Призраки Иеронима Босха - Сарториус Топфер

от этой беседы, ведь Ханс ван дер Лаан уже пожилой человек и жизнь свою прожил почти до самого конца, а более молодым людям еще предстоит жить да жить по законам этого мира).

– Что думаете? – сказал Абелард.

– Думаю, ее душа и тело встретились, узнали друг друга, и теперь эта женщина – полноценный воскресший человек, – отвечал Ханс ван дер Лаан.

– Я примерно того же мнения, – согласился Абелард. – Но все же остается много дополнительных вопросов.

– Фулхерт ван дер Хейден – дальняя родня Максимилиана, вдовца нашей прекрасной Марии Бургундской, – сказал Ханс ван дер Лаан с прямотой человека, который прожил свою жизнь уже почти до самого конца. – Поэтому следует найти кого-то, кто виновен в наведении порчи на супругу благородного рыцаря, вследствие чего она погрузилась в сон, подобный смерти, и вызвала тем самым столько горя у всех, кто знал ее и любил.

– В самом деле, родственник? – переспросил Абелард. – Я этого не знал. Благодарю вас за то, что открыли мне глаза. Полагаю, я нашел выход из положения.

И на следующем заседании приняли решение допросить рыбу, которая, будучи скользким морским гадом, вполне могла быть виновна во всем случившемся. Ведь именно рыба не расставалась с воскресшей дамой, и было совершенно очевидно, что она диктовала ей как поступать и что говорить, точнее, чего не говорить.

Сарториусу внезапно стало жаль рыбу, потому что она, судя по всему, вообще не понимала, чего от нее добиваются. Она была рыбой – только и всего.

– Рыбами, однако, не гнушались апостолы, – сказал Сарториус и тотчас остро пожалел о сказанном: справа его ущипнул брат Ангелиус, слева – брат Эберхардус; оба этих брата, как уже говорилось, должны были восполнять недостатки брата Сарториуса и относились к своим обязанностям весьма рьяно.

– О том, чем занимались апостолы и чем они гнушались или не гнушались, сказано в Библии, однако мирянам читать ее не положено, тем более толковать, – очень строгим голосом произнес Абелард фон Аугсбург. – Посему эта рыба будет допрошена, а в случае запирательства к ней будут применены пытки. И поскольку нам уже известны случаи, когда животные были признаны виновными в наведении порчи и прочем колдовстве, то и рыба, если будет выявлена ее злокозненность, не избегнет справедливого наказания.

С этими словами он обратился к рыбе и задал ей первый вопрос:

– Когда у тебя зародился умысел нанести вред жизни, здоровью и репутации рыцаря Фулхерта?

Рыба открыла рот, потом закрыла его.

Брат Уле быстро что-то записал. (Бедный Шеефер до сих пор еще не оправился от своего путешествия в живот брата Уле, поэтому прятался где-то за стенами Антверпена, непрерывно погружаясь в воды рек, обтирая свое тело пучками травы, обнюхивая свои руки и снова ныряя в холодную воду).

– Запиши: она признается! – сказал Абелард.

– Записал, записал, – откликнулся Уле, вертясь вокруг листка. – Все записал.

– Каким именно образом ты погрузила находящуюся здесь Катарину в долговременный сон, подобный смерти? – продолжал Абелард.

Рыба дернулась, забила хвостом, словно почуяла неладное, но Катарина сжала ее сильнее, и рыба затихла.

– Для чего ты это сделала? – неумолимо продолжал задавать вопросы инквизитор.

Рыба зашевелила плавниками и несколько раз открыла и закрыла жабры.

– Все понятно! – сказал Абелард и встал. – Рыба! Ты признана виновной во всех этих прискорбных и скандальных происшествиях. Поэтому ты приговариваешься к сожжению на костре.

Рыба открыла и закрыла рот, ее глаза выпучились и застыли.

На этом заседание закончилось.

– Кто он вообще такой, этот брат Уле? – спросил Абелард у своего бедного писаря, когда они вдвоем на телеге покидали славный город Антверпен.

Шеефер, которого отныне лучше именовать «бедным Шеефером», почесал руку, потом поскреб затылок, поежился, словно ощутил присутствие чего-то неприятного между лопатками, и сказал:

– По правде говоря, мой господин, я понятия не имею, кто он такой.

– Откуда он взялся? – настаивал Абелард.

Тут телега подпрыгнула, и зубы у него лязгнули, от чего святой отец инквизитор пришел в раздражительное состояние духа.

– Да почем мне знать, откуда он взялся! Если говорить про мое с ним знакомство, то он сгустился передо мною из воздуха, – сказал бедный Шеефер.

– И тебя в этом ничто не насторожило? – осведомился Абелард, покрепче хватаясь за край телеги, ибо впереди уже прозревал каменистый участок дороги.

– Да как же не насторожило! – взвыл бедный Шеефер. – Меня все в этом деле насторожило! Тут даже дурак бы насторожился.

Абелард поднял бровь, но от каких-либо замечаний воздержался.

– Сначала мне увиделось, что будто бы летит сова, – продолжал Шеефер. – Я подумал тогда: вот странность, сова – и днем. Обычно совы, мой господин, предпочитают летать по ночам, когда все добрые животные спят и только злые выходят на охоту. И тогда же на охоту выходит и диавол.

– Диавол выходит на охоту круглосуточно, – возразил Абелард. – Он, можно так выразиться, никогда с этой охоты и не уходит. Имей это в виду, когда будешь в дальнейшем рассуждать о человеческих поступках. Впрочем, по ночам злая охота действительно идет лучше. Продолжай.

– Я даже не могу утверждать, что видел в тот момент именно сову, потому что это было нечто, похожее на сову, которое пронеслось передо мной в воздухе. Но мгновение спустя там уже стоял человек и весело мне улыбался.

– Весело? – переспросил Абелард.

Бедный Шеефер кивнул с самым горестным видом.

– Да, мой господин, он выглядел как человек, с которым хорошо было бы подружиться. Кто же знал, что он отмочит такую штуку и выставит нас всех на посмешище!..

Тут Шеефер смутился и принялся тереть свою щеку. Ему показалось, что к щеке прилипла какая-то грязь.

Телега основательно затряслась на камнях, и слова тоже затряслись, запрыгали, залязгали, принялись отстукивать дробь и временами искажаться почти до неузнаваемости.

Но все-таки Шеефер сумел рассказать, как коварный брат Уле похвастался своим умением глотать людей, не разжевывая их, а потом выплевывать, не причинив им при том никакого вреда.

«Какой в этом прок?» – спросил тогда Шеефер, а в пересказе, совершаемом на неровной дороге, слово «прок» в его устах затрещало, словно камушки, которые кто-то сыпал из руки: «пр-р-рок-к-к!»

«Так какой в этом прок?»

Тут незнакомец, который называл себя брат Уле (или брат Ойле, тут кто как расслышал), и говорит:

«А разве тебе не любопытно, как там у меня все устроено внутри? У человека внутри находится малый космос, о чем говорится в разных ученых книгах, которые я никогда не читал. Но тот, кто побывает у меня внутри, получит путешествие по этому космосу и вернется наружу