Меншиков - Александр Соколов

Меншиков в это время стоял под Штеттином. Но и сам Петр не мог помочь ему ускорить покорение города. Датчане отказывались дать русскому фельдмаршалу свою артиллерию, уперлись на том, что ее должны доставить саксонцы, — и кончено.

От Штеттина пришлось отступить.

Это «бесчестие неуспеха» Петр воспринял очень болезненно. «Что делать, когда таких союзников имеем, — писал он Меншикову из Вольтаста, — и как приедешь, сам увидаешь, что никакими мерами инако мне сделать невозможно: бог видит мое доброе намерение, а их лукавство, я не могу ночи спать от сего трактованья».

Врачи настаивали на длительном отдыхе и серьезном лечении государя, советовали Петру поехать для этой цели на минеральные воды. Петр изъявил согласие и в октябре месяце отправился для лечения в Теплиц и Карловы Вары.[28]

Перед отъездом он еще раз напомнил Меншикову, что необходимо принять все меры «по удержанию около себя союзников, обходиться с ними дружески, рассеивать все их противные мысли». Меншиков должен был находиться в подчинении короля польского как верховного командующего, однако, мало полагаясь на постоянство и верность Августа, «толико сомнениям подверженную и толико крат не твердою явивщеюся», Петр также еще раз напомнил Данилычу о необходимости «неотлучно находиться при короле и примечать за всеми его предприятиями».

И начал Александр Данилович «примечать».

Шведский фельдмаршал граф Стейнбок, доносил он в город Теплиц Петру, со всем войском, бывшим на острове Ругене и в Штральзунде, из Померании пошел в Мекленбургскую область, и «хотя должно ему было проходить весьма трудные места», занимаемые саксонскими войсками, но «сии при приближении Стейнбока, оставя оные, ушли и дали ему беспрепятственный через оные места путь».

— Саксонцы!.. Тьфу, и не разотру! — плевался, читая это донесение, Петр. — Да могут ли они как следует воевать или, как зайцы, черт бы их взял, мастера только бегать!.. Ведь корпус Стейнбока — это же последний Карлов оплот! Разбить его — и конец всей войне…

Известно было, что Карл прислал из Бендер приказ своему уцелевшему фельдмаршалу Стейнбоку: собрать сколько можно солдат, сформировать из них корпус, и из Померании, присоединяя к себе все попутно встречающиеся разрозненные шведские части, следовать через Польшу к Бендерам.

Выполняя волю своего короля, Стейнбок сформировал восемнадцатитысячный корпус и теперь, как доносил Петру Меншиков, беспрепятственно, пока что, продвигался из Померании в Мекленбург.

Стейнбок двигался к Карлу, а визирь тем временем не переставал настаивать на немедленном выезде шведского короля из турецких владений.

Посланец визиря, хоть и низко сгибаясь, прижимал кончики пальцев к груди, хоть и внешне учтиво, но все же настойчиво твердил раз за разом одно: что все сроки прошли, что терпение великого визиря истощилось и что он, не желая применять грубую силу, еще раз просит высокого гостя покинуть подобру-поздорову владения Порты.

Но это-то и означало покушение на святая святых шведского короля — на свободу его «гениальных» решений и замыслов.

Вдруг побледнев, Карл велел сказать визирю, что если его не оставят в покое, то он начнет стрелять в тех, кто будет к нему приставать.

На него стали смотреть с любопытством! «В уме ли этот человек?» По распоряжению визиря ему прекратили выдачу кормовых денег, предусмотрительно поглядывая за ним. Для шведов наступили голодные дни. Но это Карла не устраивало. Он был уверен, что до голодной смерти их, шведов, не доведут.

Русские же послы продолжали неустанно и твердо настаивать перед советом султана на том, чтобы Карл был незамедлительно выслан из турецких владений. Они убедительно доказывали министрам султана, что пребывание врага России на турецкой земле является постоянной угрозой миру, что, продолжая предоставлять Карлу приют, султан этим самым нарушает мирный договор с русским царем; заявляли решительно, что пока Карл находится на турецкой земле, о сдаче туркам Азова не может быть и речи.

Между тем доброжелатели Карла — шведские резиденты в особенности, да и поляки, англичане и отчасти французы — не переставали, где только можно, кричать о доблести, мужестве, личной храбрости шведского короля, этого «рыцаря без страха и упрека», представляя стойкость его и сопротивление при ничтожных наличных силах героизмом, достойным Рима и Спарты, твердя о необычайных качествах этого закаленного солдата, о его военных талантах. Не упущена была и возможность представить настояния России об удалении Карла как придирку для того, чтобы удержать за собой Азов. Составлялись планы покорения султаном всего юга России, выдвигались проекты завоевания Украины, — словом, дело чуть не дошло до новой войны.

Предусмотрительность Петра и слепое упорство Карла отвратили эту угрозу. Азов был передан Турции, чем ликвидировался предлог к войне, коим оперировали доброжелатели шведского короля; Карл же, получив предложение покинуть Бендеры, на этот раз уже от самого султана, не обратил на него никакого внимания. Разгневанный султан приказал: выдворить шведского короля за пределы Турции.

Несколько домов, которые занимали в Бендерах Карл и его свита, отряд шведских драбантов и казаки, бежавшие с Мазепой, были приведены в оборонительное положение.

Около 12000 турецких солдат обложили резиденцию Карла и его «войска». Перед атакой турки предприняли последнюю попытку убедить Карла не доводить дело до кровопролития.

— Если вы не уберетесь сию минуту, — ответил Карл посланцам турецкого командования, — я прикажу обрезать вам бороды.

Итак, туркам ничего более не оставалось делать, как применить силу.

Все шведы, начиная с самого короля и кончая лакеями, открыли огонь по наступающим. Тогда турки зажгли дом, в котором засело шведское «войско». Едкий дым уже заполнил все комнаты дома, языки пламени лизали стены, вырывались под крышу, уже начал обрушиваться потолок, — но Карл и не думал сдаваться.

— Пока не загорелось на нас платье, — кричал он, размахивая шпагой, — опасности нет!

Наконец дело дошло и до одежды. Тогда, собрав вокруг себя все свои «вооруженные силы», Карл ринулся в «контратаку». Кое-кого турки перекололи, но большую часть «контр-атакующих», в том числе и самого короля они обезоружили и связали.

После в европейских салонах «золотой молодежью» на все лады расхваливались доблесть и отчаянная отвага шведского короля — этого Александра Македонского восемнадцатого века. Видавшие же виды вояки долго не могли без улыбки рассказывать друг другу «об этой проделке», с большой основательностью доказывая, что, пожалуй, нет на свете ничего более трудного, чем. допустим, вот взяться описывать военные похождения шведского короля так, чтобы это описание хоть отдаленно походило бы на «Картину жизни и военных деяний» такого великого полководца, как Александр Македонскии.

«Представьте, — рассуждали бывалые генералы, — бесконечную цель промахов и ошибок, о которых нужно сказать отчетливо, ясно, серьезно и не слишком напыщенно, как о несомненных шедеврах стратегического искусства, Адлерфельд — шведский историк, надо прямо сказать, умел это делать. Отчетливая мысль, твердый тон и даже здравый смысл — все это было, когда он высказывался не только о тех бесспорных удачах своего короля, о которых можно было писать совершенно свободно и к тому же без риска внести в рассуждения неясность и вялость.

Да, у большинства критически мыслящих людей, знакомившихся с творениями таких присяжных историков, как Адлерфельд, возникало чувство, что они живут в такое время, когда слова утратили свой смысл. Минимум информации и максимум пристрастнейшей путаницы — вот что тогда называлось научными трудами.

По распоряжению султана Карл и небольшая, еще оставшаяся при нем свита были отправлены в Адрианополь. Недалеко от города, в селении Демотике, им было позволено „на время остаться“.

— Как „на время остаться“! — возмутился Карл. И решил: — Останусь здесь на столько, на сколько сам сочту это нужным!..

Несколько месяцев он сказывался больным, не выходил из комнаты, ложился в постель. Наконец… осенью 1714 года, то есть после с лишком пятилетнего, совершенно бесполезного пребывания в Турции и четырнадцатилетнего отсутствия из Швеции, он принимает решение: немедленно выехать к своим войскам.

Возвращение этого государя было столь же странным, как и многое в его жизни. С презрением отвергнув помощь султана, предоставлявшего в его распоряжение сильный конвой для обеспечения безопасности путешествия, Карл пускается в путь вдвоем с Дюрингом — своим адъютантом.

Большую часть пути от турецкой границы до Померании он едет верхом, под вымышленным именем, переодетый, скрывая свое лицо под пышнейшими буклями огромного парика и широченными полями нахлобученной до глаз шляпы.