Бюро расследования судеб - Гоэль Ноан

просыпалось что-то человеческое. Они били заключенных – но без усердия или против воли. Эта подробность позволяла им сидеть с видом агнцев среди волков. Они просто слушались приказов, рассчитывая прятаться там подольше, дабы избежать отправки на фронт. Центр умерщвления функционировал до октября 1943-го. Пятнадцать месяцев правилом здесь была зверская жестокость, а аномалией – человечность. Засвидетельствовать это собрались несколько десятков свидетелей, среди которых был и Лазарь.

Читая эти свидетельства, написанные по-немецки, Ирен чувствует, что как будто вглядывается в непроницаемую для глаз поверхность мутных вод. Сквозь пелену она различает, как там движется что-то темное, мрачное. Еще ниже, под ней, – бездна, постичь которую она не в силах. Лазарь извлекает свои признания из этой пучины. Они не трепетные, нет – они сверкают как клинки, обнаженные над молчанием без ответа.

Он рассказывает о толпе с прибывавших поездов. Он снова видит себя в этой толпе. Оторопевшего, запомнившего лишь картинку – кучи тряпья во дворе, – не осознавшего ее сути. Быстроту, с которой все совершалось, – разделение на мужчин и женщин, раздевание. Отобранный как «еврей для работы» в нижнем лагере, он никогда не выходил за границы изгороди. Но крики до него доносились. Потом он увидел большие землечерпалки, вздымавшие в небо зевы, набитые трупами. Он дышал вонью горевших тел человеческих.

И запах иногда возвращается, как призрак.

Он говорит: «Нас всех обрекли на смерть».

Их восстание родилось из такой вот достоверности.

В первый месяц его отправили в группу сортировщиков, царство Ляльки и его приспешников. Каждый из них в любой момент мог появиться и наброситься на первого попавшегося. После этого вместо человека оставался кровавый комок.

Позже Лазаря перевели в отряд плотников. Он строил пыточную для развлечения эсэсовцев, врата, имитировавшие вход в вокзал, с ведущими внутрь нарядными дорожками, под вывеской «Обермайдан», – «обманку» для жертв. Над входом даже повесили часы с неподвижными стрелками. Бывало, его подряжали и в «тарнунгкоммандо» – Tarnung Kommando, «камуфляжные отряды», – они подновляли маскировку оград. Зимой 1942/43 года число эшелонов резко уменьшилось. Они превратились в «лишние рты». Эсэсовцы заставили их голодать, что вызвало эпидемию тифа. Тех, кто не выполнял норму, просто убивали. Они потеряли сотни товарищей. Если бы в марте эшелоны не стали снова прибывать, они не дожили бы до восстания.

Точно, с подробностями он рассказывает о всех деталях пыток, казней. Каждому палачу возвращает ту долю пролитой крови, какая ему причитается. Называет их лагерными прозвищами: Лялька, Киве, Франкенштейн, Американец, Ангел смерти.

Они утратили все человеческие чувства.

Как-то осенним утром Лялька отправил их к пандусу как подкрепление. Только что прибыл большой эшелон. Им приказали присоединиться к отряду «евреев для работы», встречавших поезд. Тех называли «синими», потому что они носили синие нарукавники. Они выгружали умерших и всю поклажу, и полчаса им отводилось на отдраивание вагонов для скота, прежде чем те освободят пути для следующих поездов.

Эсэсовцы и «травники» ожидали на пандусе с кнутами и револьверами. Рычали собаки. Нерешительная толпа бросала на них испуганные взгляды. Лазарь помогал запоздавшим спрыгнуть на перрон.

Он увидел, как один эсэсовец подошел к женщине, прижимавшей к себе маленькую девочку. Он был худой и мускулистый, с розовым лицом младенца, с выгоревшими на солнце бровями. Поляки прозвали его Келев. На иврите это значит «Похотливый пес».

В руках девочки была тряпичная игрушка – Пьеро. Он уже видел такие в Праге. Пьеро был облеплен грязью, но она крепко-крепко прижимала его к себе. Он видел, что она боялась мужчин и собак.

Ирен замирает при упоминании о Пьеро. Она так хотела раскрыть эту тайну, но теперь боится ее. Предчувствует, что именно это добило Лазаря. Буквально на секунду она жалеет, что сюда приехала.

Слишком поздно.

Келев занес руку, чтобы вырвать игрушку, но ребенок ухватился за нее. Он помнит, как она все повторяла: «Neyn! Neyn!»[52] И еще ее большие черные глаза – в них пылал гнев.

Тогда Келев вынул пистолет и пустил пулю в голову матери. Та рухнула, как подкошенная. Малышка, падая вместе с ней, выпустила Пьеро из рук. Эсэсовец с ухмылкой поднял его.

Прокурор спрашивает свидетеля, сидит ли Келев на скамье подсудимых.

Тот отвечает, что не опознает его среди обвиняемых. Его имени он не знает, зато лица никогда не забудет.

В тот день Келев обратил внимание, как он смотрел на девчушку, рыдавшую на теле матери. Он приказал ему: «А ну-ка доставь мне это в лазарет».

Прокурор просит свидетеля объяснить, что такое лазарет.

Тот отвечает: так называлось строение без крыши, окруженное живой изгородью из хвороста. Широкое знамя с красным крестом при входе – привычный символ медпункта. Туда уводили стариков, калек и больных, детей, прибывших без родителей. Всех, кто замедлял конвейер смерти. Лазарет был единственным будущим, ожидавшим «евреев, отобранных для работы». Именно там эсэсовцы избавлялись от всех, кого хотели покарать или считали отработавшими свое.

– Если я правильно понимаю, вы должны были отвести этого ребенка к месту казни? – настаивает прокурор.

– Именно так, – отвечает Лазарь.

Он знал, что за этими стенами есть ров и огонь в нем поддерживается днем и ночью. Иногда эсэсовцы отправляли кого-нибудь туда – сжечь ворох фотографий и документов убитых. Он видел, как поступали с евреями. Ангел смерти приказывал жертвам сесть на край ямы. Франкенштейн в белой рубашке проходил сзади и стрелял всем в затылок. Их тела опрокидывались прямо в пекло.

С этого признания он начинает выражаться рублеными фразами, часто запинается. Владение собой рушится от взрывного воспоминания.

Он взял малышку на руки и донес до лазарета. Он говорит, что она почуяла запах страха. Волосы у нее были черненькие и курчавые, по лицу размазаны сопли и слезы. Он утешал ее и чувствовал, что с ним ей спокойнее.

Он говорит: «А что я мог сделать?..»

Его руки крепко держали ее, но они были бесполезны. Они были не в силах спасти ее.

Ее имя впечаталось в его память. Ганка.

Он говорит, что тогда еще подумал: когда я окажусь под землей – кто вспомнит о ней?

Он не мог даже представить, что выживет в Треблинке.

Когда они дошли, вход в лазарет охранял Ангел смерти. Перед ними вырос Франкенштейн в белой рубашке и с ухмылкой на уродливой роже.

Он хотел забрать у него малышку, но та вцепилась в Лазаря. Этот своим взглядом убийцы внушал ей ужас. Она снова принялась плакать. Франкенштейн ударил ее в затылок рукояткой пистолета. Черные кудряшки слиплись от крови. Он скривился: «Еще пули тратить на мразь такую».

Он уволок Ганку за ограду, на ту сторону.