Александрия. Тайны затерянного города - Эдмунд Ричардсон

закрыт. «Я занимал низкое положение, а стремился ввысь, – написал Массон однажды. – Оказалось, моя цель тщетна. Я сожалел об утрате содержания и был уже не против скромного положения»[1127]. Десять лет назад он пустился на поиски Александра Македонского. На этом пути он лишился всего.

Для древних греков погоня за самыми своими честолюбивыми мечтами означала рисковать всем, что имеешь. Потос был не просто заветным – он был самым опасным желанием. Потос Александра привел его к гибели. В возрасте всего 32 лет владыка мира умер в Вавилоне совершенно сломленным. И вот теперь Массон опасался, что тоже стал жертвой своих мечтаний.

В Калате Стейси искал пропавшие бумаги Массона. Мир становился все более хрупким: Насир-Хан бежал, Ост-Индская компания проявляла все больше нетерпения. «Между нами говоря, – писал Стейси Массону, – я отправлюсь к этому бедняге совершенно один»[1128]. В конце июня Стейси, нарушив приказ и каждую минуту ожидая пули в голову, приехал в кишлак, где укрывался Насир-Хан. «У нас нет к тебе недоверия, – сказал Стейси один из помощников Насир-Хана, убедившись, что им не грозит появление британской армии. – Ты расстался с друзьями и удобным домом, подался в дождь и холод, чтобы вместе с нами испытывать лишения. Ты пришел к нам один, совсем без сипаев[1129], поэтому мы чувствуем, что ты честный человек и наш друг»[1130]. Оставшись наедине с наследным принцем Калата Насир-Ханом, Стейси, обессиленный и безутешный, не выдержал и «дал волю слезам»[1131].

Спустя несколько дней Насир-Хан отправился в одиночку в Калат. «Когда он сел на коня, помощники вцепились в уздечку и взмолились: “Езжай куда угодно, только не к ференги!” Но он заупрямился и ответил, – писал Стейси Массону, – что поедет прямо в Калат. “Если полковник меня убьет – Кабул [да будет так], если пленит – Кабул, если усадит на отцовский трон – Кабул. Я еду навстречу своей судьбе”»[1132].

Позже, когда все уже было позади и Насир-Хан занял отцовский трон, полковника Стейси поманил к себе старый седобородый воин. «Если бы ты не послал за Ханом, – сказал он ему, – мы ушли бы в горы, а раз мы не могли драться с вами на равных, то решили задерживать всех дак [гонцов], нападать на караваны и по-всякому тревожить ваши лагеря. Ни один сипай больше не вышел бы из ворот Калата по нужде»[1133].

«Теперь, при Хане, вернется Массон-Сагиб», – говорили друг другу жители Калата[1134]. Так, по крайней мере, писал Массону Стейси. Это был намек размером с Гималаи. Стейси знал, кого благодарить за свой успех. «Спасибо вам за добрые советы, – писал он Массону. – Я чрезвычайно признателен вам, и будьте уверены, что это благодаря вам я достиг того, что все считали невозможным»[1135]. Он полагал, что теперь его друг сможет привлечь к себе внимание. «Если меня назначат в Калат, вы примете должность у меня в подчинении? Могу я просить у властей вашего назначения? – спрашивал он. – Если да, то на каких условиях, на какое жалованье?»[1136] «Денег немного, зато вас будут окружать друзья, и, надеюсь, со мной вам будет хорошо»[1137].

Ответа из Бомбея не было. Письма Стейси – все более удивленные и тревожные – накапливались месяцами. «Долго еще вы будете молчать? – в нетерпении спрашивал он Массона. – Все ваши друзья здесь очень хотят, чтобы вы вернулись. Дня не проходит, чтобы они не спросили, есть ли от вас известия. Умоляю, напишите»[1138]. «Вы в том же состоянии блаженной неопределенности, что и я? – опять писал он спустя несколько недель. – Потому и не пишете? Бог знает, найдет ли это письмо вас в Бомбее. Если да, то очень прошу, напишите, сообщите о ваших нынешних намерениях»[1139]. Но Массон никак не мог заставить себя ответить.

Он все глубже погружался в депрессию. Его воззвания к Ост-Индской компании не имели последствий. «Шли месяцы, но никто не обращал на него внимания»[1140]. В конце концов ему категорически заявили, что «любой, кто без надлежащего паспорта и рекомендаций вздумает рисковать своей безопасностью в чужом нецивилизованном краю, сам понесет ответственность за свои недозволенные и опрометчивые действия»[1141]. Деньги из Лондона все не приходили. Злоключения в Калате вконец разорили Массона, он сидел без гроша. А без средств дальнейшие раскопки были невозможны; даже если бы он добрался до Афганистана пешком, то ничего не добился бы там, не имея возможности купить лопату, перо и бумагу, без крыши над головой. Он чувствовал себя «парализованным»[1142].

Не проходило дня, чтобы Массон не получил дюжину удручающих свидетельств собственного бессилия[1143]. Он видел одну-единственную возможность заявить о подлинности своей истории. Но она была чрезвычайно далеко, в Лондоне: там он мог бы найти издателя, который рискнул бы предъявить миру его труд. Там он сумел бы пристыдить Ост-Индскую компанию и принудить ее покрыть хотя бы часть его потерь в Калате[1144]. «Не сомневаюсь, что совет [директоров компании] в ответ на твое обращение выплатит полную компенсацию, – писал ему Джефсон. – Главное, не забудь, что плоды твоих долгих трудов не должны быть утрачены по вине какого-нибудь безумца или дурня»[1145].

Массон не мог себе позволить морское путешествие в Британию, поэтому строил планы, как попасть на родину посуху, хотя и был не в состоянии предпринять столь длительный и рискованный вояж. Один из немногих оставшихся у него друзей в правительстве вмешался и нашел ему место в каюте судна Ост-Индской компании. «Не могу не прийти на помощь предприимчивому путешественнику, – писал этот друг, – хотя, боюсь, у нас ничего не выйдет»[1146]. Массону сообщили о плане всего за несколько дней до отплытия корабля. Скрежеща зубами, он в последний раз произнес слова благодарности.

После 20 лет в Индии у него оставалась всего неделя на прощание.

Собирать ему было почти нечего. Он покидал Индию почти таким же неимущим, каким был рядовой Джеймс Льюис, сошедший по сходням корабля «Герцогиня Этхол» в 1822 году.

В Кабуле Макнахтен тоже собирал вещи. Его переводили в Бомбей, и он сдавал дела Бёрнсу. Большей части его оккупационной армии тоже приказывалось возвращаться в Индию. «Наконец-то главнокомандующий! – ликовал Бёрнс. – Боюсь, правда, что меня утвердят дипломатическим агентом, а не посланником. А жаль; но главное – власть и управление, остальное неважно»[1147]. Он был так рад, что забыл обо всех прежних сомнениях и страхах.

Даже в сотнях километров от него, в Бомбее, Массон видел, что дела в Афганистане идут из рук вон плохо. За несколько дней до отплытия корабля он и Джордж Бьюст, издатель Bombay Times,