Мещане - Алексей Писемский

- Как не являться? - спросил тот, будучи удивлен и встревожен таким приказанием.

- Так: сидите там у себя наверху! - дополнил Прокофий.

Граф пожал плечами и, делать нечего, покорился молча своей участи. Кроме всех этих оскорбительных в нравственном смысле сюрпризов, он чувствовал довольно сильную физическую боль в левой щеке от удара Янсутского и поламыванье в плечах от толчков, которыми будто бы нечаянно при выпроваживании наградили его трактирные служители.

Поутру, впрочем, Бегушев смиловался над графом и позвал его к себе. Хвостиков очень этому обрадовался, и его смущало одно, - что под левым глазом у него выступил большой синяк; тщетно затирал он его помадой, мелом, пудрой - синяк виднелся.

Бегушев встретил графа сурово.

- Что вы, человек или камень бесчувственный? - отрезал он ему прямо.

- До сих пор был человеком, - отвечал Хвостиков уклончиво.

- То-то до сих пор, а теперь перестали: у вас дочь умирает, а вы где-то в кабаке пьянствуете, - продолжал Бегушев.

Граф сделал вид, что этими последними словами очень обиделся.

- Я был не в кабаке, а в одном из лучших отелей, где бываете и вы, и Елизавета Николаевна вовсе не опасно больна: я говорил об ее болезни с докторами; они меня заверили, что она скоро должна поправиться.

- Вы не лжете это? - спросил его Бегушев.

- Можете думать, что я лгу или не лгу, - это как вам угодно, - отвечал граф тем же обиженным тоном: он сообразил уж, из какой причины проистекало такое живое участие Бегушева к болезни Елизаветы Николаевны, и внутренне чрезвычайно этому обрадовался, ожидая, что если случится то, что он предполагал, так он заставит своего патрона гораздо почтительней с ним обходиться.

- Это что у вас за украшение? - продолжал между тем Бегушев, заметивший у графа синяк под глазом.

- На бильярде играл и на кий нечаянно наткнулся! - придумал тот.

- Странная неосторожность!.. - произнес, усмехаясь, Бегушев. - Но когда в больницу приезжает главный доктор? - присовокупил он.

- В двенадцать часов, я об этом спрашивал даже, - солгал еще раз граф.

Бегушев посмотрел на часы свои и велел закладывать карету.

- Вы заедете к Лизе? - спросил его граф.

- Да!

- Она вам будет очень рада!..

Бегушев на это промолчал.

- А вам, Александр Иванович, так на меня сердиться грех; я слишком несчастлив и достоин сожаления! - проговорил с чувством граф.

- Что вы несчастливы, я согласен; но чтобы стоили сожаления, - это под сомнением! - объяснил ему Бегушев.

- Стою!.. - повторил граф и величественной походкой ушел к себе.

Ровно в двенадцать часов Бегушев приехал в ту больницу, где помещена была Елизавета Николаевна. Его повели по длинному коридору в приемную комнату. Первое, что он встретил, это фельдшера, который нес таз с кровавой водой и с плавающим в оной только что, вероятно, отрезанным пальцем человеческим... Из некоторых палат, сквозь не совсем притворенные двери, слышались стоны; воздух, как ни чисто содержалось здание, все-таки был больничный. В домовой церкви, вход в которую был из того же коридора, происходило заунывное отпевание двух - трех покойников... Бегушев давно не бывал в госпиталях, и все это ужасно его коробило; он дал себе слово, что как только Меровой будет немного получше, перевезти ее в свой дом, что бы по этому поводу ни заговорили! В приемной комнате Бегушев заявил желание видеть старшего врача и подал при этом свою карточку. Кто был старший врач, он не знал и рассчитывал на одно, что тот должен быть опытней молодых ординаторов. На приглашение его старший врач скоро вошел. Оказалось, что это был Перехватов, на днях только возведенный в эту должность. Он был в форменном вицмундире и с Владимиром на шее. Конечно, в Москве было немного таких заклятых врагов, как Бегушев и Перехватов, но при встрече они нисколько не обнаружили того и даже начали разговаривать сначала почти дружелюбно.

- Извините, что я обеспокоил вас, но я интересуюсь тут одной больной Елизаветою Николаевной Меровой, - начал первый Бегушев.

- Она принята, и ей уж оказана первая медицинская помощь, - отвечал Перехватов и из своей дорогой сигарочницы предложил Бегушеву сигару. Тот отказался и вместе с тем спросил доктора:

- Вы ее исследовали?

- Конечно!.. Впрочем, вы нашим исследованиям не верите! - слегка кольнул его Перехватов.

- Не совсем верю, хотя убежден, что скорое приближение смерти вы можете предугадать; что такое у Меровой - чахотка?

Перехватов пожал плечами.

- Пока можно только сказать, что сильное затемнение дыхания и сердце, кажется, не совсем в порядке.

- И что же, все это опасно?

- Нет, - протянул с важностью Перехватов, - аневризм в настоящее время, конечно, уж из ста человек у двух - у трех есть, а затемнение дыхания часто бывает от простого катара в легких.

- Кто ее, собственно, будет пользовать? - допытывался Бегушев.

- Ординатор палаты и специалист по грудным болезням, - объяснил Перехватов.

"Слава богу, что не ты!" - порадовался Бегушев.

- А вы по каким болезням специалист? - спросил он.

- Я по нервным и женским болезням, - отвечал Перехватов.

- Гм... гм!.. - произнес Бегушев не без значения. Перехватов подметил это.

- Я никак не ожидал, что вы будете принимать такое живое участие в madame Меровой, - поставил он ему, в свою очередь, шпильку.

- Ее отец у меня живет, - отвечал немного смутившийся Бегушев и, чтобы не остаться у доктора в долгу, присовокупил: - А вашей супруги как здоровье?

- Она здорова! - сказал он притворно-равнодушным тоном и поспешил прибавить: - Вы желаете видеть больную?

- Прошу вас разрешить мне это! - проговорил Бегушев.

Перехватов сам его повел к Елизавете Николаевне.

Бегушев глаз с него не спускал и очень хорошо видел, как Перехватов умышленно держал голову выше обыкновенного, как он наслаждался тем, что сторожа и фельдшера при его проходе по коридору вытягивались в струнку, а сиделки робко прижимались к стене.

"Этакое пошлейшее ничтожество!" - шептал мысленно Бегушев.

- Madame Мерова помещается в этой отдельной комнате, - сказал, наконец, Перехватов, показывая на одну из дверей.

Бегушев вошел в эту дверь. Доктор не последовал за ним.

- Ах, это вы, Александр Иванович! - произнесла Елизавета Николаевна как-то стыдливо.

Бегушеву она показалась посвежей, и в лице ее не было тупого отчаяния...

- Спали ночь? - сказал он, садясь около ее кровати.

- Спала отлично! - отвечала Мерова.

- А кушать хочется? - спрашивал Бегушев.

- Не знаю! - произнесла Мерова.

- Но подумайте... Вам, может быть, в воображении что-нибудь улыбнется, и я сейчас же пришлю вам!

Мерова подумала.

- Нет, ничего не хочу; вы лучше посидите у меня, это мне лучше всякой пищи.

- Я буду сидеть у вас, сколько вы позволите!

- Вы знаете, сегодня ко мне входил Перехватов, очень любезно и внимательно расспрашивал меня.

- Он тут старшим доктором, - объяснил ей Бегушев.

- Зачем же отец поместил меня к нему? Он, пожалуй, уморит меня!

- Вас будет лечить не он, а другой.

- Ах, это старичок, который был у меня уж два раза; он добрый, должно быть... Я спросила Перехватова о жене его, и он сказал, что Домна Осиповна по-прежнему меня любит.

Бегушев на это промолчал.

- Как вы почувствуете себя хоть немного крепче, я перевезу вас к вашему отцу в мой дом.

Мерова нахмурилась.

- Мне это страшно, Александр Иванович.

- Почему? - спросил он.

- Ах, потому что... Вы не знаете, что во мне происходит... Вы никогда не понимали меня.

- Чего не понимал? - повторил Бегушев, начинавший приходить в смущение.

- Того, что я давно вас люблю! - воскликнула Мерова.

Бегушев поник головой.

- Люблю с тех пор, как увидела вас в первый раз в театре; но вы тогда любили Домну Осиповну, а я и не знаю хорошенько, что все это время делала... Не сердитесь на меня, душенька, за мое признание... Мне недолго осталось жить на свете.

"Что это, кокетство или правда?" - мелькнуло в голове Бегушева, и сердце его, с одной стороны, замирало в восторге, а с другой - исполнилось страхом каких-то еще новых страданий; но, как бы то ни было, возвратить Елизавету Николаевну к жизни стало пламенным его желанием.

- Вы не волнуйтесь; все устроится хорошо!.. Укрепитесь настолько, чтобы переехать ко мне, а там мы поедем с вами в теплый климат... солнце, море, спокойная жизнь...

Елизавета Николаевна слушала Бегушева с жадным вниманием.

- Значит, вам жаль меня? - проговорила она.

- Более, чем жаль, и я устрою вашу судьбу прочно и серьезно, - сказал Бегушев.

Лицо Меровой окончательно просияло.

- Да, да! - подтвердила она радостным голосом. - Я знаю, какой вы добрый!.. Ну, поцелуйте меня.

Бегушев поцеловал ее. Она на этот раз прилипла своими губами к его губам и долго-долго тянула поцелуй, потом опустилась на подушки, глаза у ней почти совсем закатились под верхние веки. Бегушеву она показалась в эти минуты очаровательно хороша!