Шерлок Холмс на орбите - Мартин Гринберг

Она знала. Она видела. И хуже того, она все понимала.

Зависть, сказал Холмс, возможно, самое разрушительное из всех человеческих чувств.

Лорена Хаас позволила зависти разрушить себя. Кто знает, какое замечание, оброненное пассажиром, выпустило из нее этот злобный дух? Но освободившись, он привел ее снова в Санта-Лючию, где разрушил всю ее жизнь. Неважно, что Кимберли Мари Кэлдикотт не добилась успехов. Главное, что в школе она воплощала то, чего так недоставало Лорене.

И этот символ она убивала снова и снова — ножом.

Холмс опять оказался прав. Не задавая ни единого вопроса, он доказал ее вину и выяснил мотивы преступления.

Он прав, и за это я презираю его.

Улыбка Лорены становилась все шире, и мне пришлось отвернуться.

Холмс слегка поклонился, оставаясь при любых обстоятельствах истинным английским джентльменом.

— Благодарю вас за то, что вы уделили нам свое время, — сказал он и постучал в дверь. Охранник выпустил нас наружу.

На обратном пути к машине я ничего не говорил Холмсу. Единственное, что меня радовало, — на следующее утро «Волшебники времени» из Санта-Круса вернут его обратно.

Тогда он позабудет про меня. Но я всегда буду помнить его, как Лорена помнила Кимберли.

Пятница, 18.05

На этом следовало бы поставить точку, но вышло иначе. Когда я высаживал его у дома шефа, где начинался званый ужин, на котором мне не хотелось присутствовать, сквозь шум помех в моей рации послышался голос, объявлявший о том, что найдено тело, прибитое к берегу реки Санта-Лючия. По всей видимости, это молодая девушка, находившаяся в розыске двое суток. Скорее всего, ее задушили.

Пока диспетчер зачитывал информацию, я представлял себе распухшее тело с почерневшим лицом, с высунутым языком, со шрамами и синяками на шее. Река смыла многие улики. Это убийство не было похоже на остальные и, пожалуй, останется нерасследованным.

Холмс наблюдал за мной.

— Концы не сходятся с концами только тогда, — заметил он, — когда мы сами позволяем им это.

Я открыл рот, но ничего не сказал. В конце концов разве кто-то его ставил учителем надо мной? Я ничем не хуже его.

Он вынул из кармана свою трубку и достал кисет с табаком.

— Мисс Хаас не удалось понять то, — продолжил он, — что зависть застилает нам глаза на истинное положение вещей. Ведь она и так уже хорошо отомстила за свое унижение в детстве — у нее была хорошая работа, приносящая неплохой доход и позволявшая общаться со знаменитостями. У нее была интересная жизнь, но вместо этого она постоянно сравнивала себя с вымышленной фигурой из прошлого.

Я крепко сжал челюсти. Пройдет вечер, и я никогда больше не увижу этого человека. Крики и ругань ни к чему не приведут.

Он набил трубку и взял ее в зубы, положив табак в карман. Потом протянул мне руку. Я пожал ее — скорее чтобы избавиться от него, чем из вежливости.

— Жаль, но я не могу взять воспоминания о вас на Бейкер-стрит, — сказал он. — Вы обладаете одним из самых проницательных умов, какие мне доводилось встречать.

Затем он вышел из машины и пошел по тротуару к дому шефа. Перед моим мысленным взором возникло лицо Лорены Хаас. Никто так и не узнает, что думала о ней Кимберли Мари Кэлдикотт. Возможно, Кимберли относилась к ней с уважением; а может, видела в ней талант, не нашедший применения.

Я мог последовать за Лореной и сделать из Холмса символ всех моих ошибок и просчетов. Или же мог сделать шаг вперед.

Я выглянул из окна машины. Холмс стоял на ступеньках, с трубкой во рту, надвинув кепку на самый лоб. Я кивнул ему. Он ответил мне кивком.

После этого я выехал на дорогу, взял микрофон и назвал свой номер. Я поеду к реке без всяких предубеждений и забуду о технике. Я буду внимательно вникать во все детали и не пропущу ни одного важного момента.

Я не хотел видеть Холмса снова, а этого можно добиться только одним способом. Мне нужно будет прекратить полагаться на заранее составленные схемы, на экспертов и на компьютеры. Нужно тренировать свой мозг и надеяться только на себя самого.

Часть третья

ХОЛМС В БУДУЩЕМ

Джек Нимершейм

Мориарти по модему

— Да, это так, сэр. Вы машина. На самом деле вы всегда были машиной. И чертовски удивительной, могу добавить.

— Скажите еще раз, добрый человек, — произнес лишенный интонаций голос, — как называется та машина, которой вы меня назвали?

— Компьютер.

— Компьютер. Странное название. Предположив, что это слово отражает традиционную этимологию, можно сказать, что данное устройство способно производить определенные математические операции, результат которых оно выражает в числах. Я прав?

— Только частично, сэр. Ну, скажем да. Извините меня. Я подумал, и мне показалось, что ваше описание компьютера совершенно точно. Однако способы, какими это устройство может выдавать результаты своих вычислений, ставят его гораздо выше обычного калькулятора.

— Надеюсь, что так. Ваше заявление о том, что я более машина, чем человек, и без того весьма смутило меня, чтобы подвергать мои способности дальнейшим ограничениям. Вряд ли найдется много людей, которые предвидели, что их существование окажется всего лишь… окажется чем? Я думаю, единственное слово, каким можно определить мою предыдущую жизнь, — это иллюзия. Но вот я здесь, живое доказательство, если не обращать внимания на иллюзорный характер самой этой фразы, что такой невероятный поворот событий вполне может иметь место. Если раньше я считал себя человеком, венцом эволюции, то теперь я открыл, что являюсь и являлся всегда всего лишь машиной, каким-то загадочным устройством, которое вы называете компьютером.

— На самом деле это не совсем верно, сэр. Точнее сказать, вы компьютерная программа — серия инструкций, закодированных особым образом, которой следует компьютер и которая позволяет выполнить определенные задачи.

— Гм-м. Все это звучит несколько запутанно.

Мысленно я почти мог видеть его (я до сих пор называл Холмса им, не желая сводить величайшего детектива до статуса простой программы), держащим свою знаменитую трубку и с озабоченным лицом размышляющим над предоставленными ему сведениями.

— Так какова же цель данной компьютерной программы, которая, как вы утверждаете, и определяет мое бытие?

— Попросту говоря, вас, хм-м, создали, чтобы помогать при сборе, сортировке и анализе данных в некоторых криминальных расследованиях. Это как раз то, для чего компьютерная программа подходит идеально. Как я уже сказал, вы просто удивительное произведение.

За этим последовало несколько секунд молчания. На этот раз я не мог представить себе Холмса, реагирующего на мои объяснения. А что бы я сам чувствовал, если бы кто-то сказал мне, что я не тот человек, которым я себя называл всю жизнь? Что я вообще не человек?!

К чести Холмса будет сказано, переварив информацию, он отнесся к ней с обычным хладнокровием и спокойствием, которые характеризовали великого детектива на протяжении всей его (к сожалению, иллюзорной) жизни, полной опасностей и приключений.

— Ну что ж, пожалуй, оно так и есть. Если то, что вы говорите, правда — а за исключением естественного отвращения, я не вижу иных причин сомневаться в вашей искренности, — то практическим следствием для меня будет принять факт моего существования в том виде, каким вы его описали, и приступить к выполнению обязанностей, ради каких я и был — ах! — создан.

Логично предположить, что вы меня вызвали — каким бы образом этот вызов не происходил, — чтобы я помог вам в вопросах, касающихся преступного мира. Так объясните же, добрый человек, сущность преступления, которое вас так заботит. Я верю, что мой уникальный талант пригодится при его расследовании.

— Ах да, конечно, мистер Холмс. Конечно же, я расскажу, если вам все еще интересно следить за действиями вашего главного врага, профессора Мориарти.

Холмс, этот шедевр программирования, к которому я намеренно продолжал относиться как к человеку, должен был еще многому научиться. Техника и технологии, применяемые как преступными элементами, так и теми, кто призван их ловить, изменились радикальным образом с тех пор, как его впервые создали. Я провел целых два месяца, совершенствуя его (ее) и доводя до уровня произведения искусства. Мои усилия принесли некоторые плоды, и довольно забавные.

— Доброе утро, молодой человек, — сказал Холмс, или скорее трехмерное изображение известного детектива, когда я входил в рабочую комнату.

— Доброе утро, — ответил я.

Когда я открыл дверь, голографический Холмс сидел в виртуальном кресле, полузакрыв глаза и положив на колени скрипку, небрежно водя смычком по ее струнам. Должен признаться, что я подумывал убрать музыкальную подпрограмму. Когда играет знакомая музыка, это приятно. Как и Уотсон до меня, я любил «Песни» Мендельсона и некоторые другие классические произведения; я даже добавил полуклассическую обработку «Земляничных полян». Но результат оказался противоположным. По утрам скрипка издавала случайные звуки, словно озвучивая параллельное выполнение некоего непонятного алгоритма.