Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра - Стефан Грабинский

Вслепую, задыхаясь в дыму и гари, я добрался до окна и, разбив кулаком стекло, выскочил на воздух. Раздался зловещий треск прогоревших потолочных балок…

Свежий ночной ветер вернул угасающее сознание. Я отдышался, обернулся к горевшему строению. К неописуемому моему удивлению пожар прекратился. Снова чернела мертвая и глухая глыба полуразрушенного строения; дым и пламя исчезли без следа. Через разбитое стекло я заглянул в комнату: темень, хоть глаза выколи; ни звука. Я обошел вокруг, чтобы снова с фонариком пробраться внутрь дома. Но уже никого не обнаружил. Ястронь исчез. Лишь на полу лежал мой браунинг и окурок.

Я поднял оружие и, проверив, заряжено ли, спрятал в карман.

— И опять он сбежал от меня, — проворчал я, удрученный неудачей, сбитый с толку, и направился к выходу.

Уже на пороге я снова обернулся, чтобы в последний раз бросить взгляд на проклятый дом. Луч фонарика скользнул по треугольному фронтону крыши и осветил вывеску. Многозначительное название — «У налима»; строение когда-то было рыбацким постоялым двором…

КУКЛА

В первый момент я бросился было немедленно встретиться с Вирушем и просить его совета; потом отказался от этого намерения. Желание в последний раз увидеть это странное существо победило разум и совесть; я не мог противиться искушению. Картины пережитых с ней минут, минут захватывающих, неповторимых, возникли в багрянце воспоминаний, сломили мою волю. Я пошел…

Пошел и не жалею — вопреки всему, что случилось, не жалею. Ни одна женщина в мире не дала бы мне такой полноты наслаждения, какое познал я в тот вечер — в тот последний, прощальный вечер. Словно предчувствуя, что нам не суждено более встретиться, она пожелала остаться в моей душе неувядаемым воспоминанием. И достигла цели. Я никогда не забуду ее.

Вихрь любовного безумия, пожар крови и забвения в ту ночь спалил мое тело, испепелил душу. Сегодня я — погасший кратер вулкана…

О Ястроне и Анджее мы не упоминали. Она ни разу не вспомнила о них в эту короткую знойную ночь. Ее уста, полные, сочные, как виноград, впитавший все осенние соки, приоткрывались лишь ради ласки и не проронили ни слова упрека или жалобы…

Когда поутру, усталый от бессонной ночи, я лениво бродил по комнате, мой взгляд случайно упал на восковую фигурку под стеклянным колпаком на камине. Что-то поразило меня в куколке, в общем, смешной и карикатурной — лишь одна какая-то знакомая черта. Кама причесывалась перед зеркалом и не обращала на меня внимания. Я быстро поднял колпак и взял фигурку, изображавшую женщину со светлыми пепельными волосами. Неопределенное беспокойство заставило меня вздрогнуть — я узнал волосы по цвету и теплому металлическому оттенку, волосы Хелены Гродзенской…

Не раздумывая, я спрятал куколку во внутренний карман… Через несколько минут мы простились.

Я задумчиво спустился по лестнице. У выхода обернулся: не произошла ли и на этот раз знаменательная метаморфоза места. Не фикция ли моего больного мозга эта лестница, обтянутая красным ковром, эта коринфская галерея?…

Не фикция ли и моя демоническая возлюбленная?…

Последствия возобновления отношений с Камой были ужасны. Вскоре Хелена начала жаловаться на внезапные резкие боли во всем теле. Возникнув неожиданно, без видимой причины, они продолжались по несколько часов без перерыва, после болей наступал полный упадок сил. Бедная девушка похудела за несколько дней, на ее пожелтевшем, искаженном страданием лице заиграл нездоровый румянец, глаза горели пожирающим горячечным огнем. Врачебное искусство и на этот раз оказалось бессильно. Приглашенные к больной выдающиеся интернисты, доктор Беганский и доктор Мокшицкий, оказались перед неразрешимой проблемой. Констатировали, правда, загадочное изменение состава крови, но болезни и лекарств назвать не моли. Я в отчаянии снова прибегнул к помощи Анджея…

Полдень 24 июня 1910 года. Страшный, белый от солнечного сияния час остался и по сю пору неизменным на часах моей жизни…

Помню, как молодые зеленые веточки приветствовали меня у входа в парк, как мимо пробежали двое прелестных детей, гнавших обруч, как бедный разносчик предложил мне газету. Такие мелкие, такие до смешного незначительные детали, однако, кто-то велел мне их запомнить навсегда. Резкая, яркая, в красках безумия картина событий, которые вот-вот должны были обрушиться на меня, бросила мощный сноп света на все, что им предшествовало, и вобрала в свой магический круг второстепенные подробности… Когда я входил к Анджею, пробило двенадцать.

Он принял меня понурый, во взгляде упрек. Мы не говорили о Каме, хотя из поведения моего друга я понял — он знает все.

— Тебе необходимо еще раз повидаться с этой ведьмой, — заявил он, выслушав мое сообщение о здоровье Хелены.

— Зачем? — осведомился я подавленно.

— Она завладела чем-то, ранее принадлежавшим Хелене: вещь — лента для волос или что-нибудь из одежды. Эти вещи необходимо отнять у нее, понимаешь? Отнять и тотчас отдать в мои руки.

Я вспомнил про восковую куклу. Странная мысль мелькнула у меня.

— Возможно, такая фигурка тебе пригодится? — Я достал из кармана куклу и протянул Анджею. — Обнаружил на камине среди других будуарных безделушек. Волосы на кукле я узнаю, — Хелена: тот самый драгоценный локон, потерянный мной в ночь шабаша. Помнишь?

— Помню, — ответил он, поспешно взяв восковую фигурку. — Помню, — повторил от тихо, внимательно рассматривая куколку со всех сторон. — Ты говорил об этом; уже тогда у меня возникло подозрение, что потеря не случайна.

Он положил куколку на ладонь и спросил, таинственно улыбаясь:

— Знаешь, кого изображает эта фигурка? Твою невесту.

— Ты шутишь!

— Я вполне серьезно. В подобной практике вовсе не обязательно, чтобы черты лица напоминали прототип, форма играет здесь второстепенную роль, все решает интенция, намерение. Кукла — лишь символ, алгебраический знак, введенный вместо человека, которому намереваются вредить. Довольно и того, если оперирующий таким символом черный маг скажет себе, что фигурка означает некое конкретное лицо. В нашем случае все сомнения исключены, намерение налицо — волосы, которые ты узнал.

— Да, это локон, пропавший вместе с медальоном.

— Ну и ну, — вскликнул вдруг Вируш, рассматривая у куклы руки. — Ты рассмотрел пальцы?

— И в самом деле удивительно! Даже ногти есть. Что за точность исполнения!

— Скорее основательность и тщательность. Ты знаешь, чьи это ногти?

— Полагаю, искусственные, из какой-нибудь массы.