Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

— Тут и в самом деле нужны зоркие глаза.

— Так или иначе, — заключил Кош, — это весьма важное показание. Следователь поможет вам лучше понять увиденное… Господин Лантье и господин Рубо, соблаговолите сообщить мне сведения о себе, чтобы вас можно было вызвать.

Все было кончено, толпа зевак мало-помалу разошлась, станция зажила привычной жизнью. Рубо пожал машинисту руку крепче, чем обычно, и чуть не бегом пустился к отправлявшемуся в девять пятьдесят пассажирскому поезду, на который уже началась посадка. Жак, оставшись вдвоем с Севериной, потому что г-жа Лебле, Пеке и Филомена удалились, о чем-то шепчась, счел своим долгом проводить молодую женщину до конца платформы, где находился служебный вход; он не знал, о чем говорить с нею, и все не уходил, словно какая-то невидимая связь возникла между ними. День разгорался все ярче и ярче, ослепительное солнце окончательно победило утренний туман и светило посреди прозрачного голубого неба; начинался прилив, ветер крепчал и доносил соленое дыхание моря. Когда Жак решился наконец отойти от Северины, он вновь встретил взгляд ее больших нежных глаз, испуганное и умоляющее выражение которых так глубоко потрясло его перед тем.

Послышался негромкий свисток. Это Рубо дал сигнал к отправлению. Паровоз отозвался продолжительным свистом, и поезд, отходивший в девять пятьдесят, тронулся, покатил быстрее и скрылся вдали, поглощенный золотистой солнечной дымкой.

В этот день — шла вторая неделя марта — следователь, г-н Денизе, вновь пригласил к себе, в руанский Дворец правосудия, наиболее важных свидетелей по делу Гранморена.

Вот уже три недели громкий шум, вызванный этим делом, не утихал. Оно потрясло Руан, взволновало Париж, и газеты оппозиции, которые вели ожесточенную кампанию против Империи, воспользовались им как орудием в борьбе. Приближались всеобщие выборы, это наложило отпечаток на всю политическую жизнь и еще больше обострило борьбу. В палате депутатов произошли бурные заседания: на одном из них была подвергнута сомнению законность полномочий двух депутатов, близких к особе императора; на другом раздавались резкие нападки на финансовую деятельность префекта департамента Сены и требования провести новые выборы в муниципальный совет. И дело Гранморена только подогрело страсти: в связи с этим убийством циркулировали самые невероятные слухи, газеты каждое утро высказывали новые предположения, оскорбительные для правительства. С одной стороны, давали понять, что убитый — человек, принятый при дворе, бывший судейский чиновник, командор ордена Почетного легиона, обладатель нескольких миллионов, — предавался самому мерзкому разврату; с другой стороны, затяжка следствия позволяла обвинять полицию и судебное ведомство в попустительстве, газеты охотно зубоскалили по поводу таинственного убийцы, который как в воду канул. И то, что в такого рода нападках было немало справедливого, делало их еще более несносными.

Вот почему г-н Денизе в полной мере сознавал лежавшую на нем тяжкую ответственность. Он также испытывал сильное волнение, ибо был честолюбив и давно уже с нетерпением ждал подобное уголовное дело, чтобы выказать себя с самой лучшей стороны — прозорливым и энергичным. Сын крупного нормандского скотовода, он изучал право в Кане и довольно поздно вступил в корпорацию судейских чиновников; то обстоятельство, что он происходил из крестьян, а также банкротство отца затрудняли ему продвижение по службе. Сначала Денизе был товарищем прокурора в Берне, Дьеппе и Гавре, и только через десять лет его назначили прокурором в Понт-Одемер. Затем его перевели товарищем прокурора в Руан, а полтора года назад, когда ему уже стукнуло пятьдесят, его сделали судебным следователем. Не имея состояния, снедаемый потребностями, которые он не мог удовлетворить при столь скудном жалованье, Денизе жил в таком же зависимом положении, как все дурно оплачиваемые судейские чиновники, но мирятся с такой участью лишь люди посредственные, а более умные подсиживают друг друга, ожидая случая подороже продать себя. У Денизе был весьма живой проницательный ум, при этом он был честен и любил свою профессию, его опьяняло сознание собственного могущества: сидя в своем кабинете, он чувствовал, что в его руках свобода других людей. Рвение Денизе умерялось только корыстным расчетом; в начале следствия им владело одно лишь стремление обнаружить истину, но ему так страстно хотелось получить крест Почетного легиона и перебраться в Париж, что теперь он продвигался вперед с крайней осмотрительностью, опасаясь попасть в подстерегавшие его со всех сторон ловушки, где могли найти гибель его честолюбивые надежды.

Надо сказать, что следователь был предупрежден, поэтому, едва приступив к дознанию, он, по совету одного из друзей, отправился в Париж, в министерство юстиции. Там Денизе имел продолжительную беседу с секретарем министра, г-ном Ками-Ламоттом, человеком весьма влиятельным и вхожим в императорский дворец: он ведал назначением и перемещением судебных чиновников. Это был красивый мужчина, также начавший свою карьеру товарищем прокурора; однако благодаря связям — собственным и связям жены — он сделался депутатом и был награжден большим офицерским крестом ордена Почетного легиона. Дело об убийстве Гранморена, естественно, попало к нему в руки: прокурор Руана, обеспокоенный этой подозрительной историей, где жертвой оказался видный в прошлом судейский чиновник, предусмотрительно решил доложить обо всем министру, который в свою очередь спихнул дело на секретаря. И тут обнаружилось любопытное совпадение: г-н Ками-Ламотт в юности учился вместе с Гранмореном, но был на несколько лет моложе его; он и позднее остался на дружеской ноге с председателем суда и досконально все о нем знал, вплоть до присущих тому пороков. Секретарь министра с глубокой печалью говорил о трагической смерти своего давнего друга и еще больше укрепил следователя в ревностном стремлении поймать преступника. Однако он не скрыл от Денизе, что в императорском дворце весьма огорчены всем этим непомерным шумом, и даже позволил себе посоветовать, что следует проявлять величайший такт. Словом, следователь понял, что лучше всего не торопиться и ничего не предпринимать, не заручившись одобрением свыше. Он даже возвратился в Руан, в уверенности, что секретарь министра, со своей стороны, поручил тайным агентам произвести расследование этого дела. Хотели обнаружить истину, а затем, если понадобится, тщательно скрыть ее.

Между тем дни проходили за днями, и Денизе, несмотря на свое долготерпение, возмущался насмешками прессы. В нем все громче заявлял о себе полицейский, которого, как хорошую ищейку, ведет чутье. Его обуревало честолюбивое желание напасть на истинный след, он хотел первым учуять его, а потом готов был оставить этот след, если ему прикажут. Вот почему, ожидая из министерства какого-нибудь письма, совета или просто знака, которых все не было, он ревностно принялся за проведение дознания. Произвели два или три ареста, однако потом задержанных пришлось выпустить. Но внезапно вскрытие завещания председателя суда Гранморена вновь возбудило в Денизе зародившееся в нем еще в самом начале следствия подозрение о возможной причастности к преступлению супругов Рубо. Завещание изобиловало весьма странными дарственными распоряжениями, и по одному из них Северина Рубо становилась законной наследницей дома, расположенного в местности под названием Круа-де-Мофра. Итак, побудительный мотив к убийству, который до тех пор тщетно пытались установить, отныне был налицо: зная об этом пункте завещания, супруги Рубо могли убить своего благодетеля, чтоб немедленно вступить во владение имуществом. Мысль эта неотступно преследовала Денизе, тем более что Ками-Ламотт в каком-то странном тоне говорил о г-же Рубо, которую встречал еще совсем девочкой в доме Гранморена. Однако как много тут было неправдоподобного, просто невероятного и с нравственной и с чисто практической точки зрения! С тех пор как Денизе направил дознание по этому пути, он на каждом шагу сталкивался с фактами, которые никак не вязались с тем классическим методом ведения судебного следствия, какой у него сложился. Ничто не подтверждалось, не удавалось обнаружить главную пружину, первопричину преступления, которая бы все осветила.

Денизе не упускал из виду и другой след, след, указанный самим Рубо, — речь шла о человеке, который мог, воспользовавшись предотъездной суматохой, проникнуть в купе. То был пресловутый таинственный и неуловимый убийца, дававший повод для зубоскальства всем оппозиционным газетам. Судебный следователь силился установить приметы этого человека, видимо севшего в поезд в Руане и сошедшего в Барантене; но никаких точных данных собрать не удавалось, одни свидетели отвергали самую возможность для постороннего лица проникнуть в салон-вагон, сведения других были на редкость противоречивы. Казалось, след этот ничем не может помочь обнаружению истины; но тут Денизе, допрашивая путевого сторожа Мизара, неожиданно для самого себя узнал о драматической истории Кабюша и Луизетты, этой девочки, опозоренной Гранмореном, которая укрылась у своего возлюбленного и там умерла. Это открытие его как громом поразило, и в его голове разом возник классический обвинительный акт. Тут было все: и угрозы каменолома убить Гранморена, и преступное прошлое этого Кабюша, и его неуклюжие, беспомощные попытки доказать свое алиби. Следователя словно осенило, и он накануне отдал негласный приказ арестовать Кабюша, который жил в лесной чаще, в небольшом домике, походившем на логово зверя; при обыске были обнаружены штаны, перепачканные кровью. И все еще борясь с соблазном окончательно принять эту версию, обещая себе пока не отбрасывать предположение о виновности супругов Рубо, Денизе ликовал при мысли, что только у него достало чутья обнаружить подлинного убийцу. И чтобы полностью убедиться в своей правоте, он пригласил к себе в тот день нескольких свидетелей, уже опрошенных сразу же после преступления.