Изобретатель смерти (сборник) - Алексей Макеев

– Вечер добрый, – пожимая гостю руку, кивнул Ганьшин. – Как вам, а? Кажется, мы попали в стиль сто процентов.

– Вы про диван? – спросил Гуров.

– Это тахта, дорогой полковник, или софа, если вам угодно. Мы ей обивку сменили и наполнение. Все истлело, но форму, кажется, удалось сохранить, и ткань сделана на заказ. Точно такая же, правда, выглядит более новой, но это неизбежно. Зато фактура, обратите внимание! Ее соткали не на современном оборудовании, а на аналоге девятнадцатого века. Вот что важно! И сразу другой эффект.

– Ткань на заказ? Вы заказывали несколько метров ткани специально для этого изделия?

– А у нас, у реставраторов, все штучное. Все индивидуальное и на заказ. Потому и дорого! А многие не понимают, думают, что мы цену набиваем. А вот эта ткань, знаете, во что обошлась? А работа дизайнера, а технолога? А бессонные ночи, а вдохновение?

– Я, собственно, примерно по этому поводу к вам и пришел, – напомнил Гуров с улыбкой.

– Ах да, простите, – смутился мастер. – Я все о своем, своим голова забита. Так я вас слушаю. Пойдемте в кабинет, там уютнее, чайку можно наладить.

– Пойдемте, но без чайку. Времени у меня мало, а расспросить вас нужно о многом.

Через несколько минут Ганьшин уже рассказывал о сложившейся системе в реставрационном деле. О лицензировании, об особом статусе тех мастеров, которые имеют право реставрировать изделия, обладающие высокой историко-художественной ценностью. О том, что в эту среду попасть очень сложно, потому что важно доверие историков, музейной администрации, экспертов.

О Вадиме Кузнецове он помнил. Приходил такой крупный и очень серьезный парень. Хороший парень, но ничего не смыслящий в реставрационном деле. Хотя, как показалось Ганьшину, парень имел отношение к производству современной мебели.

– Но это, знаете, – мастер покачал головой с усмешкой, – это как разница между маляром и художником портретистом. Когда маляр приходит в музей, смотрит на картину Рембрандта и хвалит ее словами, что красочка хорошо легла, ровненько, без потеков.

– Помнится, вы этому парню не советовали обращаться к Копытину.

– Ах ты… – Ганьшин покачал головой с досадой. – Вот так слухи ползут, а потом тебя начнут обвинять…

– Нет, вы не поняли, – перебил Гуров. – Это не слухи, это оперативная информация. Информация, очень важная для одного уголовного дела. Поэтому давайте не будем сокрушаться, а лучше расскажите мне про этого Копытина.

– Ну, раз так, раз все серьезно у вас, тогда расскажу. Прощай, моя репутация. Генка Копытин, конечно, не мастер, не реставратор и не художник. Он делец. Не знаю, уж в хорошем смысле этого слова или в плохом. Для многих из нас Копытины важны, они как профессиональные посредники плавают, лавируют между нами и заказчиками, сводят нас и получают свою маржу. Даже для меня иногда лишний заказ не помеха, а благо. И это при том, что мои работы стоят в плане нескольких музеев, что ко мне регулярно обращаются частные заказчики. А уж для менее именитых мастеров Копытины в любом виде очень важны. Вот они и жиреют на этой посреднической ниве.

– Ну, это понятно, – кивнул Гуров. – Если есть потребность в этой услуге, то обязательно найдутся люди, которые ее буду предлагать и развивать. Скажите, где я могу найти этого Копытина? С кем он часто общается, где бывает, может, вы примерно его адрес знаете?

– Ну-у, – Ганьшин почесал карандашом за ухом, – адреса я, конечно, не знаю. С кем общается? Ну, с серьезными мастерами вряд ли. Там ему делать нечего. Да и я его знаю, лишь потому, что в молодости были знакомы, даже как-то дружны. Но он тогда в общежитии жил. А с мастерскими попроще, таких у нас много, может, с ними и имеет дела.

– А с ювелирами он дела имел когда-нибудь?

– Не знаю, но думаю, почему бы и нет. Ему же все равно, на чем деньги зарабатывать. Я же говорю, что он профессиональный посредник. Стойте. – Ганьшин вдруг улыбнулся и с энтузиазмом ткнул карандашом в сторону Гурова, заставив того от неожиданности отшатнуться назад. – Знаю, у кого он бывает регулярно? В музее, в запасниках. Там ведь у них и своя мастерская реставраторов. Он и сотрудников многих знает хорошо и давно. Курочкина он прекрасно знает. Я видел несколько раз, как они здоровались да как сидел Копыто у него чаек распивал в кабинете.

– Копыто?

– А его так многие зовут, кто дела с ним имел. Копыто, он копыто и есть. Топчет землю, денежку зарабатывает. Что натопчет, то и покушает. К нему это прозвище еще с молодости прилипло.

– А кто он по образованию? Профессия у него какая-то была в молодости. Не всегда же он промышлял такими делами?

– Ну, вообще-то он историк, как и я. А работал он… В МГУ на факультете какое-то время работал, потом куда-то в какой-то музей перебрался. Потом… не помню, если честно, а наговаривать не хочется.

Оперативная машина подвезла Гурова и Бойцова к воротам строительной площадки. Сыщик, продолжая слушать рассказ молодого участкового об их поездке в Горчаково вместе с Кузнецовым, вошел через приоткрытые ворота и сразу остановился. Сашка впечатался ему в спину носом и тоже остановился. Возле крайнего дома, который, видимо, еще не успели снести, стоял полицейский микроавтобус.

– Смотрите. – Сашка кивнул на машину. – Что-то мне это совсем уже не нравится. Особенно после того, что вы рассказали.

– И мне не нравится, – ответил Гуров и зашагал к машине.

В прорабском вагончике и возле него на лавке двое старших лейтенантов опрашивали кого-то из работников строительной организации. Наверное, прораба, мастеров. Гуров прошел дальше, к подъезду пустующего дома, и увидел у входа прапорщика, видимо, имеющего целью никого не пускать внутрь, где наверняка работала группа. Вытащив удостоверение, Гуров раскрыл его и показал прапорщику.

– Что здесь произошло? – спросил сыщик, кивнув на верх.

– Труп утром нашли, – коротко ответил прапорщик.

– Это со мной. – Гуров кивнул на Бойцова и прошел в подъезд.

Голоса слышались на втором этаже, и сыщик направился сразу туда. Голоса слышались из четвертой от лестницы комнаты. Пожилой эксперт, в рубашке с закатанными по локоть рукавами, сидел на корточках и светил маленьким фонариком куда-то в отверстие в полу. Молодой лейтенант, видимо, его помощник, старательно записывал что-то, стоя и положив лист бумаги на папку.

Тело невысокого плечистого мужчины лежало на полу, на разбросанных брусках паркета лицом вниз. Одна рука была под грудью, вторая нелепо согнута. Локоть торчал вверх, ноги согнуты в коленях. Создавалась иллюзия, что человек полз куда-то и замер на месте. Лужа крови расплылась под грудью убитого. Ее количество сразу наводило на мысль о смертельном ранении.

Криминалист отнесся к появлению полковника из МВД спокойно. Видимо, большой опыт работы говорил ему, что интерес министерства приведет к тому, что докладывать наверх о результатах придется теперь часто, так что лучше уже сейчас начать создавать о себе благоприятное впечатление. Впрочем, Гуров сразу убедился, что Андрей Иванович, как представился криминалист, дело свое знал прекрасно.

– Смерть наступила, как можно судить по внешним признакам, температуре тела и окружающей среды, между двенадцатью часами ночи и тремя часами утра. Слишком уж высокая впитываемость покрытия пола. Трудно составить предварительное точное представление. Но в лаборатории я вам точно смогу определить.

– Причина смерти известна?

– Да, проникающее ранение в область грудной клетки. Мы его поворачивали на бок и предварительно смотрели. Наверняка два удара ножом в область сердца.

– Личные вещи, документы?

– Ничего. Обычно хоть монетка в кармане да заваляется. У этого чисто. Думаю, что все вытащил тот, кто убил. И не из ценности содержимого карманов, хотя частично и это возможно. Скорее всего, чтобы подольше оставить тело неопознанным. Отпечатки мы сняли и отправили в управление для сличения по базе.

– Видимо, он несудим, – внимательно поглядел на труп Гуров.

– Скорее всего, не сидел, это и мне показалось, – согласился эксперт. – Но правила обязывают. Следов на полу столько, что и гадать не стоит. Рабочие и просто посторонние, те, кто оконные и дверные блоки вынимал, тут наследили так и напылили до такой степени, что просто нечего искать.

– А это что такое? – Гуров кивнул в углубление в полу.

– Очень похоже на тайник, вы сами посмотрите, товарищ полковник. Перекрытия тут деревянные, еще дореволюционные, с засыпкой. Толщина от чистового потолка нижней квартиры до чистового паркетного пола второго этажа почти шестьдесят сантиметров. Взломан паркет, причем почти по всей комнате. Такое ощущение, что они не знали точно, где тайник.

– А вы уверены, что это тайник? – на всякий случай спросил Гуров.

– Посмотрите сами. – Эксперт пожал плечами и протянул сыщику фонарик.

Гуров присел на корточки. Да, пожалуй, Андрей Иванович был прав. Несущие балки перекрытия были подшиты снизу черновым потолком, на который был насыпан шлак, выполнявший функцию тепло– и звукоизоляции. Сверху шел черновой пол, на который уже клали выравнивающие лаги, дощатый настил и на него уже паркет. Весь этот слоеный пирог был нарушен лишь в одном месте. Короб из досок отгораживал засыпанные части перекрытия, и в этом защищенном пространстве, полном пыли, паутины и дохлых пауков, четко выделялся след чего-то прямоугольного, простоявшего здесь десятки, если не (страшно представляемое слово) сотню лет.