Небо в кармане! - Владимир Владиславович Малыгин

— Ты никогда не называл Степана дядькой…

— Вот ещё одно доказательство того, что я говорю правду. Потеря памяти — страшное дело. Пришлось всё учить заново. Я не помнил, как меня зовут, забыл всё, тебя, мать, семью. Степан помог, рассказывал мне днями и ночами про моё детство, юность, про привычки и проделки, про увлечения. Кстати, он точно так же обратил внимание, что я переменил своё отношение к Удомским. И что перестал общаться с Сержем и Жоржем. А про дуэль он тебе доложил?

— Доложил, — кивнул отец.

— И учителей для того нанял, чтобы если не вспомнить, то заново узнать всё забытое. Хотя, — пожал плечами, — Всё узнать за столь короткое время невозможно.

— Постой! — вскочил на ноги отец. — Откуда тогда ты взял все эти знания, как строить планер и самолёт? И эти умения в работе с деревом и металлом? А переделка автомобиля в этот твой самолёт? Откуда?

— Да было бы что там переделывать, — отмахнулся. — На самом деле все эти знания просто сами по себе возникают у меня в голове. Вот только что ничего не было, и вдруг появилось. Как-то так. Сам порой удивляюсь, откуда всё берётся?

— Допустим, — внимательный взгляд отца пронизывает до печёнок. — Слышал я о подобных твоему случаях. Но никогда в такое не верил. Если бы своими глазами не видел, то… Не знаю, не знаю… Хорошо, принимаю, но не понимаю, как такое возможно. А теперь ответь мне, почему мой сын и единственный наследник настолько редко посещает церковь? Я ни разу не заставал тебя за молитвой, ты даже лба не крестишь, когда за стол садишься! Почему? У тебя нелады с Церковью? Неужели ты всё-таки поддался влиянию этих безбожников, Жоржу с компанией?

Вот я и вляпался! А ведь сколько раз Степан мне напоминал о посещении храма? Точно уж не один и не два. А сколько выговоров я от него получил в своё время? Много…

Правда, стоило только приехать отцу, как все его увещевания закончились. Посчитал свой долг воспитателя выполненным? Свалил всё на семью и умыл руки? Молодец, а я теперь огребаю за свою забывчивость…

Хорошо, когда есть на кого вину свалить. Увлёкся строительством и обо всём забыл, и уж не Степан в этом виноват точно. Оправдывает ли это меня? Отнюдь! А что-то отвечать нужно, отец ждёт…

— Виноват, каюсь, — самое лучшее будет сказать, как оно есть. — Настолько загорелся самолётом, что обо всём забыл. Просыпаюсь, только о том и думаю, как сделать его лучше. Чтобы летал дальше и дольше, чтобы грузов много поднимал, пассажиров побольше. Насчёт моторов тоже мысли из головы не выходят. Закрутился! Завтра же и схожу.

— Вместе сходим, — улыбнулся отец. — Ну а теперь расскажи, что ты там насчёт приобретения земли под столицей говорил…

* * *

Сгоревший сарай никак не аукнулся младшему Катыкову. То ли интуиция у старшего графа сработала, то ли вовремя занесённый в полицейский участок барашек в бумажке помог, но Жоржа удалось по вдруг возникшей срочной необходимости отправить за границу до возбуждения дела о поджоге. Производство же придержали до поры, до времени. Ненамного, но и этого хватило, чтобы успеть выехать. До границы рукой подать, в экипаже утром выедешь, в городе на проходящий поезд сядешь и через полтора дня на той стороне будешь. Это со всеми таможенными и полицейскими проволочками.

Сам граф отделался одним формальным допросом, да и допросом это назвать можно с большой натяжкой. Скорее, побеседовали с приставом со всем уважением, отобедали, как водится, да и расстались к обоюдному удовольствию. Один с облегчением, что успел единственного наследника куда подальше от греха спрятать и злостью за порушенные им долгосрочные планы. Второй, в полицейском белом мундире, уехал довольным, тяжело отдуваясь после сытного обеда в пышные ржаного окраса усы. Коляска жалобно скрипнула рессорами под мощной тушей пристава и покатила прочь от графской усадьбы, увозя с собой не только самого господина полицейского, но и кое-какие подарки в виде двух полных корзин. Сам же пристав вольготно развалился на сиденье, безжалостно задвинул в угол коляски секретаря и придремал. Всхрапывал, вскидывался, оглядывался по сторонам и отдувался. Косился на замершего помощника и дотрагивался рукой до нагрудного кармана. Проверял, похрустывают ли в нём замечательные бумажки и снова засыпал с довольной улыбкой…

Мария Сергеевна Удомская ещё несколько раз наносила визит соседям, подолгу вела беседы с княгиней Дарьей Александровной, расхваливала её дочерей, всячески старалась поддерживать добрые соседские отношения. Каждый раз её сопровождали обе дочери. Тем в последнее время нечем было заняться. Серж замкнулся, никуда не выходил из своей комнаты, ссылался на необходимость готовиться к поступлению в училище. Жорж уже неделю как не показывался вообще нигде. Мария Сергеевна пыталась расспросить дочерей, что такого произошло, что такая сплочённая компания молодых людей вдруг ни с того ни с сего распалась, но внятного ответа ни от Маши, ни от Лизоньки не добилась.

Откровенно говоря, она и рада была такому исходу, потому что чувствовалась в младшем Катыкове некая гнильца. И вот наконец-то можно спокойно вздохнуть и перестать тревожиться за старшую из дочерей. Нет, ни о какой влюблённости Марии в Жоржа и речи не шло, уж о чём, о чём, но об этом бы княгиня сразу узнала. Материнское сердце подсказало бы, да и тайн особых у обеих дочерей от маменьки не было. А вот увлечённость была, умел Жорж произвести впечатление на барышень красивыми разговорами. Сколько раз она пыталась образумить Машу, прекратить эти гуляния, регулярные выезды на реку.

Как старалась вдолбить в голову старшей необходимость более тесного общения, нежели дружеские, с младшим Шепелевым, и всё зря. Со слов дочери младший Шепелев по всем статьям проигрывал младшему Катыкову. Одно только упоминание о Николае Дмитриевиче заставляло дочь кривиться.

Дальше случилось то, о чём она всё это время боялась думать. Все эти новомодные игры привели к закономерному итогу — Николай упал с крыши сарая и сильно побился. Дочери говорили, что вроде бы как даже руки-ноги переломал. Но в последнее утверждение верилось слабо, иначе как объяснить тот факт, что княжич уже через неделю весело бегал по своей усадьбе? Это Мария Сергеевна своими глазами видела.

На радость матери, Машенька впервые начала проявлять какой-то живой интерес к княжичу.

Так что, слава Богу, что всё закончилось, что пропал куда-то этот