Блеск дождя - Аня Ома

Мейер. Вы не могли бы мне сказать, как у нее дела? Это ведь ее палата? – Я кивнула на дверь.

– Я доктор Юсеф. Отделение травматологии и нейрохирургии.

Я затаила дыхание.

– У вашей сестры сотрясение мозга и несколько ссадин, но ничего серьезного. Должно быть, у нее целая куча ангелов-хранителей.

– Но она… у нее было сильное кровотечение, – нетерпеливо настаиваю я. У меня до сих пор ее кровь на руках.

– Это нормально при рваных ранах. Мы наложили три шва. Максимум останется небольшой шрам, да и тот будет закрыт волосами. КТ и рентген не показали ни повреждения внутренних органов, ни переломов. Все в порядке.

– Тогда… тогда ее сегодня отпустят?

Доктор с улыбкой покачала головой.

– Нет. Мы оставим ее здесь на одну, максимум на две ночи.

Я почувствовала, как морщинки беспокойства обозначились на моем лбу.

– Это всего лишь мера предосторожности, – успокоила она меня. – Но мы предпочитаем перестраховаться, поскольку удар пришелся на голову.

– Н-но вы же сказали…

– …что ей несказанно повезло. Так оно и есть. Ваша сестра здесь в надежных руках. – Врач подбадривала меня кивками головы, но я продолжала волноваться.

– Можно мне к ней?

– Только недолго. Ей нужен покой. Недавно приходили полицейские. Плохо, что водитель скрылся. Надеюсь, они найдут виновного.

– Я тоже надеюсь.

Я поблагодарила доктора Юсеф и робко пошла к двери палаты. Я надеялась, что Бекки не пошлет меня сразу, как только увидит. Сделав глубокий вдох, я постучала. Тихо. И тут услышала такое же тихое, приглушенное «Да?».

Я медленно открыла дверь. Бекки лежала в постели под одеялом. Вторая кровать стояла пустая. На стене прибор со множеством трубок. Одна из них вела к манжете на плече Бекки. Еще я заметила порт, торчащий в сгибе локтя. Несмотря на повязку на голове, царапины и гематомы, Бекки встретила меня с таким презрением, что у меня сразу пересохло во рту. Она наградила меня ненавидящим взглядом, после чего отвела глаза и уставилась на одеяло. «Ну хотя бы чувствует она себя хорошо. И это все, что сейчас важно», – пыталась я внушить себе.

Я подошла ближе.

– Бекки?

В ответ молчание.

Я не отступалась.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ты, блин, серьезно сейчас? – монотонно произнесла она.

Я остановилась у нее в ногах.

– Да. Конечно.

Она вновь подняла глаза на меня.

– Я тут узнала, что ты спишь с моим экс-дружком. Спасибо! Чувствую я себя супер, сестра! – Слово сестра она практически выплюнула мне под ноги.

Я не хотела ее распалять, поэтому заверения в том, что ни Симон, ни я ни о чем не подозревали, я оставила при себе. Как и о том, что с тех пор, как мы узнали, прекратили всякие отношения.

– Я… рада, что ты отделалась довольно легко.

– Я буду рада, когда ты свалишь. Пока ты не порвешь с ним окончательно, ты для меня не существуешь. – И она демонстративно повернулась на бок.

– Бекки… – Я хотела ей сказать, что выгоню Симона и не буду с ним видеться, но не могла. Потому что совсем не была уверена, что действительно этого хочу. И это мне предстоит выяснить. Поэтому, собрав волю в кулак, я осторожно спросила:

– Это правда, Бекки? Он… он правда склонил тебя к аборту? – Я еле выговорила эти слова, настолько абсурдно они звучали. Как какая-то гигантская логическая ошибка. Как ненужный мазок кистью.

– Это правда. Но если ты не веришь… Просто уйди.

Не знаю, что мне на это сказать. Конечно, я верю тебе. Я люблю тебя. Я перестану с ним видеться. Так сказала бы любая другая сестра. Но наши отношения с Бекки такого не предполагали. Пьяная шлюха. Сама бы ты никогда не сумела. Ты для меня умерла. Вот такие у нас были отношения.

Я только кивнула. Затем вышла из палаты и села в комнате ожидания. Ничего здоровью Бекки не угрожает. Вообще-то можно выдохнуть. Однако не получается. потому что в любой момент сюда войдет папа. Мы слишком давно не виделись, и я бы хотела, чтобы это произошло при других обстоятельствах. Я эсэмэской передала ему слова врача и размышляла, не отправить ли такой же текст Симону. Еще не приняв внятного решения, я нажала на «отправить».

В этот момент осознала, что верю ему. Он никогда бы не стал принуждать кого-либо к чему-либо против его воли, особенно к аборту. Он переживает за других людей, старается им помочь. Настолько, что позволяет себя использовать. Вот почему я отправила это сообщение. Потому что знаю, что он беспокоится о Бекки даже сейчас. Он помогал ей в момент аварии, в то время как сама я была парализована паникой.

Я залилась слезами, поняв, насколько несправедливо обошлась с ним. Не он, а я была во всем виновата. Это я тянула с этим разговором. Поговори я с Бекки раньше, она не приехала бы ко мне без предупреждения, я должна была поехать к ней. Она узнала бы обо всем в своей комнате, в знакомой обстановке. Без Симона. Она никуда бы не побежала, просто выставила бы меня. Не случилось бы этой аварии. Из-за меня она могла получить серьезную травму.

Из-за меня.

Мне стало трудно дышать от чувства вины и сожаления. С первым я поделать ничего не могла, я знала, что мне придется с ним жить. Но второе можно погасить.

Нужно поговорить с Симоном, извиниться. Как только доеду до дома.

Я подняла глаза и увидела человека, вышедшего из лифта. Ростом и походкой он напоминал папу. Я вытерла слезы и спустя три гулких удара в груди узнала отца. Хотя его лицо совершенно изменилось. Оно было каким-то ввалившимся, будто прошли не месяцы, а годы, виски еще больше поседели, морщины вокруг глаз стали глубже.

Он ускорил шаг. Помедлив, я встала: лицом к лицу с отцом, я не знала, как поздороваться. Сердцем я хотела обнять его, сегодня мне это нужно как никогда. Но когда я остановилась, он, не глядя на меня, прошелестел мимо.

– В какой она палате?

Удар ножом – и тот пронзил бы меня не так больно. Я закрыла глаза и ответила, не оборачиваясь:

– Последняя дверь в конце коридора.

Мне кое-как удалось проглотить разочарование, и я пошла проводить папу до палаты. Подожду его за дверью. В надежде, что для меня у него тоже найдется немного времени. Входя в палату, папа оставил дверь приоткрытой, и мне было видно, как он обнял свою младшую дочь. Как прижал к себе. Как целовал и гладил ее по волосам. Боль от этой сцены оказалась для меня непосильной. Я страшно завидовала. Страшно ревновала. Мне не хотелось испытывать такое, но сердце не спрашивало, оно просто рвалось.

Нужно уйти.

Я произнесла куда-то в пространство «Поправляйся. Я домой», поскольку не могла уйти просто так. И еще, быть может, надеялась, что папа выйдет и, узнав, что мне