Дьявольские шутки - Лизз Демаро

не любила Рагиро. Она вообще очень давно никого не любила, но на удивление дорожила теми отношениями, которые выстроились за годы работы с капитаном. Поэтому в ту секунду она стояла там, где должна была.

— Милая Летиция, неужели и ты решила предать нашего господина? — прошипел Кёртис.

Бледные губы изгибались в неприятной ухмылке, непредвещавшей ничего хорошего, а глаза светились гневом. Кёртис Нивен сам по себе был истинным воплощением гнева, и весь внешний вид Маледикта говорил о том, чтобы никто не рисковал его злить.

Вопрос Палача остался без ответа. Эйлерт и Грэм, стоящие позади магов и Летиции, не решались вступать в диалог, потому что в честном бою один на один у обоих не было ни шанса победить. Монро аккуратно втиснулся между девушками и выглядел он крайне нелепо рядом с воинственно настроенными Ханной и Летицией.

— С картой разберешься? — быстро бросила Летиция, обращаясь к Монро. Тот незамедлительно кивнул. — Мы с Ханной остаёмся здесь, — и она одарила многозначительным взглядом сначала Монро, потом — Ханну, намекая им обоим, что одна она точно не справится против Кёртиса, но и всем троим оставаться здесь нельзя.

Монро махнул рукой Эйлерту и Грэму.

— Ханна? — прежде чем уйти, позвал ведьму Грэм.

Гадалка обернулась на его голос, и ему показалось, что она самая красивая женщина во всем мире. Ханна одними губами прошептала: «идите», сжала руки в кулаки, и Эйлерт с Грэмом заметили тонкие чёрные нити, исходившие от её рук.

Летиция вытащила из-за пазухи револьвер и прицелилась в Кёртиса. Мужчина нагло и громко рассмеялся.

— Пусть идут, — сквозь непрекращающийся смех проговорил Палач. — Всё равно живыми им не выйти. Как и вам, мои прелестные дамы.

Это было последним, что услышали Эйлерт, Грэм и Монро, сворачивая в очередной тёмный коридор.

Они отбежали достаточно далеко, чтобы не слышать звуки начавшейся битвы. Монро притормозил, чтобы понять, куда нужно двигаться дальше. Грэм то и дело оборачивался назад и постоянно одёргивал себя: с Ханной всё будет хорошо. Эйлерт не оборачивался вообще, словно забыл о тех, кто так самоотверженно остался позади. Монро успевал только смотреть под ноги и в карту, а потом снова под ноги и настороженным шёпотом говорить, куда сворачивать.

Белая дверь бросилась в глаза сразу же. Она так сильно выделялась на фоне беспроглядного мрака, и складывалось ощущение, что дверь светилась. Все трое разом остановились, и Монро указал пальцем туда, куда они и так смотрели.

Эйлерт первым рванул к ней, но открыть не смог — ручка не поддалась. Он выругался и ещё раз дёрнул за дверную ручку, но без толку. Монро сложил карту, передал Грэму и, приблизившись, коснулся неестественно гладкой поверхности. Провёл ладонью вверх-вниз и быстро проговорил одно слово, которое ни Грэм, ни Эйлерт разобрать не смогли.

Дверь поддалась и открылась.

Ослепительная белизна стен резанула глаза.

Белые стены, белый пол, белый потолок. Чёрное пятно в дальнем углу. Резкий металлический запах крови. Белизна.

Громкая тишина.

У Эйлерта закружилась голова.

Грэм рядом недовольно щурился в отличие от спокойно стоящего Монро, которого яркий свет совершенно не напрягал. Очки у корабела снова немного съехали.

— Он вряд ли сможет идти, — вдруг произнес Монро, и его голос оказался таким чужеродным, что Эйлерт с Грэмом отшатнулись от него. — Я перенесу его на корабль, но вас перенести не смогу. Вам придётся самим возвращаться назад. Помните, куда? — он вдруг стал выглядеть угрожающе. До этого Монро был воплощением добра, но сейчас что-то поменялось. Эйлерт понял, почему Монро когда-то тоже был частью «Эгерии».

— Не переживай, с дорогой назад разберёмся. Нам ещё Ханну и Летицию забирать, — согласился Грэм и обернулся на Лерта в ожидании то ли команды, то ли сразу действий. Со стороны Эйлерта не было ни того, ни другого. — Лерт?

И Эйлерт широкими шагами устремился к чёрному пятну в самый дальний уголок белой комнаты, стараясь не обращать внимания на орудия пыток, развешанных по стенам. Грэм и Монро подождали немного и последовали за ним.

Сначала Эйлерт подумал, что его стошнит. Потом — что он заплачет. Не произошло ни того, ни другого. Он просто стоял рядом с лежащим на полу Рагиро и молча смотрел на то, что с ним сделали. На теле не оставалось ни одного живого места, и Эйлерт отдал бы все на свете, лишь бы никогда не допустить этого, уберечь от ада, через который Рагиро пришлось пройти. Эйлерт отдал бы свою жизнь, если бы его жизнь могла изменить жизнь Рагиро.

— Монро, — хрипло позвал Эйлерт. Пальцы непроизвольно дрогнули, голос — тоже. — Перенеси Рагиро на «Пандору». Только, прошу тебя, осторожней.

Он боялся. Он был в ужасе. Он хотел кричать.

Он стоял на месте и смотрел, как Монро аккуратно присел рядом и коснулся рукой плеча Рагиро, как Рагиро никак не отреагировал на прикосновение и как Монро стал шептать заклинание. Как оба — и Монро, и Рагиро — стали медленно исчезать.

Он был не в силах пошевелиться. Он не мог даже говорить, все слова комом застряли в горле, и даже когда Рагиро исчез вместе с Монро, оставляя за собой размазанные по полу пятна крови и испачканную черную одежду. Белый цвет жёг глаза, Эйлерт стоял на месте, замерев, не моргая и едва ли дыша.

Им нужно было скорее уходить. Оставаться на Маледиктусе — слишком опасная затея, и каждая секунда, проведённая на острое, могла стать последней. Грэм ухватил Эйлерта за локоть, выводя из оцепенения. Лерт резко вздохнул как можно глубже и тряхнул головой: у него будет время обо всем подумать и все пережить, но это время не сейчас. Он кивнул в сторону выхода, и оба незамедлительно поспешили обратно.

 

***

 

Летицию отбросило в сторону, и она впечаталась спиной в каменную стену. В лёгких не осталось воздуха, и силы стремительно её покидали. Летиция была сильной, намного сильнее, чем можно было бы подумать, смотря на нее, но не сильнее Кёртиса Нивена, одного из Палачей. От его пальцев исходила плотная чёрная нить. Толстая, искрящаяся серебром, напоминающая плеть. Кёртис бил ею, как реальной плетью, оставляя тонкие кровоточащие порезы. Он был непобедимым.

Но Ханна Ламан тоже была непобедимой. Не было ещё в этом мире того, с чем ведьма, прожившая больше пяти веков, не могла бы справится. Она усмехалась немного безумно, и её глаза светились жадно, словно она только и мечтала, что сразить