Смерть меня не найдёт - Ефимия Летова

хотя наличие каких-то исполинских паукообразных, могущих сотворить подобное, отрицать нельзя — кто её, магрскую фауну, знает. Может, и есть пауки, огромные жуткие твари, непременно благославленные Тиратой. Но вязь полупрозрачных нитей, с которых лениво стекали и падали вниз мутные белые капли, почему-то скорее наводила на мысли о неких предусмотрительных людях, не желавших, чтобы в святая святых проникали посторонние.

Я застыла в нерешительности. Да, я мёртвая, бонусом к чему идёт тотальная анестезия, но представить себе как вот это вот влажное, липкое ворсистое нечто прилипнет к моему лицу, пусть даже больно не будет… Ну, нет. Кроме того, возможно, функция паутинного занавеса не столько в уничтожении неугодных гостей, сколько в предупреждении о попытке незваного гостя потревожить тиратоугодное заведение.

Тронь тонкую, как струна или леска, нить — и раздастся чудовищный вой магических сирен, набегут бритоголовые служители с вилами наперевес и потащат Камиллушку к самому главному, а тот будет опять укоризненно качать головой, не верить и изощрённо пытать телепатическими внушениями.

Пролезть между струнами нечего было и думать, слишком тесно они были переплетены между собой. Мерзость какая, ну надо же. Если долго всматриваться, начинаешь различать мельчайшие, пушистые, как парашютики тараксумов, ворсинки: дышащие, пульсирующие, наливающиеся этой тошнотворной влагой…

И я спасовала, попятилась, развернулась — и едва не взвыла, обнаружив точно такой же паутинный занавес за спиной, вероятно, появившийся за несколько секунд моего промедления. Слева и справа каменные стены. Спереди и сзади сеть паутины. Сейчас она меня опутает, окутает, сожмёт, спеленает в мокрый тугой кокон, а потом будет медленно переваривать, кусок за куском, пролезать, прорастать внутрь, и я, полностью лишённая возможности двигаться, но и не на тот свет попасть не имеющая возможности, смогу только молча наблюдать, как моя кожа стекает, подобно расплавившемуся воску, и впитывается в серебристое плотоядное макраме.

Я вжалась в каменный бок коридора, проклиная себя всеми известными мне словами, земными и местными. Хорошо хоть, кота не взяла. Вряд ли ему могли бы серьёзно повредить эти… тентакли, но кто его знает.

Паутина то ли придвинулась ближе, то ли разрослась, очередная капля сорвалась на пол, не удержавшись на тонкой извилистой струнке. Тирата, ну почему так-то?! Уж лучше бы тогда, от рук королевского мага-палача, всё как-то по-людски, лучше, нежели от иномирной пакости. А донум, как всегда, отказал, и никуда я не перемещаюсь. Или, может, он как мобильник, в глубоких подвалах не работает? Тирата, вон, из Винзора сигнал не ловит…

— Мррр? — раздалось вдруг, так буднично и знакомо, словно ничего страшного не происходило, и я открыла малодушно прикрытые глаза. За мохнатой пеленой сверкнул зелёный иллюзорный глаз.

— Брысь! Кыш! Уходи отсюда, ну же!

Кот моего благородства не оценил. Сел, интеллигентно обернул хвост вокруг лап. Хорошо, мол, сидим, душевно. Я тут, ты там, а между нами — штука такая забавная колышется.

— Не трогай! — зашептала я. — Это опасно. Может, само растает, если не шевелиться. Вдруг оно реагирует на движения?

Кот, разумеется, не ответил и слова мои проигнорировал целиком и полностью. Посидел, поморгал, поскучал, пощурил глазища, подвигал чёрными бархатными ушами в такт движению паутинного полотна, а потом приподнял лапу, примерился, и, несмотря на все рациональные аргументы стоящего рядом хомосапиенса, стукнул подушечкой по отростку.

И тот лопнул, к потолку устремилась струйка едва заметного дыма, белёсая жидкость прыснула во все стороны.

Кот воодушевился и стукнул лапой ещё и ещё…

Я, затаив дыхание, смотрела на него. Возможно, никаких особенных способностей животное и не проявило, и паутина была безопасной, но мне отчего-то думалось иначе — или только хотелось думать? Ксамурр лопал лапой паутину, точно причудливо изогнувшиеся мыльно-молочные пузыри. Разумеется, до самого потолка он не доставал, но снизу было уже реально пролезть, не задев унылой ободранной бахромы. И я полезла — вперёд, потому что… просто потому, что мне показалось: так будет правильно. Обернулась к умертвию — кот облизывал лапу, немного брезгливо, слегка подёргивая тощим напряжённым хвостом. Завитушки шерсти казались чуть влажными, но и кости проступили отчётливее.

— Не так ты и прост, — сказала я. — Ты же меня понимаешь, верно?

Кот на меня даже не взглянул.

— Я была не права, что тебе не доверилась, — вздохнула я. — Зачем-то же ты есть. Может, ты мой хранитель?

Слова "ангел" магрский язык явно не предполагал. Ксаамурр моргнул, презрительно.

— Ну да, какова подопечная, такие и ангелы, одни с белыми крылышками, другие чёрные и костлявые. Эй, не обижайся, ты куда?! Пойдём вместе, раз пришёл?

Кот обернулся. Я выпрямилась, преодолев паутинную преграду, похлопала себя по бедру — жест, обычно понятный и собакам, и котам, если верить по моей скудной практике общения с хвостатыми.

— Идём?

И тут он вдруг вздыбился, словно заболевая сколиозом на быстрой перемотке, оскалился и зашипел, точнее захрипел, каким-то змеиным "Х-х-х". Попятился, а я вздохнула:

— Ну, нет так нет. В конце концов, ты свободное умертвие. И я — свободное умертвие. Надеюсь, ещё увидимся, — последнее ляпнула ни с того, ни с сего. С чего мне на это надеяться? Кот растаял в темноте подземного хода, а я обернулась и медленно пошла дальше, на едва заметный свет. Больше никаких чудес мне по пути не встретилось, но я не питала иллюзий: люди порой гораздо страшнее, чем паутина. И, к сожалению, от удара лапой не исчезают.

Глава 53

Врать я умею неплохо. Во-первых, моральных терзаний по поводу лжи, особенно «во спасение», не имею. Во-вторых, есть большой опыт. Родители у меня были замотанные бытовухой, нервные суетливые люди, отец по большей части из-за злоупотреблений горячительными напитками, мать, в свою очередь — из-за отца. Самое главное, что от меня требовалось — не мешать им, особенно, если поблизости не оказывалось бабушки, становившейся добровольным живым заслоном между ними и мной. И хотя я никогда и ничего злокозненного заранее не планировала, как-то само собой получалось, что правду говорить нельзя. Потому что мне всё время хотелось не того, чего я, по глубокому убеждению взрослых, должна была хотеть. И речь шла не о дорогих игрушках или опасных "взрослых" увлечениях, а о сущей ерунде.

— А вот если… — говорила маленькая Камилла, и мама поджимала губы. Она и сейчас так делает, когда спрашивает о моей учёбе, отношениях, работе и жизненных перспективах, не очень-то радостных и перспективных.

В раннем детстве я мечтала стать скульптором и кондитером одновременно, но попытки сотворить съедобную чудо-глину из муки, какао, творога и почему-то соды потерпели сокрушительное поражение. Парфюмера из меня тоже не вышло —