Мещане - Алексей Писемский

- А, вы уж и бежать!.. Ах да, обрадовались; но я вас убью, если вы уйдете, слышите!.. - почти кричала она.

Бегушев при этом невольно вспомнил рассказы Тюменева про ее порывистый нрав, превосходящий даже характер Домны Осиповны.

- Целуйте меня!.. Целуйте... - бормотала между тем Елизавета Николаевна.

Бегушев с удовольствием исполнил ее желание и наклонился к ней. Она обвила его шею своими худенькими ручками и начала целовать без конца.

- Я тебе еще не принадлежала; но теперь хочу принадлежать, - прошептала она.

Бегушев потерял, наконец, голову. Мерова в своем увлечении казалась ему очаровательною: глаза ее блистали, все тело пылало в жару.

Приехавший в восемь часов доктор и раздавшийся затем звонок прервал их свидание. Бегушев поспешил уйти от Елизаветы Николаевны. Доктор, войдя к ней, заметил, что она была в тревожном состоянии, и первое, что начал выслушивать, - ее грудь; выражение лица его сделалось недовольным.

- Вам больше всего надобно беречь ваше сердце, а вы его-то и не бережете, - сказал он укоризненным голосом.

- Нет, ничего!.. Мне сегодня гораздо лучше!.. - отвечала безумица веселым тоном.

Доктор сомнительно покачал головой и дал ей двойную дозу капель дигиталис и, уезжая, убедительно просил не волноваться и не тревожиться ничем.

Бегушев, возвратясь в свой кабинет, застал там Хвостикова и Трахова.

- Это какими судьбами? - воскликнул он, обращаясь к генералу и дружески пожимая его руку.

- Приехал совсем с женой в Москву.

- А где же его сиятельство вы подцепили? - спрашивал Бегушев.

- В клубе встретились, и, можете себе представить, вдруг там кто-то выдумал, что я привез из Петербурга по современной политике важную новость, а я никого даже не видал перед отъездом оттуда, - говорил генерал с гримасой.

- Передавая московские вести, я обыкновенно прибавляю, с позволения сказать: это я слышал в Москве! - сострил граф Хвостиков.

- Именно! - подхватил генерал Трахов, видимо, бывший в весьма дурном расположении духа, что с ним почти всегда случалось, когда он был не в очень дальнем расстоянии от супруги своей.

- Вы главное скажите Александру Ивановичу, - напомнил Трахову граф.

- Главное, - продолжал тот невеселым голосом, - что в воскресенье у нас будет une petite soiree litteraire*... будут читать драму жены... Я профан в этом деле, хоть и очень люблю театр...

______________

* маленький литературный вечер... (франц.).

- Драма будет ко времени... ко времени... - подхватил опять Хвостиков.

- Может быть, - согласился генерал и отнесся к Бегушеву: - Жена умоляет вас, cousin, приехать к нам и прослушать ее творение. Вы хоть и пикируетесь с ней всегда немножко, но она вас бесконечно уважает.

Бегушев молчал.

- Приедете? - повторил генерал. - А в противном случае она меня со света сгонит.

Бегушев колебался еще несколько мгновений: драма кузины заранее ему представлялась чем-то бесконечно бездарным, мертвящим; но, будучи исполнен собственного счастья, он обещался быть.

- Merci, тысячу раз merci... - произнес генерал. - Но теперь вот еще задача! Жена желает, чтобы драму читала актриса Чуйкина... Она где-то слышала ее, как она декламировала поэму Глинки "Капля"... Vous connaissez cet ouvrage?*

______________

* Вы знаете это произведение? (франц.).

- Слыхал об нем, - отвечал Бегушев.

- On dit*, что это высокое произведение!.. Quant a moi, pardon, je ne le comprends pas...** Я случайно прочел эту поэму, найдя ее в библиотеке покойного тестя, который был - вы, вероятно, слыхали - заклятый масон, носил звание великого провинциального мастера и ужасно дорожил всеми подобными писаниями.

______________

* говорят (франц.).

** Что касается меня, то я, простите, его не понимаю... (франц.).

- Но отчего же Татьяна Васильевна сама не хочет нам прочесть своей драмы? - спросил Бегушев.

- Ссылается на голос... говорит, что голос у ней слаб, а она желает, чтобы каждое слово из ее пьесы все слышали... Авторское, знаете, самолюбие, но трудность тут та, что подай ей непременно Чуйкину, которую, конечно, я видал, и она всегда мне напоминала парижскую кухарочку, а в то же время, по слухам, очень горда и вдруг на приглашение мое скажет: "Же не ве па, же не пе па, же не манж па де ля репа"*.

______________

* Эта рифмованная шутка означает: "Я не хочу, я не могу, я не ем репы".

- По-моему, вот какой тут самый практический путь! - отозвался граф Хвостиков. - Чуйкина живет с Офонькиным, который ее никуда без себя не пускает... Единственное средство - ехать вам, генерал, к Офонькину и пригласить его вместе с Чуйкиной.

Генерала покоробило.

- C'est impossible!..* - воскликнул было он сначала.

______________

* Это невозможно!.. (франц.).

- Иначе она не поедет! - повторил граф настойчиво.

- Но когда же ехать? - спросил генерал.

- Сейчас!.. Я хоть и враг Офонькина, но с вами поеду! - отвечал граф.

Генерал вопросительно взглянул на Бегушева.

- Как вы, cousin, думаете: можно? - сказал он тому.

- Это дело вашего вкуса, - отвечал ему Бегушев.

- Mon Dieu, какой тут мой вкус!.. Я только жертва и мученик моей жены! - воскликнул генерал плачевным голосом.

- Но подобное приглашение, полагаю, не понравится и Татьяне Васильевне... Она так щепетильна и строга в этом отношении! - проговорил Бегушев.

- Для драмы своей она готова идти на все... человека, кажется, убить способна! - заметил генерал.

- Ничего, поедемте! - ободрил его Хвостиков.

Генерал пожал плечами и согласился.

Когда они приехали к Офонькину, то застали его сбирающимся уехать из дому и отправиться именно к Чуйкиной; он был уже в передней и держал в руках завернутый в бумагу толстый кусок шелковой материи, которую и вез ей в подарок.

Увидев знакомую ему фигуру графа Хвостикова, Офонькин сделал недовольную мину; но, взглянув на его сопутника в генеральских погонах, он вдруг почувствовал страх. Офонькин подумал, что Трахов - какой-нибудь жандарм и приехал брать его за то, что он на днях очень развольнодумничался в клубе и высказал пропасть либеральных мыслей.

- Прошу покорнейше сюда, - сказал он, сразу попятясь назад и сбрасывая проворно свое пальто, а затем пригласил гостей садиться; ему продолжало мниться, что генерал приехал к нему по доносу Хвостикова, от которого Офонькин всякой гадости ожидал.

- Чем могу служить? - спросил он.

- Очень многим и очень малым, - отвечал развязнейшим тоном граф. - Вы хороший знакомый madame Чуйкиной, а супруга генерала написала превосходную пьесу, которую и просит madame Чуйкину, со свойственным ей искусством, прочесть у ней на вечере, имеющемся быть в воскресенье; генерал вместе с тем приглашает и вас посетить их дом.

Генерал, бывший сначала очень смущен и не могший равнодушно видеть толстого и черномазого шиворотка Офонькина, наконец, приосанился немного и проговорил:

- Вы нас очень обяжете вашим посещением.

Офонькин думал было отказаться; но, заметив на Трахове генеральский погон, счел за лучшее не сказать ничего решительного.

- Я передам ваше желание madame Чуйкиной и какой получу от нее ответ, вас уведомлю, - проговорил он.

- Нет, уж вы категорически скажите нам, можете ли вы и madame Чуйкина приехать читать, - настаивал граф.

- И я вас прошу об этом, - повторил за ним генерал.

- Вы знаете, какой огромный талант у madame Чуйкиной, ей стыдно закапывать его; пьеса скоро будет поставлена на сцену, автору она доставит славу, а madame Чуйкиной прибавит еще новую ветвь к ее лавровому венку!.. расписывал Хвостиков.

- Madame Чуйкина, вероятно, согласится и приедет! - изъяснил, наконец, Офонькин, видимо, подкупленный похвалами графа.

- Мы будем очень рады ее посещению, - произнес генерал; у него уже пот со лба выступил от всех этих объяснений и хлопот.

- Приедет! - повторил еще раз Офонькин и при прощанье уже с важностью, и то слегка только, мотнул головой своим гостям.

Трахов во всю жизнь не бывал в таком унизительном положении, в каком очутился в настоящий вечер по милости супруги!

Глава IX

Независимо от присылки мужа, Татьяна Васильевна написала Бегушеву письмо, в котором умоляла его приехать к ней и, чтобы заманить "гурмана" кузена, прибавляла в постскриптуме, что именно для него будет приготовлен ужин самого изысканного свойства. Бегушев понимал, что не ехать к Траховым значило рассориться с ними на всю жизнь, а ему этого не хотелось, так как, при всем отвращении к Татьяне Васильевне, генерала он, по старой привычке, искренне любил. Приняв это в соображение, он велел им сказать через присланного к нему с письмом лакея, что "будет непременно!"

Вечером, часов в девять, граф вошел к дочери, что весьма редко с ним случалось. У Елизаветы Николаевны в это время сидел Бегушев.

- Вы поедете к Траховым? - спросил он его.

- Поеду! - отвечал ему тот с досадой.

- Пора! - сказал граф. - Я распорядился, чтобы карета была готова.

- Куда вы едете? - проговорила Елизавета Николаевна недовольным голосом: Бегушев обыкновенно просиживал у ней целые дни.