Шерас - Дмитрий Стародубцев

— Скорее всего, нам придется отступать, — с тяжелым вздохом сообщил он. — Алеклии удалось скрыть от нас наличие многочисленных резервов. Всё это время нас просто дурачили…

Военачальники изумленно переглянулись. Еще мгновение назад все верили в близкую победу.

— Нам нужен план отхода, — продолжал Хавруш, отводя взгляд. — Ни в коем случае нельзя допустить неразберихи, бегства, сдачи в плен…

ДозирЭ воодушевила стремительная победа над всадниками. Сейчас он, крайне взволнованный, забыв свою недавнюю слабость, всей душой жаждал новой схватки. Хладнокровие ветеранов, самоотверженность товарищей, на чье плечо можно опереться даже в самой безнадежной ситуации, отточенная слаженность действий воинов монолита, заводные ритмы боевой музыки — всё это необыкновенно воодушевляло. Молодой воин впервые почти физически ощутил монолит, как единое живое тело, где он — всего лишь малая часть целого. Он будто слышал дыхание этого чудовищного организма — мощное, ровное, жаркое. И ощутил его настроение: головокружительную жажду боя, неукротимую веру в собственные силы, в победу. И его, наверное, как и всех, охватила жгучая жажда героического поступка, пусть даже ценою собственной жизни. Возможно, это и был тот самый ДУХ МОНОЛИТА, о котором говорил Эгасс несколько месяцев назад, встречая новичков из лагеря Тертапента.

Не сбавляя хода, «Неуязвимые» поворотили в сторону иргамовской фаланги и, пройдя несколько сот шагов, на полном ходу врезались в строй противника. Затрещали копья. С обеих сторон сразу пали многие, те, кто находился в первых рядах. Однако удар партикулы Эгасса был настолько силен, что весь огромный иргамовский монолит содрогнулся и, потеряв свои стройные очертания, причудливо перекосился.

Лучники и метатели Эгасса, расположившись на флангах, осыпали воинов Тхарихиба подожженными стрелами и зангниями. Вступили в бой пращники. По команде Эгасса на иргамовских легковооруженных конников, которые пытались атаковать «Неуязвимых» с тыла, спустили собак.

Музыканты, перекрывая грохот боя, без остановки играли «Вперед!», и крепкий авидронский монолит навалился всей своей массой на врага. Навалился и давил что есть сил — давил, давил… В дыму, который окутал место схватки, сложно было понять, что происходит. Вполне вероятно, что уставшие иргамы так и не разобрали, кто их атаковал и какой численностью. Возможно, они приняли небольшой монолит Эгасса за авангард подходящих крупных авидронских резервов.

Вскоре часть иргамовской фаланги стала пятиться. Заметив это, Лигур, находившийся поблизости, немедленно приказал играть общее наступление. Весь центр авидронской армии вдруг взбодрился, подравнялся и яростно заклокотал.

«Неуязвимые» продолжали теснить противника. Каждый шаг вперед давался ценою многих потерь. Но и иргамы теряли сотни воинов. Поскольку копьеносцы с обеих сторон все уже пали, началась жаркая клинковая рубка.

Неожиданно Инфекту доложили, что монолит Эгасса одерживает победу, и часть тяжеловооруженных иргамов отступает. Известие оказалось настолько ошеломляющим, что Алеклия сначала не поверил в него и послал белоплащных всё тщательно перепроверить. Вскоре сообщение подтвердилось. Отчаяние Божественного сменилось осторожной надеждой. Инфект отдал множество приказов и постепенно, еще до конца не веря в удачу, стал приходить в себя. К нему вернулась прежняя решимость и невозмутимость.

Авидроны пошли вперед, иргамы, еще полные боевой злости, горячо огрызались, но уже не в силах сдержать лигуровские партикулы, постепенно отползали назад. Спустя какое-то время наступление авидронов приняло необратимый характер. Некоторые иргамовские отряды побежали.

Алеклия, несколько опережая события, продиктовал короткое сообщение и приказал срочно отправить его голубем в Грономфу. Победа! Решительная безусловная победа!

ДозирЭ не знал, сколько прошло времени. Ему показалось, что совсем чуть-чуть. Он не помнил себя. Это было какое-то затмение разума. Легко расправившись с первым иргамом, он просто дрался и дрался, и всё получалось как-то совсем легко, будто это вовсе и не бушующий рукопашный бой, а утренняя разминка. Внезапно он обнаружил, что иргамов больше нигде нет, что бой уже давно кончен и монолит Эгасса больше не наступает. Его позвали. Сквозь звон в ушах и какофонию боевых сигналов он слышал свое имя, которое настойчиво повторялось: «ДозирЭ! ДозирЭ, успокойся. Слышишь, ДозирЭ! Да стой же!» И он с трудом заставил себя остановиться и опустить меч: какая-то неведомая сила внутри него всё еще пламенела, продолжая настойчиво требовать схватки и крови.

ДозирЭ оглянулся. Кругом вповалку лежали изрубленные тела в искореженных доспехах. Многие стонали. Выжившие в недавней бойне воины приходили в себя; кто-то присел на край разбитой повозки, некоторые молились. Мелькали плащи лекарей. Телохранители Эгасса, расхаживая меж трупов, выискивали раненых иргамов и безжалостно их добивали. Сам партикулис медленно ехал на своем коне и, несмотря на одержанную победу, невесело осматривался. «Неуязвимые» понесли огромные потери — это было видно невооруженным глазом.

Неподалеку ДозирЭ заметил Тафилуса. Великан, весь забрызганный кровью, помогал Идалу стащить поврежденный панцирь. Заметив ДозирЭ, оба обрадовались, подошли к нему и обменялись приветствиями. Все трое отделались лишь незначительными царапинами.

— Ну вот, ДозирЭ. Ты этого хотел и получил. Теперь ты герой — возрадуйся! — с грустью сказал Идал.

ДозирЭ удивленно посмотрел на друга:

— Какие сомненья тебя тревожат? Мы же победили!

Идал покачал головой:

— Победили не мы — победили злые духи, гаронны, которые столкнули сегодня здесь два народа и заставили их беспощадно убивать друг друга. Оглянись и посмотри, что мы натворили.

ДозирЭ еще раз посмотрел вокруг себя: сотни убитых мужчин, авидронов и иргамов, лежали повсюду.

— Мы сотворили победу! — пожал плечами ДозирЭ, совсем не понимая настроения друга и всё же подспудно чувствуя в его словах некоторую долю истины.

— Что ж до меня, — вмешался в разговор Тафилус, — то более всего сейчас я мечтаю о жареной бараньей ноге, обещанной Божественным каждому отличившемуся воину.

Глава 15. Люцея Инфекта

В блаженной Грономфе медленно таял удушливый день. Свежело, блекли краски, растворялись тени. Уходил на покой солнечный диск, уступая первенство на небосводе Хомее и звездам путеводным. Вышли на улицы и площади факельщики, готовые зажечь тысячи огней: озарить город светом покойным, удерживая до поры в темных закоулках и подворотнях черные страхи.