(Не)идеальная девочка - Настя Мирная

— Ты сейчас ошибку совершаешь, Насть. — стараюсь ухватить её взгляд, но вижу только пустоту. Будто из неё всю жизнь разом выкачали.

— Нет, Северов. Сейчас я, наконец, поступаю правильно.

— Ты же не любишь его. Ты меня, маленькая, любишь. — сплетаю наши пальцы и сам не знаю, кого пытаюсь убедить в своих словах, её или себя.

— Я никогда этого не говорила. — отбивает спокойно, а меня на ошмётки раздирает.

— Я тоже. Раньше. Но теперь сказал. Я тебя… — и похуй уже на гордость. Всё равно, я сдохну с ней или без неё, если Миронова оставит меня, — тебя лю…

— Не говори этого, Артём! Хватит позориться! С каких пор ты стал такой тряпкой? — в её словах столько иронии, что я выть готов от того, как много боли это приносит. А она продолжает. — Ты правда думаешь, что я променяю стабильную и богатую жизнь с уверенным, самодостаточным и успешным мужчиной на какую-то непонятную любовь со студентом, у которого кроме тачки и амбиций ничего нет?! Совсем свихнулся, что ли? — смеётся каким-то истерическим смехом, а я наконец подыхаю от этой самой любви.

Молча снимаю блокировку с дверей, и уже НЕ моя девочка быстро выскакивает из машины, аккуратно, как и всегда, закрыв дверь.

Что здесь можно сказать? Что ещё, блядь, добавить к её словам? Неужели она всегда была такой амбициозной, жадной до денег сукой?

Быстро вытаскиваю из памяти фрагменты воспоминаний.

"Вообще-то на все свои хотелки я сама зарабатываю…"

Бабы с такими запросами не работают.

Дальше.

Суши бар. Официант приносит счёт. Миронова достаёт карту, чтобы заплатить.

"— Убери.

— Но…

— Никаких "но", Настя!"

Они никогда за себя не платят. Вытягиваю ещё одно воспоминание.

"— Я из-за тебя телефон разбила.

— Куплю новый, раз уж и здесь виноват.

— Сама куплю."

И прошлый сама купила взамен того, что я о стену расхуярил. И от этого долго отказывалась, особенно когда поняла, что модель не из дешёвых.

Нет, это не моя идеальная девочка.

Не отпущу.

Вылетаю из машины и бегу на другую сторону дороги, едва не попадая под колёса, туда, где стоит Настя.

— Что ещё… — открывает рот, едва замечая меня, но договорить не позволяю.

Сгребаю в охапку и набрасываюсь на её рот. Дико, жадно, влажно, жарко, со всеми, сука, голодом и тоской целую. Все чувства свои вкладываю. Всю эту любовь сраную.

Отвечает спустя всего пару мгновений. Обнимает за шею. Запутывается пальцами в волосах. Сильнее давит на затылок, вынуждая прижаться ближе. Принимаю и жмусь всем телом. Она то же самое делает. Будто сплавиться пытаемся. Просовывает язык мне в рот и стонет, царапая кожу на голове, когда начинаю посасывать, лаская кончик её языка своим. Опять ощущаю солёный привкус слёз на наших губах, но всё так же не отпускаю.

Чувство такое, что если, блядь, хоть на секунду целовать перестану, то она исчезнет, растворится в городском смоге и больше никогда не вернётся. Остановиться всё же приходится, когда ни у кого из нас не остаётся кислорода. Жадно хватаем воздух сквозь распухшие губы. И снова не позволяю появиться между нами ни единому миллиметру. Сжимаю до синяков её тело.

Не дам уйти. Не отпущу!

Моя девочка падает мне на грудь и начинает захлёбываться слезами. Постоянно повторяя:

— Отпусти меня, Артём. Пожалуйста, Тёма, отпусти. Дай уйти. Так надо. Отпусти. Это неправильно.

— Это правильно, маленькая. — всматриваюсь в её нереально-зелёные глаза и впервые за сегодняшний день вижу в них отражение того, что творится у неё внутри: боль, страх, тоска.

Всё это там, но она не впускает меня. Понимаю, что словами, сука, не пробьюсь, поэтому опять целую. А потом ещё. И ещё. И снова.

— Хватит, Артём! — кричит, вырываясь из моих рук. — Отпусти меня! Хватит!

— Насть… Малыш… Девочка моя… — ласкаю словами и снова тянусь к ней, но она отлетает ещё дальше.

— Я сказала, хватит! Оставь меня в покое, Северов! Что тебе не понятно?! Я Кирилла люблю!

Делаю шаг вперёд, как слышу за спиной голос, владельца которого готов разорвать на месте.

— Она сказала, оставь её в покое. — ровно отрубает Должанский.

И снова я оказываюсь не готов к тому, что происходит. Будто со стороны наблюдаю за каким-то театром абсурда.

Настя, вся в слезах и с распухшими от моих поцелуев губами, срывается с места и бросается этому уёбку на шею. И со словами "Кир, наконец-то ты приехал", целует его. А я снова и снова подыхаю, ни в силах ни хрена из себя выдавить. Просто смотрю, как он обнимает её за плечи, подталкивает к машине и направляется в мою сторону.

— Она свой выбор сделала. Рекомендую больше никогда не приближаться к моей будущей жене, иначе я получу запретительный ордер.

— Засунь свой ордер себе в задницу! — рычу, сжимая кулаки, готовясь в любой момент втрамбовать ему нос в череп.

— Отвали от неё. Ясно?!

— Нихуя мне не ясно!

Заношу руку для удара, но тут между нами вырастает Миронова и хватает меня за футболку.

— Не надо, Артём, пожалуйста. Не надо.

С каким-то охуительным трудом стягиваю глаза вниз и смотрю на любимое до разрыва сердца лицо. Опускаю руку, но тут же кладу на её щёку.

— Это правда? Это твой выбор? — киваю головой на зализыша.

— Да, Артём. Если любишь, отпусти. — шепчет одними губами и из глаз вытекают две крупные слезы.

Ловлю их пальцами и опять подыхаю.

Раз за разом. Снова и снова. Бесконечно.

Секунда на вдох. Вся жизнь на выдохе.

— Я тебя ненавижу, Настя. — выплёвываю и отталкиваю от себя самого близкого и родного человека на свете.

Глава 30

Это не начало конца. Это ядерный взрыв, после которого ничего не остаётся

С того самого дня моя жизнь превратилась в сплошной Ад. Я умерла и попала в преисподнюю. Вечные муки. Постоянные пытки. Неиссякаемые способы издевательства над моей и без того истерзанной душой. Все девять кругов Ада.

Она рыдает кровавыми слезами. Кровь выступает из рваных ран. Сочится из глубоких порезов. Ни один хирург не в силах заштопать искалеченные органы.

Кирилл, естественно, доложил родителям о причине моей апатии, в которую я впала, как только машина сдвинулась с места. Меня усадили за стол и принялись читать лекции о том, насколько я неправильно поступаю. Распинаться, какая я ужасная. Что Артём мне не пара. Скоро свадьба и так далее. Можно ещё долго рассказывать о том, что они мне наговорили, но я не стану. Даже вспоминать тошно.

День сменяется вечером, а я