Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

Малюта поднял царя, подставил ему плечо и повел к повозке. Он помнил, что Иоанн ужасно боялся пожаров. В апреле, тринадцать лет назад, едва сыграли свадьбу — огонь распространился по Москве, и молодая жена слегла от испуга, хотя под сердцем и не носила еще дитя. Через неделю опять пламя разгулялось, и опять Анастасия занемогла. Чуть отдышались, упал Большой колокол — Благовестник, потом вновь золотые искры в ночи возвестили о жаркой буре. Буйный пожар почти уничтожил Москву, начав, как и нынче, с Арбата. Болезнь и страх Анастасии сейчас были вполне объяснимы. Призрак сожженной столицы преследовал ее постоянно.

— Мне снился страшный сон, — иногда говорила Анастасия мужу. — Мы с тобой и детьми в огненном кольце. Ищем выход и не находим. И никто нам помочь не в состоянии.

Анастасия считала пожары плохим предзнаменованием. Когда она поняла, что скоро станет матерью, случился пожар, и через какое-то время сын Димитрий умер, а Иоанн тяжело заболел. Старший сын Иван появился на свет тоже перед пожаром, и Федор, и Евдокия — дочь — недолго прожила. Самому Иоанну всюду мерещились враги, которые хотят его разлучить с юницей — так ласково он иногда называл Анастасию. Он считал ее ангелом, и действительно, она оказывала на царя благотворное воздействие. Страстный и нетерпеливый по натуре, склонный к откровенному излиянию чувств, он в присутствии жены смирял грубые и необузданные порывы, столь свойственные средневековым владетельным особам. Нежный нрав Анастасии он вполне оценил, что требовало, безусловно, сердечной тонкости, и мы не знаем ничего ни об одной ссоре или столкновении между царицей и Иоанном. Анастасия жила во дворцах вольно, иногда сама посещала покои государя, послав, правда, слугу испросить позволения. Ни мать, ни бабушка, ни прабабушка подобной свободой не пользовались.

— В доме своем супруг хозяин, а во дворце царь, — заметил однажды едко поп Сильвестр.

И он, и Алексей Адашев, и Курбский с подозрением относились к Анастасии, считая, что она наговаривает Иоанну на реформаторов с подачи братьев Захарьиных.

— Не враги предают, а друзья. Врага ты перед глазами держишь, — говорила Анастасия. — Не забывай, что не Адашевы с Сильвестром крест поцеловали первыми, когда ты велел присягать. Нехотя долг перед государем исполнили. Старицкие милее, чем мы. А кто им дорогу в Кремль и приказы проложил? Кто к себе приблизил? Кто никому неведомых знаменитым предпочел?

Да разве это поклеп? Это правда. Если жена промолчит, кто истину мужу откроет? Не так давно Иоанн велел усилить охрану той половины дворца, где жила Анастасия. Не нравилось Иоанну, что царица привечала людей малознакомых, среди которых были и чужеземцы — искусные ремесленники и мастера. Огромные суммы Анастасия тратила на помощь убогим и нищим. Никто не уходил голодным и раздетым с черного двора, который она часто посещала по хозяйственным надобностям. Поп Сильвестр, вопреки тому, что сам утверждал в «Домострое», с иронией и раздражением делился с теми, кто желал слушать:

— Дворец — не изба, царица — не домоправительница. А ее покои — не богадельня.

И вместе с тем Алексею Адашеву в годы своего возвышения удалось ввести в покои Анастасии миловидную и весьма оборотистую польку, нареченную библейским именем Мария Магдалина. Живя в Москве в доме Адашевых, она давно приняла православие и много времени проводила в обществе братьев. Малюта, с ненавистью относящийся к Алексею Адашеву, не упускал случая ввернуть, иногда и в присутствии не одного Иоанна:

— Полюбовница она Алешкина. Негоже, пресветлый государь, ее во дворец пускать.

Но как Иоанну поступить? Не желал он прямо запретить жене приглашать в Кремль адашевскую приживалку, а может, и впрямь полюбовницу. Иоанн всегда старался уберечь Анастасию от столкновений с жизнью. Он следил за тем, чтобы в ее присутствии не возникало грубой перебранки ни между боярами, ни между ближними советниками. Неприличные сцены казни происходили в местах, недоступных взору Анастасии. Царица не должна видеть обнаженные и окровавленные мужские тела. Улочки Кремля, где ступала ее нога, были чисто метены. Псарям и конюхам не разрешалось там появляться без особого зова. Медвежьи забавы, которым в отрочестве обожал предаваться Иоанн, постепенно прекратились, хотя Анастасия никогда не перечила мужу. Однако он, давно научившись изведывать глубины тайных желаний собственных подданных, легко догадывался по слабой улыбке, о чем бы она попросила, если бы осмелилась. Слабость Анастасии рождала в нем сильные эмоции и даже благородные порывы. Малюта все эти несущественные для других нюансы хорошо понимал и какую ему надо занять позицию, выбирал не вслепую. Он знал, какое впечатление производит на Анастасию, и знал свое место. Он никогда не подчеркивал близость к государю при Анастасии, чтобы не лишать ее покоя.

Анастасия обладала умом и тактом, которые, впрочем, были свойственны супругам русских великих князей.

Все, что мы знаем о роде Захарьиных-Кошкиных и Захарьиных-Юрьевых, предполагает наличие твердого характера, который сформировался у Анастасии за долгие годы общения с мужем. Тринадцать лет она удерживала и берегла вспыхнувшую у Иоанна в одночасье любовь — пусть сначала плотскую, а потом и человеческую. Какое нежное слово: юница! Сколько в нем свежего и окрыленного чувства! Сколько тоски и боли! Сколько надежды и стремления!

Он любил Анастасию с какой-то беспощадностью к себе, к своим темным инстинктам и глубоко затаенным желаниям. Он смирял их ради нескольких часов безмятежного спокойствия, которые они проводили вместе. Ради того, чтобы увидеть, как светлеет лицо жены, стоило пожертвовать многим. Он берег ее и ездил на богомолье только из-за Анастасии. Вот и сейчас он повез ее в Можайск к Николе Чудотворцу. И вынужден был возвратиться в столицу — дурные вести из Ливонии позвали назад. Сам воздух Кремля, пропитанный терпкой ненавистью, отравлял царицу. Если Алексей Адашев еще сдерживался, то поп Сильвестр и в ссылке не скрывал отношения к Анастасии.

— Ею Захарьины держатся! — восклицал он, и голос, озлобленный и срывающийся, доносился до ушей Иоанновых из отдаленного монастыря, куда убрался Сильвестр.

Басманов и Малюта наперебой твердили царю, что Сильвестр угрожал Божьими карами всей семье, и малым детям в том числе. Приближенные старались разубедить Иоанна в его сверхъестественных возможностях.

— Не верь, пресветлый государь, что из-за твоего непослушания и нежелания слушать бредни этих самозванцев, именующих себя реформаторами и спасителями отечества, случаются пожары, наводнения и другие бедствия. Последняя неудача в Ливонии есть совершенно обычное дело, когда недостаток припасов и снарядов, болезни да жара помешали нам выйти к побережью. Не станет Бог так вразумлять собственного помазанника! — говорил Басманов, ободряя повелителя. — Пугают тебя, пресветлый государь, пугают!

— Никому не внимай, пресветлый государь, — вторил Басманову Малюта, рассчитывая, что чувство Иоанна к Анастасии переломит Сильвестрову линию. — Права царица! Шурья — пусть и сердцем мягки, и уступчивы, но все ж родная кровь деткам твоим. Их счастье совместное, а не порознь. Зато Сильвестр с Алешкой о другом думают. Не совмещают они тебя с державой! Держава и без тебя как бы держава. Не есть ли сие самое большое богохульство, да еще в устах священнослужителя? Бог тебе вручил Москву с землями, а не кому другому. Захотел бы другому — вручил бы и край! А они — вражины — крест Старицким охотно бы целовали. Им все одно!

Князь Вяземский возмущался:

— Обрубить руки у царя хотят. Во всех странах родичи царя ему первейшие помощники. Права Анастасия — своя кровь ближе. Чего теснить шурьев твоих, пресветлый государь? Разве Данила Романович с братом Никитой не готовы за тебя голову сложить? Воеводы знатные! Зачем их от себя отторгать и за что? Царскую крепость укреплять надо изнутри. Вот мое мнение, пресветлый государь!

Басманова особенно возмущали претензии попа Сильвестра. На Адашева он нападал с меньшим остервенением.

— Какое имя к себе прилепил! С Иоанном Златоустом в сравнение входит. Не много ли на себя берет? С кем на одном помосте стоять возмечтал! Епископ Константинополя, сокрушитель готов — и простой иерей, которого и народ-то слушать не захотел! Присмотрись, пресветлый государь, к этому человеку, возомнившему себя твоим учителем и наставником. А царицу в обиду не давай, — советовал Басманов.

— Ее обидишь — себя обидишь. Не давай царицу в обиду, — повторял Вяземский. — Избави тебя Бог от таких доброхотов и приятелей, которые сеют только раздор. Самые они первые и есть зачинщики раздоров.

— Ходят слухи, что царицу счаровали — оттого и хворь победить ей невмочь, — часто произносил Малюта наедине с Иоанном, понижая голос до шепота. — Сильвестр грозит несчастьем семье, если ты будешь поступать по своей воле. Да разве можно с благодетелем подобным образом обращаться? Кто он есть такой? С глаз его прочь, и чем подалее!