Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772 - 1863. - Александр Тургенев

Я и со мною поседелый в боях Володимиров доехали блаополучно до Полтавы. Отсюда отправились ночью, которая тогда была очень темна; шел небольшой дождь, дорога была грязна, и, как говорится, зги Божией не видно.

На 15-й или 17-й от Полтавы версте, взъехав на небольшой мост, мы провалились таким образом, что задния колеса коляски погрузились в канаву, передния стояли на последних перекладинах помоста, лошади же были уже на дороге. Я дремал в коляске, но толчек, происшедший при провале коляски сквозь мост, разбудил меня, я не успел еще понять с просонья, что случилось, силился в темноте разсмотреть, что было причиною остановки и неправильнаго положения коляски моей, как храбрый Володимиров басистым голосом спрашивает меня:

— Ваше высокоблагородие, не ушиблись ли вы? не повредили ли раненую руку? Мы провалились сквозь мост.

—  Нет, брат Володимиров, ничего,—отвечал я, — да что мы будем делать?

Володимиров другим вопросом требует моего согласия на исполнение меры, им придуманной.

—  Ваше высокоблагородие, не   прикажете ли поколотить ямщика-жида?

—  А за что его колотить, Володимиров?

—  Как за что, ваше высокоблагородие? как он не видал и не узнал?

—  Володимиров, стыдно, брат! Жида и тогда было бы не за что колотить, еслибы он и на мост не попал,—видишь, как темно, хоть глаз выколи,—а еще того менее было бы справедливо колотить за то жида, что мост провалился; в этом жид никак не виноват, а ближе винить за это местное начальство, что на большой дороге такие худые мосты.

—  А все не мешало бы, ваше высокоблагородие, поколотить жида,— до местнаго начальства не доберешься, да кто их там разберет, а жид под руками.

В 1829 году, когда я был директором Медицинскаго департамента, при вступлении в должность, нашел я департамент в большом безпорядке: в запасном аптечном магазине ни фунта лекарств, в инструментальном хирургическом заводе ни одного ланцета,—словом армии Дибича в Турции, Паскевича на персидских пределах оставались без лекарств и хирургических инструментов.

 два с половиною месяца я успел снабдить обе армии по госпитальному каталогу лекарствами и всеми прочими потребностями на 975 тысяч человек. За таковую деятельность всемилостивейший государь всемилостивейше соизволил повелеть произвесть меня в действительные статские советники и пр. и пр.

Для обезпечения армий в хирургических инструментах придумал я сделать заказ в Туле, мысль сия одобрена министром (Закревским) и доведена была до высочайшаго сведения; похвалили меня. Г-н министр Закревский сам избрал чиновника, коллежскаго советника Грузинскаго, для отправления в Тулу условиться с мастерами в цене за работу, заключить контракт, дать задатки. С моей стороны, то-есть от департамента, было сделано распоряжение и утверждено министром, чтобы контракт с мастерами заключил Грузинский при посредстве тульскаго гражданскаго губернатора и начальника Тульскаго оружейнаго завода. Инструменты от мастеров принимать и сличать с данными образцами поручено было Тульской врачебной управе, и, в случае могущих возникнуть при приеме споров и пререканий, велено было для скорейшаго разрешения относиться непосредственно к губернатору и начальнику оружейнаго завода. Кажется, все обдумано, кажется, казна обезпечена, кажется, и мастера ограждены от притязаний со стороны управы при приеме инструментов.

Мастера начали представлять худо сделанные инструменты, возникла переписка и пререкания у губернатора и начальника завода, было произведено следствие, и, наконец, инструменты забракованы, не приняты. Прошу заметить—все это происходило в Туле, а я директорствовал денно и нощно в департаменте в Петербурге; думал: «а мне какое дело! что с моей стороны было должно сделать — сделано, я прав». Нет, не так-то у нас водится.

В 1830 и 1831 году, во время высочайшаго пребывания государя императора в Москве, тульские мастера всеподданнейше утруждали государя императора прошением повелеть принять инструменты. Прошу заметить—в это время я уже не был директором, а состоял с прочиею братиею при герольдии. По просьбе тульских мастеров назначена и послана из Москвы в Тулу экстренная коммиссия, в которой находился для осмотра и освидетельствования годности инструментов оператор Кюльдишевский.

Экстренная коммиссия смотрела, разбирала купно и с оператором Кюльдишевским и нашла, что инструментов за негодностию принять нельзя. А мне какое дело!

Вчера явился ко мне прибывший из Петербурга купец Москвин, которому поручено от оператора и управляющаго казенным хирургических инструментов заводом, Ильи Васильевича Буяльскаго, предварить меня, что учреждена ныне вновь коммиссия для окончания и решения упомянутаго дела о тульских инструментах, в которой заседает или председательствует наперстник бывшаго министра Закревскаго, зять бывшаго государственнаго секретаря Марченки, г. Александр Яковлевич Мишковский, который-де соблаговолил сделать заключение, чтобы мастерам за обракованные инструменты заплатить по договоренной цене деньги, а выданныя деньги, в пополнение казны, взыскать с бывшаго директора медицинскаго департамента Тургенева.

Не правда ли, что это стоит того «не прикажете ли поколотить жида за то, что мост провалился»? Заплатить мне нечем, следовательно, должен буду отвечать личностию, то-есть в тюрьму или отправят в знакомое место в Сибирь. Денег-то тысяч 70, коли еще не более!

Урожденная Энгельгардт, племянница князя Потемкина и фаворитка его, была выдана в замужество за полусгнившаго графа Скавронскаго, с которым якобы прижила двух дочерей. Старшая дочь была по повелению императора Павла выдана в замужество за князя Багратиона по возвращении его из италианскаго похода с Суворовым; вторая дочь вышла в замужество за графа Палена, с которым разошлась, но прижила дочь. Скавронская, то-есть племянница Потемкина, когда супруг ея граф Скавронский вовсе догнил, по смерти его вступила во второй брак с Юлием Помпеевичем графом Лита.

Дочь Пален, внучка графини Литы, вышла в замужество за графа, якобы сына Самойлова.

У графа Литы был конторщиком некто Мишковский, смесь жида с малороссиянкою. Мишковский был графом Литою передан для письмоводства и управления конторою графу и графине Самойловым. Г-н Мишковский умел войти в доверенность у молодаго графа Самойлова, сделаться его сотоварищем в кутежах и в то же время приобресть особенно милостивое расположение молодой супруги графа Самойлова. Это расположение графини к Мишковскому имело следствием развод с мужем; она поехала в чужие края, а Мишковский за труды получил от графини на 800 тысяч или более заемных писем. Дедушка граф Лита, любя по жене внучку и более еще любя деньги, приступил было к опровержению заемных писем и преследованию Мишковскаго. Худо приходило искусно-мудрому конторщику Мишковскому,—тюрьма или еще сугубее что-либо ожидало молодца. Он обратился искать спасения у государственнаго секретаря, в то время Марченки, у котораго находилось много дочерей; словом, дело слажено: одна из дочерей,—попростее, подурнее, о которой опасались, что с рук не пойдет и останется, как товар залежавшийся, отдана в жены Мишковскому, и вместе с этим прекратились все преследования и розыскивания графа Литы, и Александр Яковлевич Мишковский все денежки по заемным письмам изволил, не обинуясь, без всякой застенчивости, получить сполна!

Государственный секретарь в 1813 году, когда еще не был государственным секретарем, в походе противу французов, находясь в собственной канцелярии императора Александра, свел короткое знакомство и дружбу с Закревским, который тогда был при государе, не упомню в каком звании. Марченко и Закревский называют друг друга братьями: брат Василий, брат Арсений. Странно было видеть дружескую связь между умным и неумным человеком, но связь эта существовала, вероятно, и существует. Мишковский Марченкою был передан Закревскому, когда он был назначен министром внутренних дел. Всем и каждому известно, кто только имел какое-либо дело по министерству внутренних дел, что не Закревский был министр, а г. Мишковский, но при всем старании Закревскаго, при всей высокой доверенности государя Николая Павловича к министру, Закревский не мог Мишковскаго выдвинуть вперед по службе. В представлениях общих и особенно о Мишковском, от министра к государю восходящих, Мишковский всегда был зачеркнут, наконец Закревский приостановился даже и входить с представлениями к государю о Мишковском. В 1824 году Закревский едет в отпуск в свои деревни, взяв и Мишковскаго с собою. Министр по спопутности дорогою в проезд осматривал губернии и ревизовал присутственныя места, Мишковский был ему необходим, и ему при сем случае было весьма хлебно. Вместо Закревскаго в его отсутствие управлял министерством Ф.И. Энгель.

Тесть Мишковскаго, государственный секретарь Марченко, пишет ко мне и именно сими словами: «Батюшка Александр Михайлович, скажите мне, когда я могу к вам приехать, чтобы не отвлечь вас от занятий ваших».