общество в 2014–15 гг., благодаря целенаправленному насаждению ксенофобии превратилось в подобие порохового погреба, в который достаточно бросить спичку, чтобы произошел взрыв, наподобие Варфоломеевской ночи, Хрустальной ночи или аналогичных по последствиям событий. Поэтому совершенно не случайно телепродюсер и публицист Питер Померанцев охарактеризовал деятельность российских СМИ как «террористическую атаку на инфраструктуру разума»[246].

Если в целом проанализировать пропагандистские приемы и информационные мероприятия кремлевских СМИ, то можно говорить об общей стратегии и тактике пропагандистской работы. Их детальный анализ был представлен в докладе, подготовленном для Института современной России журналистами Питером Померанцевым и Майклом Вайсом. В частности, характеризуя деятельность российской пропаганды, они отмечают: «Кремль эксплуатирует идею свободы информации, чтобы внедрять дезинформацию в публичное пространство. Его задача не в убеждении оппонента (как это происходит в классической публичной дипломатии) или завоевании его доверия, а в сеянии сомнений при помощи конспиративных теорий и множественных фальсификаций». Граница между фактом и фикцией оказалась полностью размыта в российских СМИ и публичном дискурсе. Майкл Вайс указывает на сходства и отличия между советской пропагандой и современной российской: «Российская пропаганда объединила лучшие советские приемы — критику в духе “сам дурак” (или “критика в ответ на критику”) и чекистские “активные мероприятия” — с постмодернистским подходом, умным, насмешливым, намекающим, что все вокруг фикция. Если советские власти были вынуждены усвоить и видоизменить такие концепции, как “демократия”, “права человека” и “суверенитет”, чтобы скрыть свои противоположные намерения, сторонники Путина используют эти концепции играючи, уверяя окружающий мир, что даже Запад больше не верит в них. Гуантанамо, война в Ираке, протесты в Фергюсоне, “Йоббик”, Шредер — все это используется, чтобы показать, что либерализм равен ханжеству и любого можно купить. Мафиозное государство, придуманное пиарщиком, возможно, более опасно, чем коммунистическая сверхдержава, поскольку идеология перестала быть костюмером политики, превратившись в постоянно меняющийся и противоречивый набор аксессуаров»[247]. Действительно, если вдуматься, то идеология, транслируемая кремлевским СМИ, представляет собой чудовищно абсурдный постмодернистский пастиш. В предъявляемой потребителю (к сожалению, интеллектуально нетребовательному) картине мира совершенно непостижимым с точки зрения здравого смысла способом сочетаются ностальгия по СССР с идеализацией российской монархии и пиететом к олигархам; православие с реабилитацией сталинизма; восхваление Сталина с критикой Ленина и т. п. и т. п.

В интервью «Украинской правде» Питер Померанцев говорил:

«То, что вы называете российской пропагандой, я назвал бы информационно-психологической войной.

Цель этой войны — не переубедить, как в классической пропаганде, а сделать информационное поле грязным.

С помощью конспирологии, страхов, иррациональных движений засорить его до такой степени, чтоб невозможно было привести рациональный аргумент.

<...> Ведь цель российской пропаганды — чтобы никто никому не доверял. Она говорит: ты не должен нам верить, но и то, другое — тоже пропаганда, и там неправда, никому не верь»[248].

Однако мы знаем, что, несмотря на это, есть люди более или менее устойчивые к пропаганде. Далее рассмотрим, какие условия этому способствуют.

Возможно ли сопротивление пропаганде?

Было бы очень самонадеянно считать, что мы можем легко противостоять пропаганде, находясь в эпицентре ее воздействия. Как пишут авторы книги «Эпоха пропаганды» Э. Аронсон и Э. Пратканис: «<...> само по себе одно лишь знание о том, что вас собираются убедить, для предотвращения убеждения практически бесполезно. Значение имеет то, что вы делаете с этим предупреждением, как оно помогает подготовиться к сообщению и оценить его содержание. Сам по себе факт, что вы знаете — завтра будет землетрясение, — еще не означает, что вы в безопасности, если только это предупреждение не заставит вас принять соответствующие меры предосторожности»[249]. И как уже упоминалось выше, пропаганде сопротивляются всего лишь около 12% россиян.

Вот некоторые из методов, предложенных Э. Аронсоном и Э. Пратканисом[250] для противодействия пропаганде на личном и институциональном уровне:

• Контролируйте свои эмоции.

•