Разбойничьи Острова - Яна Вальд

давно сжег бы меня дотла. Смерть — я ведь уже видела ее: ты обнимешь меня и не отпустишь. Когда один убивает другого, смерть смешна и глупа. Вот я и смеюсь, Господин мой. Я не хочу умирать, но я не боюсь. Но… странно было бы совсем не думать про их луки. Я не знаю, почему стрелы летят мимо, — просто так должно быть. Их так много, а достаточно лишь одной… Господин Моря, регинцы тоже призывают своего бога — я верю, что ты сильнее его! А больше верю в другое: боги не сражаются, не враждуют, не подобны нам! Вы, надежда наша, наша уверенность, должны быть нас мудрее! Я не знаю, о чем тебя просить. Не о дочерях, не об Островах, не о Теоре, где бы он ни был. Их ты и так защитишь от всего, кроме того, чему должно случиться. Да, мне все-таки немного страшно. Мир умирает для мертвого, для Аны умер, я слишком люблю этот мир. О чем попросить тебя? Явить мощь свою, внушить врагам ужас? Может, о том, чтоб стрелы и дальше летели мимо…”

Люди видели и рассказывали друг другу: она указала рукой на воду — и в тот же миг птицы с окрестных скал взвились с громким криком. И вслед за ними взвилось Море. Ощетинилось яростными волнами, заревело, как спущенный с цепи пес, кинулось на берег. Взвилось небо, взорвалось молниями, рухнуло на толпу ветром и градом. И многие разглядели в пенистых гребнях что-то страшное, что-то большее, чем буря. Лодочка дошла до мелководья, и вся в синем женщина легко спрыгнула с нее. Несколько воинов кинулись к ней с обнаженными мечами, они и рассказали потом: глаза у нее были синие, цвета морской бездны, заглянешь — и кажется, будто тонешь в водовороте. Она вновь подняла руку, указала на пораженных страхом мужчин, так и не добежавших до нее, на толпу, на саму землю — и никто не усомнился: сейчас Море хлынет на берег, захлестнув все кругом. Ожили придания, страх, передаваемый из поколения в поколения. Один голос завизжал: “Морской дьявол!”, другие подхватили: “Арида вернулась!”. Люди кричали, что видят между волнами морских змей, уже раскрывших жадные пасти. И, наконец, регинцы дрогнули, побежали.

Дельфина махнула рукой своей команде, ошарашенной не меньше регинцев:

— Вперед!

И мысленно добавила: “Пока они не опомнились…”

Много лет спустя разбойница знала точно: совершенное безумие — горсткой выйти на берег и взять все, что хотят. Невозможно! Долг, решимость, преданность не заставили бы ее снова встать под стрелы. А тогда почему-то была уверена, что останется цела. Господин Морской подсказал? Или простое отчаяние? Как в забытье, она стояла в лодке, на мир вокруг смотрела, словно на отражение мира в воде, даже страх был какой-то ненастоящий. Бесконечные дни и ночи Дельфина могла лишь держать Наэва за руку. Есть предел, за которым все кажется возможным, — Дельфина переступила его, смирившись с мыслью, что из четверых она останется одна.

И сбылся единственный шанс из тысячи — набег удался.

— А птицы…?

— Их вспугнули, конечно, — сказала Дельфина. — Меда и Тина просто сделали это в нужный момент.

Лицо Наэва чуть дрогнуло, что означало улыбку. Для разговоров он был еще слаб. И от слабости потрясен меньше, чем следовало.

Десять дней назад островитянка дала себе клятву. “Плясунья” после многих трудов и приключений устраивалась на ночлег у одинокого берега, а Наэв расплавился от пота. Пока Меда и Дельфина стягивали с него рубаху, он вдруг внятно спросил, в какой они земле. И, наверное, удивился, что вместо ответа Меда запричитала благодарности Дэе и Ариде, а половина тэру над ним склонились:

— Выбранный Главарь!

— Наэв!

— Братец!

— Как ты?

Он, едва шевеля языком, не в силах даже голову поднять, попробовал описать это словами:

— Как рыба… которую варили… дней десять…

— Восемь…, — прошептала Дельфина. — Мы в Лусинии, братик, наведались после монастыря в деревни.

Она сидела рядом на коленях — как все эти дни — и все еще держала Наэва за руку. Поняла, что о змеях, стрелах и лодке надо молчать, пока он не окрепнет хоть немного. И с этой мыслью будто сама очнулась. Осознала, насколько верной смертью была ее затея. Дельфина тихо выбралась из толпы тэру, прошмыгнула на нос корабля. Не плакала, но лицо руками закрыла. И поклялась, что никогда больше не откажется от надежды.

Еще десять дней Наэв все время спал, даже пару фраз подряд произносил с трудом. Приступы жара и озноба продолжались, но, наконец, стали приступами, а не безвыходной многодневной ловушкой. Потом они ослабли, словно наскучили речной демонице. Наконец, тоном Выбранного Главаря, а не брата, он сказал, что уши-то у него здоровы, слушать может, и должен знать, что произошло.

— Они бросили корабли, — рассказывала Дельфина, — кинулись прятаться в недостроенном святилище. Кричали про морских змей. Конечно, побежали не все, многие пытались сражаться. Но дождь так хлестал, что мы едва видели их, а они нас.

— Дождь?… вроде было… ничего не помню!

— Вот и хорошо, — пробормотала она. Хотелось бы ей тоже забыть. Продолжила: — Представляешь — регинцы меня боялись! Узнавали и отступали, стоило мне только на них взглянуть. Жрец шел на меня с мечом и крестом и называл ведьмой. У меня был только Зуб, но Лан бросился на него, мне и рукой шевельнуть не пришлось. Инве услышал наши молитвы — теперь у нас много добычи, даже ландский янтарь, дар Герцога святилищу. Хотела бы я увидеть лицо Герцога, когда ему об этом доложат.

— Нельзя было… Тину… посадить в лодку?…

Дельфина засмеялась:

— Ты бы поверил, что Тина может наслать морских змей? Кроме того… это ведь я придумала.

Наэв понимал, что ее выбрали Главарем, а не младшей сестренкой, и не пожалеют лишний раз. Из команды "Плясуньи" одна Дельфина еще раздумывала, не были ли змеи игрой буйного воображения. Люди верят тому, чему привыкли верить. Слишком долго Региния считала Острова порождением морских чудовищ. Тэру знали все уловки Жрицы и все равно не сомневались, что это ее слово вызвало бурю. Может, они правы?

— А потом мы шли в самый шторм, — рассказывала Дельфина. — “Плясунью” швыряло, как пылинку. Только я тоже этого не помню. Тэру сказали, что хватит уже с меня, чуть ли не за руку уложили спать. Я свернулась клубочком рядом с тобой, и глаза открыла через сутки.

— В бурю — спала…?

— Словно на руках у матери. Я ведь знаю, что Море нас не обидит.

— Что ж…тебе…снилось…?

— Лодка, конечно, — сказала