Записки опера особого отдела - Евгений Иванов

Логвиненко встал с места, что-то хотел сказать, но передумал и, надев шапку, направился к выходу. В дверях он остановился и, не оборачиваясь, буркнул:

— Если что-то узнаю, скажу.

И тут же закрыл за собой дверь.

Так, незаметно наступил вечер, и Игорь стал собираться домой.

— Очень же ты быстро вернулся домой, — не скрывая сарказма, сказала Люда, встретив в дверях мужа, — Завтра я тебя точно никуда не отпущу, вплоть до того, что вещи твои спрячу.

— Завтра, мне необходимо быть на службе, придет главный свидетель, мне очень нужно его опросить, — взмолился Чернов, — а после разговора с ним я сразу же вернусь домой.

Он прижал к груди жену и поцеловал.

17

На следующее утро, когда Чернов зашел в штаб, капитан Ковальчук уже ждал его возле двери.

— Добрый день, — поздоровался он, — мне передали, что вы меня вызывали.

— Да, я хотел выяснить у Вас подробности пропажи щупа из редуктора на Вашем вертолете, — потягивая руку для приветствия, сказал Чернов, и, открыв дверь кабинета, пропустил Ковальчука вперед.

— Для начала, давайте познакомимся ближе, — предложил Игорь и, сняв шинель, назвал себя.

— Ковальчук Василий Федорович — старший техник вертолета, — представился капитан.

Он был чуть выше среднего роста, густые черные волосы были коротко подстрижены под «ежик», темно-карие глаза и курносый нос с горбинкой и характерное произношение буквы «г» свидетельствовали об его южно-русском или украинском происхождении.

— Я хотел, чтобы Вы мне рассказали все обстоятельства обнаружения отсутствия щупа и как развивались события в дальнейшем, — сразу начал опрос Чернов.

— Да, особенно, и рассказывать нечего, — усаживаясь поудобнее произнес техник, — Накануне были полеты. Утром, я как обычно, провел осмотр вертолета, решил проверить уровень масла в системах. Оказалось, что канал масляного зонда редуктора открыт, а самого зонда, или как вы сказали, щупа, там нет. Я не мог его где-то забыть. Поэтому сразу доложил инженеру эскадрильи. Далее, попробовали вставить туда другой щуп, чтобы измерить уровень масла, но он до конца не входил. Тогда инженер и принял решение отправить вертолет на стенд для проверки, а перед этим все начали искать зонд.

— А как Вы его нашли, ведь не просто его найти в снегу? — спросил Игорь.

— Не так сложно, как вам кажется, — усмехнулся капитан, — я сразу подумал, что со щупом слезать с вертолета не удобно, за пазуху его не положишь, одежду испачкаешь. Поэтому самое первое решение, какое может прийти в голову, это выбросить его подальше. На стоянку никто бросать не будет, значит, должны были бросить в снег. Прошел со стороны сопок и увидел его торчащим из сугроба. Вот и все.

— Да, вы врожденный сыщик, не думали, что ошиблись при выборе профессии? — сделал ему комплимент Чернов.

— Бывает иногда, — засмеялся Василий, — я, по молодости лет, хотел перейти в вашу структуру, даже к Горобченко подходил, когда тот особистом на полку был. Но Сергей Дмитриевич мне сразу сказал, что в Особый отдел берут только с высшим образованием. Так что моя мечта, так и осталась мечтой, я ведь Кировское авиационно-техническое училище заканчивал.

Ковальчук поднял глаза к потолку и мечтательно замолчал.

— Ну, коль уж мы коллеги по духу, — польстил ему Чернов, — хотелось бы узнать Ваше мнение по поводу всех этих поджогов на аэродроме. Вы ведь, наверняка в своем кругу обсуждали, кому это может быть выгодно.

— Да, никому это не выгодно, — серьезно ответил он, — Я вообще считаю, что дело рук матросов. Знаете, сейчас у молодежи свои развлечения. Мне кто-то рассказывал, что в настоящее время в Москве военные в форме в метро не заходят, потому что появилась группы малолеток, которые на спор срывает фуражки с офицеров и даже бьют их. И при этом, чем выше звание, тем выше ставки спора. И представьте, эта молодежь сейчас приходит служить к нам. Денег у них нет, вот и играют по ночам в карты на спор. Кто проиграет, тот и делает какую-то пакость. Это мое мнение, потому что взрослый человек на такое никогда не пойдет.

— Наверно в Ваших словах есть рациональное зерно, — согласился с ним Игорь, — но уж больно все как-то продуманно делается, что никаких следов не остается, и никаких свидетелей. Помните, как было при поджоге домика с формулярами…

Игорь не успел закончить фразу, как Ковальчук перебил его:

— Я не знаю обстоятельств поджога домика с формулярами, потому что в это время был в отпуске. В общих чертах ребята рассказывали, но я сам не в курсе. А по поводу продуманности, я вам скажу одно. Вспомните себя в курсантские годы. Не знаю, как вы, а мы такие номера откалывали, что отцы командиры только после выпуска о наших проделках узнавали, и то, от нас. У нас был случай…

Ковальчук собрался рассказать курсантскую историю из своей жизни, но теперь Игорь его перебил:

— Я у Вас еще хотел спросить по поводу попытки поджога базы противолодочного вооружения?

— Я-я, вообще не в курсе, — заикаясь от неожиданности, пробормотал Василий.

— Может быть, я скажу Вам новость, но когда вы подвозили капитана Лукьянова на базу, сразу после вашего отъезда и произошел пожар.

— Так, вы что нас подозреваете? — удивился офицер. Улыбка, не покидающая его все это время, резко сошла с лица.

— Нет, что Вы, — успокоил его Игорь, — насколько мне стало известно, Вы ждали Лукьянова в машине. Может быть, в это время кто-то крутился возле поста. Или ненадолго заходил на склад?

— Нет. Точно никого не было, я бы заметил, — серьезно ответил офицер.

— А перед последним пожаром, Вы никого из матросов не видели, в модуле перед обедом, — Чернов специально акцентировал свой вопрос, чтобы не унижать офицера возможными подозрениями.

— Да, я и нее помню, чтобы туда заходил, я со стоянки сразу поехал на обед. У меня ведь свой автомобиль, я к дежурной машине не привязан, — с гордостью ответил Ковальчук.

— Тогда у меня к Вам последний вопрос, — видя, что утомил человека расспросами, произнес Чернов, — Как вы считаете, мог ли Игнатов сделать это на вашем вертолете в отместку за то, что на боевую службу посылают Вас, а не его? Ведь первоначально в поход планировался он, а не Вы.

— Теоретически — да, наши вертолеты стоят рядом и, периодически, мы друг другу помогаем. Поэтому, если б он залез на мой вертолет, то никто бы на это внимания не обратил. Но, практически, этот вариант маловероятный. Игнатов на такой дерзкий поступок не способен, да и на боевую службу идти у него не было никакого желания. Он в этот раз ни у кого не отпрашивался, потому что над ним уже посмеиваться начали. Мол, служит в корабельной авиации, а корабля боится, как огня.

Ковальчук улыбнулся Чернову и спросил:

— Еще будут вопросы ко мне, а то меня ждут на стоянке.

— Самый последний, — ответил с улыбкой Чернов, — Как Вы умудрились получить звание капитан на должности старшего лейтенанта.

Техник довольно ухмыльнулся, видимо это тема была предметом его гордости и начал рассказывать:

— Четыре года назад, я выявил заводской дефект на вертолете. Ни наши инженеры, ни представители завода-изготовителя не могли найти причину неисправности, а я нашел. Вот меня и поощрили. Хотели направить на учебу в Академию, но я, к сожалению, упал с вертолета, когда зачехлял его. В итоге, сломал бедро и на том, моя карьера закончилась, — обреченно констатировал Ковальчук.

— Очень жаль, — произнес Чернов, и, пожав ему руку, добавил:

— Если вдруг что, я могу рассчитывать на Вашу помощь?

— Конечно, товарищ майор, чем смогу, обязательно помогу, — он надел шапку и, попрощавшись, вышел из кабинета.

Чернов долго смотрел ему в след и думал, какими разными бывают люди, вспоминая вчерашнюю беседу с майором Логвиненко. Почему, при одних и тех же обстоятельствах, один ведет себя агрессивно, а другой излучает полное понимание и доброжелательность. Одному 28 лет, он летчик, майор, «белая кость» и впереди — радужная перспектива по службе. Второй капитан, и возраст — далеко за тридцать, по армейским канонам — «мазута» — технарь, чью карьеру на флоте можно считать завершенной. А наряду с этим, первый — амбициозен, ершист и заносчив. Второй — гармоничен, отзывчив и доброжелателен. Было бы не удивительно, если б все было наоборот.

Однако, Чернов не долго находился в состоянии умиротворения от общения с Ковальчуком. За годы службы в контрразведке он научился относиться к людям по принципу «доверяй, но проверяй». В семье, школе, в комсомоле его воспитывали совершенно по-другому, и прививали иные ценности, но специфика работы внесла свои коррективы. Нельзя сказать, что это был правильный подход. Но, тем не менее, благодаря такому отношению к людям, он стал более лояльным к их слабостям, даже предательство и обман стали восприниматься совсем по-другому, нежели прежде.