Ведьма - Симона Вилар

— Что мне твое спасибо. Лучше отдай мне всю шуйцу, а тогда я тебе еще кое-что сообщу. Важное. Не пожалеешь, что руки лишился.

Он заворочался, а Малк, цепенея от жути, ощутил направленное на себя внимание чудища. Да, теперь Вий сквозь закрытые веки пялился именно в его сторону, словно желая предостеречь Маланича, что есть свидетель их разговора.

Но Маланич только засмеялся недобрым сухим смехом.

— Поди ты!.. — даже замахнулся на Вия. — Хитер, страшилище. Однако знаешь, есть у людей поговорка: дай ему палец — он все руку отхватить захочет. И, клянусь богами, как раз про тебя эти слова. А теперь убирайся!

— Ну, как знаешь, — пробулькотел Вий. — Гляди только, чтоб пожалеть не пришлось.

И он заухал, заклокотал, а потом стал исчезать, уходя в сырую осыпающуюся яму, из которой возник.

Только когда изба перестала сотрясаться, и уже не тянуло холодной сыростью, Малк понял, что Вия не стало. Маланич же, похоже, не собирался долго задерживаться. Правда, какое-то время он еще возился, заговаривал текущую из раны кровь, ругался тихо, кляня Вия. Еще Малк улавливал его мысли: Маланич возмущался последним требованием слепого чудища, потом стал злорадно думать о Малфриде, о том, что сгинет девка и без его вмешательства, да только надо волхвов предупредить насчет Яги. Потом встал, взял свой посох, а выходя пробормотал заклятие, чтобы в избу никто проникнуть не мог. О том, чтобы никто из избы не вышел, не удосужился слова сказать, ушел, стукнув дверью.

Малк еще какое-то время оставался неподвижен, не веря, что беда обошла его, что его оставили в покое и он уцелел. Потом осторожно слез с полатей, прокрался к выходу, стараясь не наступать на комки взрыхленной земли, будто опасаясь, что страшное чудище возникнет вновь. И, тем ни менее, он все же не забыл достать из-под полока освежеванную лосиную ногу. Не от жадности, а из опасения, что Маланич вернется и поймет, что в избе был свидетель его встречи с Вием.

Только на свежем воздухе, среди лесных ароматов и тумана, Малк смог наконец поразмыслить обо всем, чему оказался свидетелем. Конечно, Маланич как волхв имел право взывать к самым темным силам, и в том не было ничего зазорного. Однако он выспрашивал о Малфриде, а Малку это было небезразлично. И хотя древлянская ведьма уже стала иной, бесчувственной и жестокосердной, юноша еще не забыл, какой она была раньше… И неожиданно его охватила печаль. Он даже остановился, потом сел прямо на землю и долгое время сидел не двигаясь. Теперь он не таился от себя, теперь признавал, как часто вспоминал ее, насколько она стала ему мила. Но что он мог? Даже если волхвы прознают, что обученная ими колдунья будет обречена, выполняя поручение, им до нее нет никакого дела. Главное, освободить племя. Пусть Малфрида погубит дружину посадника, пусть убьет его самого, а те, кто уцелеют, пусть вернутся к себе и сообщат, какие ужасы их согнали с подвластной земли. Да, волхвы хотели этого, как и понимали, что после поражения Игоря в землях ромеев тому будет трудно надолго упрочить свое владычество над древлянами, если он сможет это сделать вообще… Все выходило, как должно. Однако Малк не мог смириться с тем, что ради этого понадобится погубить Малфриду, убить эту девушку, которая, пока не познала все секреты чародейства, была ласкова и добра с ним. И ему вдруг страстно захотелось спасти ее. Как? Кто возьмется ему помочь, если даже сами лесные служители богов готовы отделаться от нее, после того как она справится с заданием?

«Надо разыскать Бабу Ягу, — решил Малк, но невольно поежился, понимая, с кем придется иметь дело. Он еще не забыл, как видел ее в Навьиной Роще, как эта коварная баба наблюдала за Малфридой. — И если Вий прав в том, что Яге под силу спасти мою Малфриду, я не убоюсь выйти на нее. И да помогут мне боги!»

Малк решительно поднялся и пошел в чащу. Конечно, связавшись с Ягой, он пойдет против воли тех, кто готовил Малфриду погубить посланцев из Киева, однако сейчас даже это не казалось юноше важным. Он думал лишь о том, что Малфрида ему дорога, что если она погибнет, не будет ему покоя. В конце концов, даже если она и выполнит задуманное, он должен сделать так, чтобы она не причинила зла Свенельду. Волхвы считают, что ей по силам уничтожить людей посадника, но им нужно, чтобы кто-то уцелел и донес весть в Киев. Так пусть же среди них останется и посадник. Как бы ни был немил Малку этот заносчивый, бессердечный варяг, он должен уцелеть.

Малк ушел так быстро, что лосиный окорок остался лежать на земле. Но юноша совсем забыл о нем и даже не оглянулся, когда кто-то — твари лесные или духи — стал рвать негаданно доставшееся им мясо.

Глава 4

На исходе осени лес мрачен и нерадостен. Холодно, в воздухе сырость, черные деревья тянут к мутному небу голые корявые ветви. К ночи надо ожидать заморозков, а ночь, вон она, уже сливает темнеющее небо с облетевшими кронами.

Старая древлянка Енея глядела на эту темень и лила горючие слезы. Она лежала среди бурелома на потертой песьей полости и тихо скулила, жалея себя.

Разве думала когда-нибудь она, родившая семерых дочерей, что и для нее настанет пора, когда ее отнесут в лес умирать? Относят ведь только тех, о ком позаботиться некому, кто остался на старости лет без поддержки. Вот таких и отправляют на верную смерть, чтобы не были родовичам обузой. Енея знала немало родивших и вдвое больше детей, однако похоронивших половину, а ей бог Род явил милость, сохранив всех семерых дочек. И все были пристроены как надо. Вот только неизвестно, что с Малфуткой…

При мысли о младшей дочери Енея заплакала пуще прежнего. Из-за Малфутки-то и начались все ее беды. А ведь Енея думала, что младшенькую лучше остальных определит. Сам посадник из Киева любился с черноглазой Малфуткой, и со временем девку ожидали выгодный брак и небедное существование. Но Малфутка все порушила, когда погубила старосту Громодара. И сама пропала невесть куда… Люди же свой гнев обрушили на Енею. Особенно когда после кончины дружившего с волхвами старосты начались в роду Сосны нелады и беды. То зверь стал уходить из чащи, то хвори замучили, а то болота разливались, потопляя рудные залежи. Чем было кормиться роду Матери-Сосны? Новый староста людей к порядку призвать не мог, те стали разбредаться в поисках лучшей доли, селище пустело. А те, кто оставались, волками лютыми травили Енею, винили в том, что она принесла роду несчастье, не научила дочь почитать, ублажать благодетеля Громодара. Енея сперва огрызалась: мол, ваш Громодар сам покон порушил, за то и поплатился. Да только, когда Недоля и злыдни[77] поселились среди родовичей, мало кто уже вспоминал самоуправство старосты. Зато помнили другое: что при Громодаре люди бед не знали, закрома всегда были полны, волхвы им ворожили доброе, не давали сосновичам хлебнуть лиха. А все благодаря Громодару благодетелю. Малфутка же… Не забыли, какой странной и нелюдимой была девушка, как дичилась своих, все в стороне держалась да торопилась в леса и чащи уйти. Вот и ушла, совершив злодеяние, и люди в селище поклялись, что коли объявится головница, то уж найдут, как ее казнить, погубить.