На широкий простор - Якуб Колас

Вспоминает он и своих товарищей по оружию: Мартына Рыля — он полюбил его, как родного сына, и сроднился с ним в лесных скитаниях и походах, — Нупрея, Куприянчика, Тимоха Будика и весь свой отряд. Что же будет теперь с ними? Что станет с тем великим делом освобождения, за которое они так много терпели и страдали, за которое боролись всей силой души? Жить, во что бы то ни стало жить. Так требует весь опыт жизни и борьбы.

С поразительной ясностью возникает перед ним Мартын Рыль, звучит в ушах его рассказ об освобождении из-под вражеского конвоя. Дед оглядывает своих конвоиров. Легионеры съежились от мороза, подняли воротники шинелей. Двое идут впереди. За ними дед Талаш, а третий, старший, плетется сзади. Дед ощупывает взглядом фигуры легионеров, мысленно взвешивает их физическую силу. Все трое кажутся ему щуплыми, слабосильными…

Вдруг словно что-то толкнуло деда Талаша. В одно мгновение он оборачивается и бросается на старшего легионера. Выхватывает у него карабин из рук и с такой силой бьет его прикладом по голове, что ложе карабина трескается пополам. Треск сломанного карабина и хруст черепа сливаются в один звук. Точно сраженный молнией, легионер падает на землю. Глухой предсмертный крик вырывается из его груди…

— Сюда! Ко мне, хлопцы! — пронзительно кричит дед Талаш. Размахивая карабином, он бросается на остальных легионеров. От неожиданности и испуга солдаты побросали оружие и пустились наутек в лес.

Подобрал дед карабины и сам бросился бежать.

Когда он немного успокоился и пришел в себя, первое, что ему вспомнилось и что потом долго не забывалось, был хруст расколотого им черепа легионера. Хруст этот несколько дней стоял у деда в ушах.

26

Василь Бусыга и его приятели с нетерпением ожидали первых донесений от своего «партизана» Савки Мильгуна. Но проходили дни, а Савка не показывался и не давал о себе знать. Это обстоятельство начинало беспокоить войта и наводить его на разные тревожные предположения. Беспокойство ощущали и приятели войта. Встречаясь, они непременно заводили разговор про Савку.

— Что-то не слыхать нашего Савки, — начинает войт и внимательно всматривается в глаза Бруя.

Бруй видит, что войту не терпится.

— Не слыхать, — подтверждает он.

— Не слыхать падлы! — подхватывает Бирка.

— Что бы это могло означать? — продолжает Василь: войту хочется все-таки установить причины молчания Савки.

— Дело, видишь ли, деликатное, — пускается в рассуждения Бруй. — Вы поставьте себя на его место — быстро тут ничего не сделаешь, Это не то что взял цеп и пошел молотить.

— Да и взявши цеп, сразу молотить не будешь, — вставляет слово Бирка.

— Савка, на мой взгляд, хорошо делает, что не спешит, — продолжает Бруй. — Тут, братки, надо умело подойти. Лучше повозиться, но сделать все гладко и аккуратно. Тяжелее всего — первые шаги. Немножко обождем.

Войт принимает объяснения Бруя и на некоторое время успокаивается. Но тревога все же шевелится в его сердце, и стоит ему остаться одному, чтобы эта тревога, усыпленная Бруем, пробудилась вновь.

Хотя у войта и были такие дружки-приятели, как Бруй и Бирка, и ему была обещана поддержка со стороны пана Крулевского, тем не менее он порой чувствовал свое одиночество и оторванность от общества. Чувство одиночества усугублялось еще и тем, что между ним и Авгиней, после того как он сделался войтом, все чаще возникали недоразумения.

Приближение весны и та тревога, что носилась в самом воздухе, все разговоры, связанные с надвигающимися грозными событиями, и та враждебная настороженность, с которой его всюду встречали, — все это выводило войта из равновесия, угнетало его. Под влиянием этих настроений Василь хотел уже изменить свое отношение к Авгине и попробовать помириться с ней. Он только ждал удобного случая, чтоб сделать это «политично», не роняя своего достоинства войта, мужа и мужчины вообще. Но тут произошло событие, еще более углубившее раскол между мужем и женой и окончательно оттолкнувшее Авгиню от Василя.

Однажды вечером проходил Василь по улице недалеко от хаты Талаша. С того времени, как Талаш ушел из дому и стал партизанить, хата деда приобрела какую-то власть над войтом, и он никогда не мог спокойно пройти мимо нее. Хата Талаша как бы насмехалась над войтом и его напрасными попытками поймать опасного повстанца. Разговоры и слухи о деде Талаше сеяли тревогу в сердце Василя Бусыги. Ему было крайне досадно, что он, войт, несмотря на все свои старания поймать старого Талаша, оставался, как говорят, с носом. Правда, теперь была надежда на Савку Мильгуна, но Савка что-то не давал о себе знать.

Василь притаился в укромном уголке, посматривал на хату Талаша и рассуждал. Тут пришла ему в голову мысль: не лучше было бы просто устроить здесь засаду? Может, поговорить об этом с паном Крулевским? Нет, надо подождать еще: а ну как явится Савка с хорошей новостью.

Вдруг видит Василь, — из двора деда Талаша выскользнула женская фигура. Женщина осторожно огляделась по сторонам и торопливо зашагала к селу, но пошла не улицей, а задворками. На дворе смеркалось, и узнать женщину было трудно. Василь заинтересовался, его охватило волнение. Он вышел из засады, не теряя женщины из виду. Прячась около домов, он пробирался следом за ней, не спуская глаз. На середине села Василь потерял ее. Как гончая, сбившаяся с заячьего следа, Василь засновал туда и сюда, а потом выбежал на улицу; женская фигура мелькнула впереди и в ту же минуту шмыгнула в ворота его собственного дома. Только теперь войт догадался, что это Авгиня, его жена. Пораженный, войт остолбенел: зачем она ходила туда? Какие у нее там дела? Рой мыслей закружился в голове Василя. А не ходила ли она на свидание с Мартыном Рылем? От этой мысли он покрылся испариной. Как же узнать правду? Зачем она ходила туда, зачем? И к кому ходила? К его заклятому врагу!..

Войт совсем растерялся. Бешеная злоба душила его. Он стремительно рванулся в свой двор, чтобы не дать опомниться обманщице-жене и захватить ее внезапно. Мрачный, разъяренный, со стиснутыми зубами и насупленными бровями, переступил он порог своей хаты.

У Авгини зоркие глаза: она заметила Василя, еще когда он шел за нею следом. Сразу поняла она, что попалась и что не миновать теперь жестокой стычки, а