Тайны Гестапо - Анатолий Вилинович

Дрезден, его улицы и архитектурные ансамбли, парки, площади, кафе и вокзалы – все это Андрей Паркета должен был знать безукоризненно, должен был приучить себя к мысли, что он знает этот город и любит его, хотя никогда там не был.

Поэтому инструктор уделял ему больше внимания, стараясь сделать из Андрея в короткий срок настоящего немецкого офицера СД, знающего психологию нациста, массу всяких деталей, связанных с именами, званиями и должностями огромного числа людей, начиная от высших гитлеровских сановников и кончая «своими бывшими» командирами, сослуживцами. Знакомил его с различными трофейными документами: солдатскими, офицерскими удостоверениями, картами, дневниками, письмами…

Паркета по несколько часов тренировался перед зеркалом, отрабатывая и шлифуя движения, позы, манеры. Ему необходимо было запомнить, осмыслить и увязать друг с другом множество фактов, историй. Помнить результаты матчей по футболу и по боксу, на которых он мог когда-то присутствовать. – Мелодии популярных песен, которые он мог слышать. Знать пикантные анекдоты, умело ухаживать за девушками, особенно за своей невестой Ингой Шольц.

Время отсчитывало день за днем, неделю за неделей в напряженной учебе, в насыщенном инструктаже. Да, за короткий срок Андрей Паркета превратился в настоящего гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге.

И когда инструктор Кепплер увидел, как Паркета задирает высокомерно голову, выпятив вперед подбородок, как на губах его играет презрительная усмешка, как отлично сидит на нем отглаженная эсэсовская форма, он спросил своего ученика:

– Как вы себя чувствуете в роли гауптштурмфюрера СД Ганса Ауге?

Андрей смерил инструктора презрительным взглядом, скривил в усмешке губы и ответил, заговорщически придвинувшись к нему:

– Не хуже бригадефюрера СС Франца Ауге, господин Кепплер.

Инструктор выразил удовлетворение его ответом, его манерой держаться и похвалил за идеальное перевоплощение.

Даже Краузе заметил в своем друге произошедшие изменения. Как-то он сказал:

– Ганс, ты очень изменился за последнее время, стал каким-то официальным, слишком правильным наци. Что-нибудь произошло? Откладывается поездка в Киев? И что это за цивильный франт заглядывает в дом лейтенанта Корна?

– Ты что, следишь? – удивился Паркета. – Это для меня новость, Гельмут! Это не по-дружески, – обиделся «Ганс».

– Ну что ты, дружище. Случайно, совершенно случайно мои люди дважды засекли его у этого дома, – заверил гестаповец.

– Он представляет фирму «Крупп Эльмаг», что в Эссене. Сам из Берлина, а здесь в командировке. Когда ехал сюда, заезжал в Киев к Францу и привез мне от него вот, смотри… – бросил Андрей перед Краузе несколько (]ютографий с бригадефюрером СС Францем Ауге. – И на обороте можешь прочесть.

Краузе впился взором в фотографии, прочел каждую надпись на них, а потом с завистью произнес:

– Эх, мне бы такого брата… Я его сразу узнал, Ганс, мне приходилось с ним встречаться…

– Так ты хочешь знать, почему задерживается моя поездка в Киев, Гельмут? Могу сказать. Я жду сообщений, что то, зачем мы туда поедем, будет уже там, ясно? И хочу тебе напомнить, дружище, что когда меня готовили к работе в системе нашей службы, то учили не задавать лишних вопросов, а вот ты…

– Что я? Что, Ганс? Ты обиделся на мое любопытство? Так я же по-свойски, по-дружески. Давай лучше выпьем и не будем ссориться, – поднял рюмку гестаповец, чувствуя себя немного виноватым и ущемленным.

Они выпили и в этот вечер долго не засиживались. Паркета сделал вывод, что он ведет себя правильно, переходя на более официальные отношения. Он четко ощутил заискивающее отношение к нему Краузе, когда тот увидел фотографии бригадефюрера СС с дарственными надписями.

Еще до прибытия инструктора, когда Андрею стало известно, что его группе предстоит передислокация в Киев, в одной из вечерних встреч с Краузе Паркета, не зная еще, что его снабдят настоящими документами, сказал гестаповцу:

– Знаешь, Гельмут, поскольку я еду в Киев, то мне крайне нежелательно появляться там как брату бригадефюрера Франца Ауге. Тем более наша цель в Киеве будет носить тайный характер. Хорошо было бы мне иметь документы на другую фамилию.

На этот раз Краузе покрутил головой и ответил, что это невозможно. Ведь здесь нужен документ более высокого ранга, где его возьмешь так просто. И тут же захохотал:

– Не звонить же мне самому рейхсфюреру или Мюллеру, или Кальтенбруннеру! – перебрал он известные фамилии. – Так что, Ганс, я даже не знаю, что тебе сказать, – и он залпом осушил очередную дозу спиртного.

– А вообще все дрянь, дерьмо, Ганс, – поморщился он. – Если мы с тобой за этот короткий период не сумеем сколотить для себя состояние, будет очень обидно, дружище. Наша победа в этой войне с каждым днем становится все более и более сомнительной… Хотя кто знает… фюрер кое-что готовит для реванша на Восточном фронте.

– Вся наша война – реванш, – произнес Андрей.

– Не-е-ет, не скажи… К нам из Берлина прибыл инспектор и из его беседы со штандартенфюрером я кое-что уловил… – И Краузе стал болтать о предстоящем наступлении фашистских войск.

Затем замолчал, налил себе опять шнапса и сказал:

– Ну его к черту все!

– Вот именно, – вставил Паркета. – Лучше подумаем, как нам передислоцироваться в Киев и добраться к сокровищам.

– Вот за это я и люблю тебя, Ганс. Ты деловой человек. Но знаешь, из разговора штандартенфюрера с тем же инспектором из Берлина я узнал, что есть картины, стоимость которых намного превосходит все то, что ты взял у Кранбюлера и мы с тобой у Плоцке.

– Согласен, – кивнул Паркета.

А на следующий день Краузе неожиданно примчался сам к Андрею и возбужденно сообщил, что он имел беседу со своим коллегой, направляющимся со специальным поручением в рейх. И тот поведал ему тайну государственной полевой полиции, где он служит. А заключается она в том, что командующий 1-й танковой армией генерал Эбергард Маккензен и начальник пропаганды этой же армии Миллер при отступлении из Пятигорска прихватили ценнейшую коллекцию картин Ростовского музея изобразительных искусств, эвакуированного в свое время на Северный Кавказ. Среди этих картин есть такие шедевры…

Гельмут Краузе развернул листок и стал читать своему «другу Гансу». Андрей слушал и покачивал головой, запоминая фамилии великих художников: Рибейра, Рубенса, Мурильо, Иорданеса, Верещагина, Коровина, Крамского, Поленова, Репина, Лагорио, Айвазовского, Шишкина…

– Так вот, Ганс, – подвел черту Краузе, – не мешало бы нам добраться до этого коллекционного клада Эбергарда Маккензена и его пропагандиста Миллера.

– Ну… – развел руками Паркета. – Командующий 1-й танковой армией и этот Миллер… к ним добраться будет сложно, Гельмут. Да и потом, где эта коллекция? С ним, или он уже отправил ее в фа– терлянд?

– Нет-нет, – начал убеждать Андрея Краузе. – Макс-Ульрих, мой коллега, утверждает, что самые ценные картины генерал возит с собой в виде рулона, без рам, и прячет этот рулон в одном из чемоданов.

– А где сейчас находится этот самый Маккензен? – уточнил Андрей.

Но Краузе в свою очередь развел руками и сказал, что не знает.

– Но я обязательно выясню, – заявил гестаповец.

Занятия подходили к концу. Группа готовилась к отбытию в Киев. Машина была почти отремонтирована, и сверкала на солнце хромированным никелем и черным лаком.

Перед Паркетой стоял вопрос, куда определить лейтенанта Корна, который по документам значился теперь как штурмфюрер СС Юлиус Вайс. Он выбыл уже из официальных списков отправляющихся на фронт, как арестованный гестапо. Определить его на прежнее место службы в штаб тыла «Восток» также не представлялось, возможным, поскольку он был скомпрометирован в глазах руководства этого штаба и все знали, что он то ли отправлен на восточный фронт, то ли арестован гестапо. Поэтому, посоветовавшись с Краузе, Андрей решил взять Вильгельма Корна с собой.

Был конец июня, когда инструктор Кепплер объявил своим ученикам об окончании учебы. На прощание Готфрид Кепплер сказал Андрею о письме, которое якобы бригадефюрер СС Франц Ауге отправил командующему войсками СС обергруппенфюреру Юнтеру. В письме находилось также фото Андрея Паркеты в форме гауптштурмфюрера СД. Текст письма был следующим:

«Дорогой Макс!

Посылаю тебе фотографию своего единственного брата, чтобы ты его сразу признал и принял как своего ближайшего и верного партайгеноссе, способного служить тебе верой и правдой, быть твоим верным помощником. Твой Франц, бригадефюрер СС».

Паркета понял, что все это делается с целью придать больше уверенности при посещении столь высокопоставленного лица фашистской элиты. И неожиданно для себя Андрей спросил Кепплера, как он думает, не взять ли ему с собой в Киев своего «дружка» Гельмута Краузе?