Меншиков - Александр Соколов

…В середине июня сдался Выборг — «крепкая подушка Санкт-Петербурга», как расценивал Петр эту крепость; в сентябре сдался Кексгольм; в начале июля — Рига, в августе — Пернау и Аренсбург, главный город острова Эвель; в сентябре — Ревель, Эльбинг, последний город, которым владели шведы в Польше, сдался русским еще в начале года.

Овладев таким образом Карелией, Лифляндией и Эстляндией, Петр решил принять меры и по укреплению влияния России в Курляндии. Молодой герцог Курляндский Фридрих-Вильгельм обратился к Меншикову, находящемуся в это время под Ригой, с просьбой довести до сведения государя о его, герцога, желании сочетаться браком с племянницей Петра, Анной Ивановной.

Как нельзя кстати оказалось это предложение герцога. Трудно было представить лучшее решение курляндского вопроса, и Петр, с большим удовлетворением приняв предложение, поручил Меншикову объявить об этом Курляндскому герцогу.

Фридрих-Вильгельм сам прибыл под Ригу для засвидетельствования Меншикову своей благодарности за посредничество. А Данилыча нечего было учить, как в таких тонких случаях поступать.

И он сразу берет быка за рога.

«Анна „дубовата“, ряба, товарец не первый сорт, — прикидывал Меншиков, — за стекло не поставишь, „лежантин-завальян“, как сказал бы покойный Лефорт. Стало быть, — решил он, — придется, помимо всяких там почестей да банкетов, и как следует раскошелиться».

Условиями брака герцог поставил: вывод из Курляндии русских войск; обязательство со стороны России впредь не занимать Курляндии своими войсками и не брать с нее контрибуции; обеспечить нейтралитет Курляндии на случай будущих войн; гарантировать свободу торговли с Россией. Потребовал жених и приданое.

— Сколько вам надо? — спросил его Меншиков.

— Так что-нибудь около трехсот тысяч. — скромно ответил герцог.

— Сто или лучше, скажем, сто пятьдесят тысяч… — было уперся Меншиков.

Начался торг.

— Двести тысяч — и дело решено. — согласился в конце концов Фридрих-Вильгельм.

Обо всем этом Меншиков доложил государю, прибавив, что пункты эти выработаны после его с герцогом «долгой торговли» и что, как он, Александр Данилович, полагает, «условия вроде как подходящи».

Петр согласился с условиями, выдвинутыми герцогом, но добавил со всей уместной для данного случая осмотрительностью два своих условия: из двухсот тысяч рублей только сорок тысяч пойдут за приданое, остальные сто шестьдесят тысяч будут считаться данными взаймы герцогу, для выкупа его заложенных старосте, после чего эти староства должны быть отданы будущей герцогине Анне в заклад.

Так на первых порах связывались интересы Курляндии и России.

24

После пятилетнего отсутствия Меншиков вернулся в Петербург. Город, в строительство которого он вложил столько труда и энергии, «земной рай», «Парадиз» на болотах, вырос за это время настолько, что его трудно было узнать. Он подходил, поднимался, как тесто на хороших дрожжах, выходил, выплескивался все дальше и дальше за тесные границы Петербургского острова.

Отстроились за это время и великолепные палаты князя Александра Даниловича Меншикова на Васильевском острове: дворец в три этажа, на гранитном постаменте, с балконами, портиками, балюстрадой, курантами, парадным подъездом, огромным садом позади и каналом впереди палат, по которому князь мог прямо со своей широченной мраморной лестницы выезжать на Неву. Скромненький «домик Петра» мог бы свободно разместиться в одной только ассамблейной меншиковского дворца. У Александра Даниловича все на широкую ногу: мрамор и бронза, бархат и шелк: мебель самой высокой работы, цельного дуба, ореха, с выпуклой резьбой, широкими карнизами с затейливыми на них сухариками, с плодами, цветами, со множеством прикрас и узоров, — сработано так, чтобы стало на сто лет с походом, — не щадя ни труда, ни припасов.

На вещах расставлена богатая старинная утварь и иноземная посуда: серебряная, золотая, вальяжной работы, с костью, каменьями-самоцветами, и резные деревянные блюда, и корцы, и кораблики нашей русской работы, изукрашенные разными травами, и цветами, и дубовыми листьями, и узорами. Сотни лет пройдут, а роспись эта будет гореть и гореть, будто с каждым годом краски на ней молодеют, потому — отделывали ее бычьей кровью, желтком, рыбьей желчью, полировали коровьим зубом, — а работали эту посуду простые мужички, зипунные живописцы… И паркет во дворце — хоть глядись, и картины, дивные, в тяжелых затейливых рамах; и красивые зеркала; и цветы разные: и богатые, яркие, и просто зелененькая травка, коленчатый спорыш, — любил это князь, — и круглолистые калачики, и жилистый придорожник.

Петр был очень прост в образе жизни и скуп на казенные деньги; получая свое офицерское жалованье, он говаривал: «Эти деньги собственные, мои; я их заслужил и могу употреблять, как хочу; но с государственными доходами поступать надлежит осторожно, об них должен я отдать отчет богу». Но в каждую годовщину какой-нибудь победы, в большие праздники, в особо торжественные дни, он был не прочь и сам попировать и любил, чтобы все вокруг него пировали; сотни людей садились тогда за столы, рекой лились вина…

Такие пиры должны были задавать все приближенные государя и чаще всех Меншиков. В тех случаях, когда нужно было принять иноземцев, блеснуть перед ними великолепием, пышностью, русским гостеприимством, Петр поручал это только Данилычу.

«По каких мест вклинившийся в дверь кавалер должен уступать даме, пятясь назад» и подобные этому правила поведения Меншиков изучал в свое время еще под руководством Лефорта. И позднее не было такого вельможи из русских, кто бы мог соперничать с ним в степени усвоения внешнего лоска западной цивилизации. Жесткий и резкий с теми «бородачами», которые не желали признавать нововведений и особенно непримиримо относились к выдвижению Петром «худородных», он был отзывчив и мягок с теми, кто беспрекословно подчинялся новым порядкам и прибегал к его заступничеству, покровительству. Очень много различных челобитных, прошений о заступничестве, жалоб на утеснения, «доношений в учиненных обидах» поступало к Александру Даниловичу и, как правило, ни одна такая просьба не оставлялась им без внимания.

«Какое доношение подала нам гостиного сына Ивановская жена Нестерова, вдова Софья в учиненных мужу ее от г. Полибина обидах, — писал, например, Меншиков к князю Федору Юрьевичу Ромодановскому, — оное при сем прилагаю и прошу, дабы по оному изволили приказать сыскать сущую правду. Ежели что явится учиненных им от сего Полибина обид, то взятые их пожитки им возвратить, в чем на Ваше Сиятельство зело благонадежен, что оное изволите по сущей разыскать правде и вышенареченную вдову от тех обид избавить не оставите».

Или:

«Шлиссельбургскому коменданту.

При сем прилагаем челобитную Белозерского уезда Ушехонского монастыря крестьянина Никифора Сараева на подпоручика Никиту Буркова в задержании у него лошади и его под караулом против которой извольте о всем разыскать и к нам отписать».

«Гетману Скоропадскому.

Понеже Вашей Вельможности известно, каким образом Анна Кочубеева до измены Мазеповой обреталась в крайнем сиротстве, а и после той измены обретается в той же бедности, и просит меня, чтоб употребил я о том мое предстательство, а особливо о возвращении отчин ее купленных, наипаче же сына ее на Украине, но понеже сие состоит в воле Вашей Вельможности, того ради не мог я того слезного прошения оставить и не сообщить оного Вашей Вельможности и ежели возможно в чем ее бедную наградить, то прошу учинить с нею милость, дабы она бедная с сиротой хотя малое имела убежище, в чем на Вашу Вельможность имеет она не малое надеяние, и какую на оное прошение изволите учинить резолюцию, прошу меня уведомить».

«Ландратам Ревельским.

Понеже жалобы к нам доходят, что вы из партикулярных своих прихотей нужды терпящим челобитчикам никакой справедливости не чините, что нас не мало удивляет, того ради через сие в последнее напоминаем, ежели впредь, как до сего чинилось, таковые несправедливые проступки продолжите, то мы принуждены будем Господ Ландратов принудить в том ответствовать по законам».

Покончив на время с бивуачной жизнью, Меншиков перевез свою семью в Петербург и зажил в своем новом дворце на широкую ногу, как подобало генерал-губернатору, представляющему великолепие и пышность двора государя.

В это время он принимает участие во всех делах и заботах Петра. В отличие от круга обязанностей других соратников государя, отвечающих за порученное им вполне определенное дело, границы деятельности Меншикова в это время определить невозможно, так же как невозможно сказать, что именно сделано было им за истекший период. Правда, и в самые тяжелые военные годы Петр не освобождал Данилыча от руководства многочисленными учреждениями и всякого рода комиссиями, но теперь он, соединив в своих руках главные нити административного управления, влиял на все без изъятия внутренние дела государства.