Разум и чувства - Джейн Остен

Я, остающаяся такой-то и такой-то…»

Как только Элинор закончила читать его, она задумалась над тем, было ли оно написано от души или нет? И планировалось ли, чтобы оно попало миссис Дженнингс в руки, которая, получив его от Элинор, прочитала его громко, со многими комментариями, удовлетворением и похвалой.

– Очень, право, хорошо! Как же мило, она пишет! Ох! Ох! Так и следовало ожидать, что они не окажутся вне общества! Это так похоже на Люси! Бедняжка! Я надеюсь, что помогу им устроиться в жизни, и сделаю это от всего сердца! Она зовет меня «миссис Дженнингс», вы видели! Такая славная девушка, редко сейчас таких встретишь! Уж точно! Какие правильные и грамотные предложения, и какой почерк! Да, конечно, я обязательно навещу их! Как внимательна она, подумала о каждом! Спасибо моя дорогая, что показали его мне! Это самое приятное письмо, которое я когда-либо получала, и делает честь уму и сердцу Люси…

Сестры Дэшвуд гостили в Лондоне уже больше двух месяцев, и желание Марианны поскорее уехать домой росло с каждым днем. Она скучала по простоте и свободе мирной провинции, и воображала, что если какое-нибудь место и может дать ей облегчение, так это только Бартон. Элинор относилась к отъезду почти также как, и Марианна, но единственное, что ее останавливало, так это то, что дорога была достаточно долгой и трудной, но эти трудности уже пугали Марианну. Она первой начала готовиться к отъезду и даже объявила об этом своей доброй хозяйке, которая принялась ее отговаривать со всем своим красноречием от этого поспешного решения. Когда же всё было решено и до их отъезда домой оставалось всего несколько недель, перед Элинор и Марианной вдруг возникла неожиданная дорога. Палмеры отправлялись в Кливленд в конце марта, на Пасху, и настойчиво приглашали с собой миссис Дженнингс с сестрами Дэшвуд. Это не могло, само по себе, быть принято мисс Дэшвуд, но под нажимом самого мистера Палмера, который уговаривал ее поехать с ними ради младшей сестры, которой необходимо сменить обстановку, она согласилась.

Когда она рассказала об этом Марианне, о том, что согласилась на эту поездку, то ее первая реакция была неожиданной.

– Кливленд! – воскликнула она, – Нет, я не могу ехать в Кливленд!

– Ты забыла, – сказал Элинор мягко, – что там ситуация не… что это не рядом по соседству с…

– Но, это же в Соммерсетширре! Я не могу ехать в Соммерсетширр, куда я собиралась когда-то переехать! Нет, Элинор, я не могу…

Элинор не стала отговаривать ее и только сказала, что это самый короткий путь домой, к их любимой матери, за которой они обе так соскучились. Из Кливленда, который в нескольких милях от Бристоля, расстояние до Бартона было не больше одного дня пути. К тому же, мать могла послать за ними своего слугу, чтобы ускорить их возвращение. Если им не придется оставаться в Кливленде больше недели, то дома они смогут быть уже через недели три. Так как отношение Марианны к матери были искренними, то она согласилась с Элинор, которой пришлось прибегнуть еще к одной хитрости.

Миссис Дженнингс не хотела отпускать своих гостей домой и настаивала, чтобы они вернулись из Кливленда в Лондон вместе с ней. Элинор была благодарна за такое отношение, но это не совпадало с их желанием, и уж точно с желанием их матери. Все, что могло заставить их сюда вернуться, было заранее улажено, и Марианна почувствовала облегчение, считая дни и часы, которые отделяют ее от Бартона.

– Ах! Полковник, я просто не знаю, что я и вы будем делать, когда они уедут! – вздохнула миссис Дженнингс, когда Брэндон зашел к ним перед отъездом. – Они полны решимости не возвращаться и ехать прямо домой от Палмеров! Как несчастна я буду, вернувшись сюда, домой одна! О! Боже! Мы просто будем сидеть и глупо таращиться друг на друга, как две кошки!

Возможно, миссис Дженнингс, представляя полковнику печальную картину их будущего, подталкивала его к шагу, который избавил бы его от этого. Если всё будет именно так, то ее цель достигнута! Когда Элинор передвинулась поближе к окну, чтоб лучше рассмотреть гравюру, копию которой она хотела сделать своим друзьям, он немедленно последовал за ней и говорил с ней несколько минут.

Эффект, который это произвело на молодую леди, не мог укрыться от глаз миссис Дженнингс. К тому же, она была слишком благородна, чтоб прислушиваться, а только пересела так, чтобы не слышать их, поближе к пианофорте, на котором играла Марианна. Но она не могла не видеть, что Элинор покраснела от волнения и была так увлечена тем, о чем они говорили, что показывало ее явную заинтересованность беседой. И так, как она шла дальше в своих надеждах, то в перерыве игры, когда Марианна переходила от одного урока к другому, некоторые слова полковника все же достигли, пусть и непроизвольно, ее слуха. Судя по обрывкам фраз, он извинялся за то, что его дом для этого не подходит. Это вполне доказывало, что все идет, как надо, безо всяких на то подтверждений. Она удивилась его манере говорить такое, но отнесла это к принятому этикету. Миссис Дженнингс увидела, что Элинор ответила, но уже не расслышала что именно, и, судя, по движению ее губ, разговор шел не о материальных вещах. Миссис Дженнингс мысленно похвалила Элинор за такую правдивость. Затем они поговорили еще несколько минут и разошлись, не сказав более ни слова. Но другая счастливая встреча его с Марианной принесли возможность старой леди услышать последние слова полковника, сказанные тихим голосом:

– Я боюсь, что это не может произойти очень скоро.

Изумленная и потрясенная такой речью, не свойственной влюбленным, миссис Дженнингс едва не разрыдалась.

– О, Боже! – подумала она и, чтобы проверить свои наблюдения, замерла в тишине, – Это очень странно! Куда еще ему тянуть с предложением!

Но, она заметила, что эта заминка с полковником, похоже, не очень-то оскорбляла или обижала сестер Дэшвуд. По окончании этого совещания, и разойдясь по разным сторонам, миссис Дженнингс очень четко расслышала, как Элинор сказала ему голосом с достаточным чувством:

– Я всегда буду вам очень обязана.

Миссис Дженнингс была обрадована ее благодарностью, но удивлена, тем, что полковник после таких слов благодарности развернулся и молча вышел. А разговор у полковника с Элинор был, на самом деле, вот о чем:

– Я слышал, – сказал он с большим участием, – о несправедливости, которую ваш друг Феррарс терпит от своей семьи. И, если я правильно понял причину всего, то его семья подвергла его этому за то, что он был помолвлен с недостойной на их взгляд девушкой. Правильно ли меня проинформировали? Так ли это?

Элинор рассказала, как все это было.

– Жестоко, какая непростительная жестокость! – ответил полковник в сердцах, – разделять или пытаться разделить двух молодых людей, так давно принадлежавших друг другу! Это ужасно! Миссис Феррарс, возможно, даже и не знает, что она делает и к чему она подводит своего сына! Я видел миссис Феррарс два или три раза на Харлей-Стрит. И я очень симпатизирую ему! Он, конечно, не из тех людей, с которыми близко можно сойтись за короткое знакомство! Но я достаточно разглядел его, чтобы пожелать ему счастья, а как ваш знакомый, желаю этого еще больше! Я понял, что он собирался принять сан. Не могли бы вы передать ему, что сейчас освободилось место викария в Делафорде, я только что узнал об этом из утренней почты. Вдруг это ему подойдет, хотя я так не думаю, так как это слишком большая разница с тем уровнем жизни, что он сейчас имеет! Хотя, это все же лучшее, с тем, например, что есть у меня. Это ведь и дом приходского священника и около двухсот фунтов годового жалования, и со временем, может, и больше, я надеюсь! Ну, конечно, это не такой доход, чтоб жить очень свободно. Как бы ни было, я с радостью сообщаю ему об этом. Вдруг, это может его заинтересовать.