Циклоп - Олди Генри Лайон

— Что ж, — согласился кто-то. — Да будет тьма.

И пришла тьма.

3.

— Вещь! — провозгласил Циклоп. — Я вещь!

Заливая вином льняную скатерть, он вновь наполнил кубки. Плеснул в сторону порога, словно принося жертву загадочным богам; воздел свой кубок к потолку:

— Пью во здравие вещей! Вещное здравие!

Симон с неодобрением смотрел, как Циклоп, давясь, глотает вино. Пальцы старца, сухие и мосластые, разбирали на волокна куриную грудку. Зрелище было не из приятных. Но сын Черной Вдовы плевать хотел на весь мир сверху донизу. Кубок за кубком, и вот он уже роется в жирной начинке каплуна, вытирая испачканные руки о край скатерти. Горстями сует в рот печенку, перекрученную со смоквами. Кривит замаслившиеся губы:

— Вещь! Симон, ты унаследуешь меня?

— Надо было сразу уйти, — сказал Симон. — Зря мы остались.

Дыша перегаром, Циклоп наклонился к старцу:

— Амброз хотел, чтобы мы ушли. Приглашая нас к столу, он не сомневался, что мы уйдем. Так зачем же нам идти у него на поводу? Ответь мне, мудрец! Если уж мы явились сюда…

Из коридора в трапезную заглядывал толстячок-управляющий. Щека толстячка дергалась, лицо побелело от страха. Управляющий знал, на что способны пьяные маги. В волнении он успел оторвать на ливрее верхнюю пуговицу, и сейчас терзал вторую.

— Сгинь! — Циклоп запустил в него кубком.

— В-ва-а… — пробормотал управляющий.

— Сгинь, говорю! Я тебе не по карману!

— В-в-а-а… — унеслось по коридору.

Расхохотавшись, Циклоп заорал вслед:

— Вина! Еще вина! Я выпью море!

— Это я виноват, — сказал Симон. — Я забыл про наследование. Память дырявая, как рыбацкая сеть… Старость — не худшее время. Дряхлость — вот истинный ад…

Кивая невпопад, Циклоп угостился маринованной сливой. Скорчил рожу: «Кисло!»; заел орехами в меду. Содрал повязку со лба, утер рот — и зашвырнул повязку к окну. Око Митры сверкнуло кровавой слезой. Сейчас камень в оплетке из вен был рубином, как и в подземельях Шаннурана.

— Я родился человеком, — сипло выдохнул Циклоп. — Стал чудовищем. Красотка с годами убедила меня, что я все-таки человек. И что же? Она умерла, оставив мне в наследство вину, которую не искупить сотней покаяний. А я никто, и звать никак. Ноги-руки в приложении к вот этому…

Он царапнул ногтем «третий глаз».

— Если я не достанусь тебе, Симон, меня заберет Амброз. Если Амброз побрезгует, меня возьмет Газаль-руз. Или кто-то другой, из ваших… Купит на публичных торгах! Расколет мне голову, выковыряет полезную штуку. Смоет кровь и мозги, оправит в золото или серебро. Золото помалкивает, в отличие от меня. Серебро не в силах сбежать. Я могу лишь надеяться, что этот добрый кудесник сожжет мои останки, а не выбросит на помойку, крысам…

— Тебя возьму я, — нахмурился Симон. — Пойдем отсюда.

— Ты стар. Ты дряхл. Ты болен, — Циклоп снова взялся за кувшин с вином. Хмель плохо брал сына Черной Вдовы. Он выпил достаточно, чтобы проснулась пьяная жестокость. А хотелось забвения. — Ты скоро умрешь. Кто унаследует меня тогда? Амброз терпелив, он подождет. Вещь! Вещь будет засыпать и просыпаться с мыслью о грядущем наследнике. Отсрочка казни — худшая из пыток. У тебя есть ученики, Пламенный? Я имею в виду, живые ученики?

— Нет. Вот уже двадцать лет, как нет.

— Почему?

— Мой последний ученик заявил, что хочет быть скороходом, — жестом старец показал: «Налей и мне». Тень сошла на лицо Симона. Черты заострились, как у покойника. — Когда я напомнил ему, что еще недавно он мечтал стать магом… «Нет! Ни за что!» — закричал он. Со стороны могло показаться, что я предлагаю ему стать палачом или мойщиком трупов. У вас были похожие имена: тебя звали Крашем, его — Карши. Хочешь знать, как это было?

— В другой раз, — отмахнулся Циклоп. — Выходит, учеников у тебя нет. Жены, как я понимаю, тоже. Твой учитель наверняка скончался давным-давно. Дети, Симон? Внуки?

— Обученные магии? Нет.

— Близкие друзья? Те, кому ты бы мог завещать меня без опаски? Стой, не отвечай! Я скажу сам. При твоем образе жизни… Конечно же, нет. Значит, публичные торги. Год, два, в лучшем случае, десять — и публичные торги. Я пойду с молотка! Какое счастье! Одна надежда, что я сдохну раньше…

Оставив Циклопа сражаться с вином, Симон поднялся из-за стола. Встал у окна, раздернул шторы, любуясь морем. Свинцовый переплет был застеклен превосходными витражами. Проникая сквозь изображение летней дубравы, солнце расчерчивало трапезную желтыми, зелеными и коричневыми полосами. В камине трещали дрова. Тепло, распространяясь во все стороны, усиливало ощущение лета. Но Симон ежился, словно его знобило. Взгляд мага летел вдаль, туда, где высились обледенелые утесы. Старец напоминал часового, забытого на крепостной стене. Замок опустел, те, кто остался жив, покинули здешние места, и лишь верный страж, наказанный долголетием, все ждет — когда же ему выпадет судьба протрубить в рог, встречая смену, и упасть замертво.

— Ты слишком много говоришь о себе, — бросил Симон. — Уймись.

— О ком же мне говорить? О тебе? Об Амброзе?

— О Красотке. Амброз соврал насчет сна. Он был на могиле Инес, и видел ее под землей. Думаю, это произошло тогда, когда мы в «Мече и Розе» ждали аудиенции. Я только не знаю, был он там один или с кем-то…

— Я бы заметил, — фыркнул Циклоп. — Разрой он могилу, и я бы сразу…

— Есть множество способов. Чтобы увидеть покойницу, магу не нужна лопата. Речь о другом, Краш… — впервые древний старец назвал Циклопа именем, данным при рождении. — Амброз сказал, что Инес продолжает меняться. Если это правда…

Симон вцепился в подоконник, как тонущий рыбак — в доску от челнока.

— Ты уверен, что мы похоронили ее мертвой? — спросил маг.

Кубок выпал из руки Циклопа. Со звоном откатился к креслам, стоявшим вдоль стены. За ним, блестя на дубовых половицах, тянулась цепочка багровых капель. Впору было поверить, что это слезы, вытекшие из Ока Митры. Циклоп вскочил, пошатнулся, обеими руками схватился за голову. Так и замер, горбясь.

— Ты еще спрашиваешь? — трезвым, бесстрастным тоном ответил он. — Ты, видевший ее труп? Сердце Инес не билось. Она не дышала. Тело окоченело прежде, чем мы вынесли его на мороз. Помнишь? Ты еще удивился столь быстрому окоченению…

— Да, — кивнул Симон. — Помню.

— Амброз солгал нам. Что бы он ни видел в могиле, он солгал. Он хотел, чтобы мы мучились! Совершали ошибку за ошибкой! — в голосе Циклопа пробились истерические нотки. Пот ручьями стекал по его лицу. — Я — вещь, Инес обречена на вечные метаморфозы… О, он нашел, куда ударить! Втайне он хочет, чтобы мы разрыли могилу. Подталкивает нас к этому! Нет, я не сделаю ему такого подарка. Инес мертва, ее страдания прекратились…

Симон повернулся к нему:

— Но ведь ты согласился с тем, что ты вещь? Что тебе мешает согласиться со вторым заявлением Амброза? Или хотя бы допустить его справедливость? Давай разроем могилу. Если Красотка жива — какой бы ни была эта жизнь, Дни Наследования отменят. Я, ее учитель, стану опекуном…

— Уйдем отсюда, — взмолился Циклоп. — Немедленно!

— В-в-а-а…

В дверях пыхтел управляющий с двумя кувшинами вина.

4.

— Вы живы, сир?

— Да.

— Вы невредимы?

— Вероятно…

— Я зажгу свечу?

Не дождавшись ответа, Амброз заковылял к столу. Под ногами лязгали ланцеты и крючки. В кромешной темноте, на ощупь, он отыскал свечу — и долго, как ученик в первый месяц обучения, собирался с силами, прежде чем фитиль, треща, загорелся. Язычок пламени выхватил из мрака профиль короля — сухой, острый, как у мертвеца. Ринальдо сидел на полу, возле секретера, привалясь спиной к дверце. Казалось, он постарел лет на двадцать. В руках король держал комок нащипанной корпии. Время от времени он макал корпию в лужицу вина, натекшую из опрокинутой бутыли, и выжимал себе в рот.

— Альберт? — спросил король.