Лик смерти - Коди Макфейден

— Господи! Как же я все затянула! Мне нет прощения!

Элайна покачала головой:

— Нет, нет, нет! Не стыди и не вини себя. Мы рассматриваем наши ошибки, признаем их и меняемся к лучшему. Это называется ответственностью и ценится намного выше, чем самобичевание. Чувство ответственности более действенно, оно улучшает положение вещей. А чувство вины лишь заставляет отвратительно себя чувствовать.

Я уставилась на подругу, потрясенная ее способностью находить простые и верные слова.

— Хорошо, — ответила я, попытавшись взять себя в руки. — Но, Элайна, я ужасно боюсь. Господи, сама мысль о том, чтобы выпустить ее из дома…

Она перебила меня:

— А что ты скажешь о домашнем обучении? Я бы с удовольствием занялась.

И я вновь изумленно уставилась на нее. Конечно, я задумывалась о домашнем обучении, но потом отказалась от этой затеи, поскольку не знала, как ее осуществить. Но Элайна в роли учителя… идеальное решение для любознательной и немой Бонни. Не говоря уже об испуганной и нерадивой Смоуки.

— Правда? Ты хотела бы учить Бонни?

Она улыбнулась:

— Я люблю заниматься с детьми. Я полазила по форумам в Интернете и поняла, что это не так уж трудно. — Элайна пожала плечами. — Я люблю Бонни так же, как тебя, Смоуки. Вы обе — семья. Мы с Аланом не можем завести собственного ребенка, ничего не поделаешь. Значит, надо поискать обходные пути. Вот один из них.

— А Сара — второй? — спросила я.

Она кивнула.

— У меня такое получается, Смоуки, — заниматься с детьми и взрослыми, которым причинили боль. Я очень хочу этого. Так же как ты хочешь ловить убийц. Пожалуй, тут и причина одна: мы с тобой незаменимы, каждая в своем деле.

Я задумалась. Слова Элайны словно эхо вторили моим недавним ощущениям.

— Мне кажется, это блестящая мысль, — улыбнулась я.

— Вот и хорошо, — сказала Элайна, взглянув на меня своими добрыми глазами. — Я так настаиваю, потому что хорошо тебя знаю. Ты не отпустишь Бонни, пока не перестанешь заниматься самообманом. Кем бы ты ни была.

— Спасибо.

Больше я ничего не могла сказать, но по улыбке Элайны догадалась: подруга меня поняла. «Но так нечестно! А если ты отправишься в Квонтико? Если тебе не дадут достаточно счастья, в котором ты так нуждаешься (Господи, как же эгоистично и неблагодарно это звучит!), тогда ты будешь вынуждена отнять ребенка у Элайны. У Элайны, ни разу не испытавшей счастья материнства, хотя она была бы замечательной мамой, гораздо лучше всех, кого ты знаешь, включая и тебя саму. И все же…»

Мы потягивали вино и улыбались, прислушиваясь к ворчанью Алана, который вновь проиграл Бонни.

Было уже половина десятого, когда мы с Бонни вернулись домой и заглянули на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького. Бонни дала понять, что не прочь посмотреть телевизор — она знала, что мне надо продолжить чтение дневника. Я нашла баночку оливок, а Бонни — пакетик «Читос». Мы направились в гостиную и удобно устроились на нашем потертом диване. Я выловила оливку. Солененькая, она возбудила аппетит.

— Элайна разговаривала с тобой о домашнем обучении? — спросила я, прожевав.

Бонни кивнула: «Да».

— И что ты об этом думаешь?

«Я думаю, что это здорово!» — сказала мне ее улыбка.

— Классно. А о Саре она тебе тоже сказала?

Бонни опять кивнула, на этот раз печально.

— Да, — ответила я. — Саре очень плохо. Что скажешь?

Она расстроенно махнула рукой. «Все в порядке, и спрашивать не стоило. Я не эгоистка».

— Вот и славно, — ответила я и улыбнулась, надеясь улыбкой выразить любовь.

Зазвонил мой телефон. Я взглянула на определитель.

— Привет, Джеймс.

— Центральная база данных пока не ответила на наши запросы, но, может, утром ответит. Программа на компьютере Майкла Кингсли тоже пока не реагирует на попытки ее открыть. Я дома, собираюсь перечитать дневник.

Я перечислила дневные происшествия. Джеймс выслушал молча — видимо, размышлял…

— Ты права, — ответил он наконец. — Здесь все взаимосвязано. Нам необходимо получить информацию о дедушке Сары, о том деле семидесятых годов и о Николсоне.

— Еще как необходимо.

Я взялась пересматривать свои записи. Первый листок:

Преступник, известный как Незнакомец.

К «Методам» я добавила:

Продолжает передавать сообщения. Но какие-то загадочные. Почему? Почему не говорит прямо, чего ему надо?

Я задумалась. «Не хочет, чтобы мы сразу все поняли? Тянет время?»

Напал на Кэтти Джонс, но оставил ее в живых, чтобы она передала сообщение.

Взял в заложницы дочь Николсона по двум причинам: чтобы Николсон управлял расследованием дела Лэнгстромов и чтобы он передал нам другое сообщение. Рискованно.

Сообщение от Джонс — ее полицейский жетон и фраза: «Символы — они символы и есть».

Послание от Николсона: «Этот человек отвергает символы. Никаких символов, это важно» — и его самоубийство.

Почему Николсон должен был умереть?

Ответ: потому что его связь с этим делом не сводится к расследованию в доме Лэнгстромов. Месть.

Я перечитала написанное.

«Только теряю время, — подумала я и отложила бумажки. — Они сегодня не помогут». Я взяла дневник Сары и устроилась поудобнее. Кажется, я начала понимать, как ее история вписывается в общую картину, — понимать благодаря ее повествованию.

Сара рассказывает свою историю. А ее история — это проекция на истории всех людей, которым Незнакомец причинил вред, чью жизнь разрушил. Постигнув боль Сары, мы поймем и боль русской девочки, и боль Кэтти Джонс, и боль Николсонов. Оплакивая Сару, мы будем оплакивать и всех остальных. И помнить.

Я перевернула страницу и продолжила чтение.

История Сары

Часть IV

Глава 43

Некоторые люди — просто хорошие. Понимаете, что я имею в виду? Пусть у них работа самая обыкновенная, ничего увлекательного, пусть внешность заурядная и талантов ноль, но зато они просто хорошие. Дэзире и Нэд были именно такими. Хорошими.

— Перестань, Тыковка! — воскликнула Сара.

Пес пытался просунуть свою огромную голову в пространство между ее коленями и краем стола в надежде поймать упавшие крошки, а Сара отпихивала его.

— Вряд ли он тебя послушается. Этот пес любит торт, и не спрашивай почему, — сказал Нэд. — Фу, Тыковка.

Питбуль отошел весьма неохотно. Пока его выпроваживали во двор, он косился на торт, что стоял на столе.

Нэд вернулся и продолжил втыкать свечи в глазурь.

Как и обещала Дэзире, Сара сразу же полюбила Нэда. Он был высокий, худощавый и очень спокойный. Глаза его всегда улыбались. Нэд не вылезал из фланелевой рубашки, джинсов и кроссовок. В парикмахерскую его приходилось тащить силой. В разговоре Нэд вечно перескакивал с одной темы на другую. Вообще он выглядел несколько неухоженным и рассеянным, чем еще больше располагал к себе. Сара иногда видела, как он сердился, и на нее и на Дэзире, но не боялась. Сара знала, что Нэд скорее даст отрубить себе руку, чем ударит жену или приемную дочь.

— Девять свечей, ну и дела-а-а! — с грустью произнес он. — Дожила до седых волос!

Сара улыбнулась:

— Какой же ты дурачок, Нэд!

— Да, я уже слышал.

Последняя свеча была воткнута в тот самый момент, когда в дом вошла Дэзире. Сара заметила, что она разгорячена и взволнована, но очень довольна. Дэзире принесла завернутый в бумагу подарок, что-то большое и прямоугольное. Дэзире прислонила штуковину к стене.

— Добыла-таки? — спросил Нэд.

Дэзире улыбнулась и засветилась от счастья.

— Да. Я сомневалась, что у меня получится. Мне не терпится поскорей показать его тебе, Сара!

Сара была смущена, по-хорошему, как бывает в день рождения.

— Торт готов? — спросила Дэзире.

— Я только что воткнул последнюю свечу.

— Прекрасно. Сейчас, я только умоюсь, остыну — и будем праздновать!

Сара улыбнулась и кивнула. Дэзире выбежала из кухни, увлекая за собой Нэда. Сара закрыла глаза. Это был хороший год. Нэд и Дэзире удивительные люди. Они полюбили ее с самого первого дня, и через пару месяцев такого обожания Сара избавилась от остатков своего недоверия и прониклась к ним всей душой.

Как и предупреждала Дэзире, Нэд часто уезжал, но наверстывал упущенное, когда появлялся дома, всегда очень добрый и внимательный. А Дэзире… Сара чувствовала, как в самых сокровенных уголках ее души зарождается любовь к приемной маме. Она открыла глаза, взглянула на торт, на подарки, лежавшие на столе, и на тот, что стоял у стены.

«Я буду здесь счастлива! Я уже счастлива!»

Но не все было безоблачно. Время от времени Сару мучили кошмары. Иногда, словно снег на голову, на нее обрушивалась глубокая печаль. И хотя ей нравилось в школе, она отклоняла предложения дружить — не отказывалась прямо, нет, просто сама не делала никаких шагов. Она была еще не готова.