Страшен путь на Ошхамахо - М. Эльберд

— Это мы быстро! — весело крикнул Куанч и выбежал во двор.

Его окликнула Нальжан, возившаяся под навесом с только что зарезанной курицей.

— Эй, дружок! Ты знаешь, племянница моя…

— Знаю, знаю! — перебил Куанч. — Бегу ее звать домой. А где Бати?

— Повел коней на водопой…

— Ну ладно! Я уже побежал!

Сана оказалась совсем не так уж далеко: Куанч встретил ее в той части леса, которая примыкала к селеньицу со стороны горного склона. Девушка медленно брела по едва заметной тропке, прижимая к груди крошечного зайчонка и тихонько напевая какую-то детскую песенку. Следом за ней с несколько озадаченным видом шла коза, видимо, удивленная тем, что к ней не применяют никаких мер принуждения.

— Эй, красавица! — окликнул ее Куанч. — Ты долго охотилась за этим зверем? А гостей на ужин из жареной дичи позвала?

— Глупый ты парень, Куанч! Разве можно так шутить? А если зайчик все понимает и умрет от страха — на чьей совести тогда будет его гибель?

Вдруг лицо Куанча, на котором только что гуляла добродушнейшая улыбка, будто окаменело:

— Постой! Ты слышишь?

Со стороны моста, находившегося между хаблем и домом Емуза, донесся чей-то отчаянный вопль, звуки выстрелов, возбужденное конское ржание.

— Ох, боюсь, как бы и вправду чья-то гибель не оказалась на моей совести! — простонал Куанч и стремглав бросился бежать к мосту.

По пути он нагнал толпу вооруженных чем попало емузовских односельчан, бегущих на место происшествия.

— На Емуза нашего нападение! — раздался чей-то крик.

— Скорей, вот они!

— Мост зажгли, проклятые!

Куанч увидел три распростертых на некотором расстоянии друг от друга неподвижных тела — в ближнем он узнал Емуза. Увидел еще четырех всадников.

Двое, поддерживая с боков третьего, голова у которого бессильно болталась, были уже на противоположном берегу и скакали вверх по дороге. А четвертый замешкался на этой стороне — лошадь его заупрямилась, никак не хотела прыгать через огонь, загоревшийся на том конце моста от факела, брошенного на бревенчатый настил.

Чье-то тяжелое копье пролетело над головой Куанча — из-за его спины — и с хрустом вонзилось между ребрами лошади: она тотчас рухнула наземь вместе со своим седоком. Куанч прыгнул на поднимавшегося с земли человека и с яростной силой вонзил ему кинжал в горло. С чувством изумления и мстительного злорадства узнал он в убитом одного из верных келеметовских прислужников, чьи палочные удары он так недавно вспоминал.

Поднявшись на ноги, Куанч отступил назад и чуть не споткнулся, задев пяткой лежавший рядом с лошадью панцирь, которому, как он знал со слов Кубати, не было цены. Так вот за чем явились сюда незваные гости! Но где же Канболет и Кубати? А Емуз, он здесь… Вот лежит… Юноша склонился над человеком, который стал для него почти родным. Лицо Емуза и мертвым оставалось таким же спокойным и строгим, как в жизни.

Куанч поднял голову. Сгрудившиеся вокруг него люди смотрели сейчас не на Емуза, а в сторону дома. Перевел туда взгляд и Куанч. Размеренной, величавой походкой к ним приближалась со страшной ношей на руках сестра кузнеца. Тело Канболета сейчас казалось совсем небольшим, и женщина, высокая и сильная, будто и не ощущала его тяжести. В груди Тузарова торчала чуть пониже левой ключицы длинная стрела.

Нальжан остановилась возле Емуза.

— Твой гость, Псатын! — сказала она неестественно бодрым голосом. — Ты защищал его до конца.

— Скажи, хозяйка, — хрипло проговорил Куанч. — А наш Бати… Он что…

Нальжан показала взглядом на тот берег:

— Увезли. Связанного. Здесь был Алигоко Вшиголовый. Подохнуть бы ему смертью мучительной…

Подошла в это время, еле держась на подгибающихся ногах, Сана. Увидела отца, которого мужчины только что положили на древки копий и подняли на уровень плеч. Девушка зажала рот ладонью — другой рукой она придерживала на груди зайчонка — и бессильно опустилась на колени. Глазами раненой косули посмотрела на обожаемую тетку, а у Нальжан во взоре — и мужественная скорбь, и стойкая суровая сила: не принято у адыгов причитать и убиваться по витязям, геройски павшим в бою.

Хотели крестьянские парни взять у Нальжан из рук загадочного емузовского гостя — Канболета Тузарова, но она не дала:

— Сама донесу!

С тем, что сейчас не стоит возвращаться в дом, а лучше двум осиротевшим женщинам воспользоваться гостеприимством любой семьи в селении, Нальжан согласилась.

Куанч тряхнул головой, будто очнувшись от глубокого сна, и решительно заявил:

— Я должен догнать убийцу. Пойду.

— Куда? — спросили у него. — Мост горит.

Куанч молча поднял панцирь и подошел к мосту.

— Постой, парень, опомнись!

Он никого не слушал. Сунув голову в нижний проем панциря он слегка нагнулся и вслепую кинулся через огонь. И реку с шумом обрушилось несколько пылающих бревен. Куанча больше не было видно.

— Сгорел, наверное, — вздохнул один из пожилых крестьян.

— Нет, — возразил кто-то другой. — Упал в Шеджем вместе с этим железом. Это точно, клянусь копьем, которым я сегодня спешил всадника!

Нальжан ничего не сказала. Все так же, держа на руках бесчувственного Канболета, твердой своей поступью зашагала она в сторону крестьянских жилищ.

Туда же несли и Емуза…

Сана шла рядом с телом отца и все еще не расставалась с живым пушистым комочком, пригревшимся у нее на груди.

Кубати очнулся, лежа на спине, связанный по рукам и ногам. Ему показалось, что земля под ним трясется и покачивается, и он не сразу сообразил, что трясется не земля, а двухколесная арба с высокими бортами, которую резво тянет вперед пара сильных лошадей.

Он увидел над собой черное небо, усеянное необычно крупными и яркими звездами, — такими они смотрятся только из глубокого ущелья. В ушах стоял несмолкаемый шелестящий шум, сквозь который изредка пробивались раздраженные возгласы возницы, да цокот подкованных копыт по каменистой дороге. Кубати попытался повернуть голову, но от боли поплыли перед глазами зеленые полумесяцы, и юноша закусил губу. Он ощутил у себя на макушке рану, к которой прочно прилип войлочный верх его шапки: хорошо, что она не свалилась после удара по голове, помогла крови остановиться.

Шум в ушах стал сильнее и перешел постепенно в мощный рокочущий гул, а небо вдруг сузилось с двух сторон, словно кто-то прикрыл перед носом Кубати створки огромных и темных — еще темнее, чем небо, — дверей, и в этом слегка скособоченном дверном проеме осталась лишь узкая щель с неровными краями.