Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

негодования против жены Пушкина. А между тем, внимательно изучив эти письма, только по ним одним можно было бы воссоздать образ той, душу которой Пушкин любил более ее прекрасного лица, и снять с нее обвинения высшего света, обвинения всех недопонявших ее и поверить Пушкину, который унес с собой в могилу прекрасный, любящий, чистый образ жены, ни в чем не виновной в его кончине.

…Многое в жизни Пушкина было не так, как у всех. Умная Долли Фикельмон отлично понимала это, когда писала в своем дневнике о Наталье Николаевне:

«Но какую же трудную предстоит ей нести судьбу — быть женою поэта, такого поэта, как Пушкин».

Восемнадцатилетняя Наталья Пушкина проснулась после вчерашней свадьбы, и глаза ее встретились с восторженными глазами мужа. Он стоял на коленях возле кровати. «Очевидно, так он простоял всю ночь», — подумала она, и ее охватило волнующее недоумение.

— Моя мадонна! — шепотом сказал он, складывая руки, как перед иконой.

Робкие слезы выкатились у нее из глаз, она улыбнулась ему.

Она не раз в первые дни медового месяца горько плакала оттого, что Пушкин, наспех поцеловав ее, часто с утра и до вечера проводил время в разговорах с друзьями. В то лето Жуковский жил в Царском Селе при своем воспитаннике-наследнике, будущем императоре Александре II. Приезжали Плетнев и другие знакомые.

А как-то раз, в холостой компании, на стороне, Пушкин всю ночь проспорил на литературные темы и, умоляя о прощении, честно сказал ей, что забыл вчера о том, что женат.

А потом Наталья Николаевна поняла, что муж ее совсем не такой, как другие. Приготовилась к своей трудной судьбе «быть женою поэта, такого поэта, как Пушкин». Сердцем поняла она его большую любовь к себе, которая проявлялась не всегда так, как у других. И успокоилась, насколько это было возможно.

Месяцы, проведенные в Царском Селе, она была счастлива. С утра Александр Сергеевич писал, закрывшись в кабинете, и с первых дней Наталья Николаевна поняла, что в эти священные для него минуты тревожить его нельзя. Она создавала в доме полную тишину, привыкала вести хозяйство, вышивала, читала книги и потихоньку от мужа сочиняла стихи, которые потом, когда он уезжал, посылала ему в письмах. Пушкин не оценил ее поэтических усилий и в одном из своих писем с присущим ему юмором попросил свою «женку» писать ему не стихами, а прозою.

Время пощадило небольшой деревянный особняк, где были так счастливы Пушкины. Здесь написал поэт последние строфы «Евгения Онегина» — письмо Онегина к Татьяне.

Теперь в этом доме музей. В комнатах Натальи Николаевны и по сие время сохранились незаконченная вышивка, поваренная книга, которой пользовалась молодая жена, романы «Красное и черное» Стендаля и «Собор Парижской богоматери» Гюго. Их читали она и Пушкин.

И самое ценное, что уцелело до наших дней, переписанная в то время ею для мужа поэма «Домик в Коломне» — еще одно доказательство того, как дорого было ей творчество Пушкина с первых же месяцев их совместной жизни.

Родные и друзья чувствовали, что брак этот счастливый.

«Четвертого дни воспользовался снятым карантином в Царском Селе, чтобы повидаться с Ташей, — писал 24 сентября 1831 года Дмитрий Николаевич Гончаров деду Афанасию Николаевичу, — я видел также Александра Сергеевича; между ними царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа, который так же ее любит; дай бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушалось».

«Женка его очень милое творение, — писал Жуковский князю Вяземскому и А. И. Тургеневу. — И он с нею мне весьма нравится. Я более и более за него радуюсь тому, что он женат. И душа, и жизнь, и поэзия в выигрыше».

«Я уверен, что ты несмотря на все ужасные перевороты, которые тебя окружают, еще никогда не был так счастлив и покоен как теперь», — писал Пушкину Нащокин 15 июля 1831 года.

«Мой брат и его жена проведут лето в Царском Селе… Они в восхищении друг от друга; моя невестка — очень очаровательная, хорошенькая, красивая и остроумная, к тому же и очень славная», — сообщала сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева.

Пушкин часто читал свои стихи жене, а также и своей приятельнице Александре Осиповне Россет. Наталья Николаевна видела, что ее мужа и эту женщину связывает обычная дружба, но все же ревновала его даже потому, что ей казалось: к оценке Александры Осиповны его стихов он прислушивался больше, чем к ее высказываниям. Возможно, оно так и было: ведь Наталья Николаевна в те годы была еще столь молода и неопытна в работе мужа. Опыт придет с годами. Позднее Пушкин уже вполне доверял ее вкусу и пониманию литературных дел. В 1836 году, уезжая в Москву, он поручил жене вести многие дела по «Современнику».

Как трудно было тогда управлять хозяйством, воспитывать детей и заниматься делами «Современника».

…Александр Сергеевич обычно зазывал дам в кабинет, где он любил писать лежа на кушетке, а исписанные листы опускать прямо на пол. Около кушетки стоял стол, заваленный книгами, бумагами, рядом с чернильницей лежали перья. На окнах не было гардин. Он любил солнце и жару. «Это у меня от предков», — усмехаясь, пояснял он.

Несмотря на вспыхивающее порой чувство ревности к Александре Осиповне, Наталья Николаевна любила эти уединенные часы, посвященные ей и Россет. Она наказывала горничной не беспокоить их. Обе дамы удобно устраивались в креслах. Окна были открыты на дорогу, но проезжающие изредка экипажи не мешали им.

Пушкин садился на стул, закидывая ногу на ногу, и это движение его, эта поза были аристократически изысканны, не нарочиты. Так дано было ему от рождения. Он читал увлеченно, звонко. Как любила Наталья Николаевна его голос! Как представляет его даже сейчас. Помнит, как загоралось его лицо, сверкали проникновенным блеском голубые глаза и, казалось, видели невысказанное, говорили о том, что умел понимать только он, далеко заглядывая в будущее, задумываться и беспокоиться о том, что еще никого не волновало. Наталье Николаевне в эти минуты он казался неотразимо красивым.

Когда Пушкин закончил чтение стихотворения, он обратился к дамам:

— Ну, как?

Александра