Фронт без границ. 1941–1945 гг. - Б. Белозеров

Вместе с тем, уголовное законодательство было дополнено некоторыми нормами, направленными на усиление борьбы с преступлениями, подрывающими обороноспособность страны и мощь Вооруженных Сил.

Учитывая особую опасность распространения в военное время ложных слухов, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 6 июля 1941 года предусматривает специальный состав преступления — распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, устанавливая за него строгое наказание. Указом устанавливалось, что виновные в распространении в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения, караются по приговору военного трибунала заключением на срок от 2 до 5 лет, если это действие по своему характеру не влекло за собой по закону более тяжкого наказания[668].

Действительно, панические слухи возбуждали население, особенно его неустойчивую часть, дезорганизовывали работу фронтовых и тыловых структур, вызывали сомнения в правильности отданных приказов и распоряжений, побуждали к пассивности в борьбе с врагом.

Они касались как высшего военного и политического руководства, так и местного. В них сквозила мысль о сомнениях в победе над сильной германской армией. Так, 17 июля 1941 года житель Медвежьегорского района КФ ССР некто К. в разговоре заявил: «СССР ни за что не выдержит удара Германии, и те сведения, которые передают по радио, можно понимать наоборот, советскую технику никак нельзя сравнить с германской. Германия показала свою мощь во всех странах, что могут подтвердить те лица, которые останутся в живых и увидят другую жизнь»[669], а учитель средней школы А. 8 июля 1941 года говорил: «Политику в Советском Союзе пихают куда угодно, что за стол обедать без политики не садятся»[670].

Заслуживает внимания оценка самих контрразведывательных органов по фактам провокационных и панических слухов. Так, начальник контрразведывательного отдела (КРО) НКГБ КФ ССР ст. лейтенант госбезопасности Дубинин в своей справке от 30 июля 1941 года указывал: «Истекший период свидетельствует о том, что антисоветский элемент пытается среди отсталой части населения распространять панические и провокационные слухи, чем деморализует население… Однако они не имеют никакого влияния среди населения в силу своей очевидной нелепости»[671].

24 июня 1942 года нарком внутренних дел КФ ССР М. Баскаков сообщал в НКВД СССР о том, что «Политическое настроение Карело-Финской республики в основном вполне здоровое, устойчивое. Отмеченные нашей негласной сетью отдельные факты антисоветских проявлений исходят со стороны некоторых одиночек — рабочих, колхозников, а также интеллигенции. Содержание враждебных высказываний этих одиночек главным образом сводится к выражению недовольства продснабжением в связи с временными затруднениями, частично проявляются пораженческие настроения, клеветнические высказывания по адресу советской печати и неверие в силу англо-советского сотрудничества…»[672].

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 года «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий»[673] установил, что рабочие и служащие предприятий военной промышленности являются на период войны мобилизованными и закрепленными для постоянной работы за теми предприятиями, на которых они работают. Самовольный уход рабочих и служащих с этих предприятий квалифицировался как дезертирство.

В целях обеспечения рабочей силой важнейших предприятий и строек военной промышленности и других отраслей народного хозяйства, работающих на нужды обороны, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 13 февраля 1942 года «О мобилизации на период военного времени трудоспособного населения для работы на производстве и строительстве» признал необходимой на период военного времени мобилизацию трудоспособного городского населения для работы на производстве и в строительстве, в первую очередь, в авиационной и в танковой промышленности, в промышленности вооружения и боеприпасов, в металлургической, химической и топливной промышленности. Уклонение от мобилизации для работы на производстве и в строительстве влекло уголовную ответственность, установленную данным указом[674].

Отмечая особую важность организованной мобилизации и призывов на военную службу в условиях военного времени, Государственный Комитет Обороны в январе 1942 года ввел новые правила воинского учета и установил, что в военное время военнообязанные и призывники, уклоняющиеся от военного учета, подлежат ответственности, как за совершение воинского преступления — пост. 193 п. 10а УК РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик[675], т. е., как за уклонение от призыва по мобилизации в ряды Красной Армии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 апреля 1943 года «О введении военного положения на всех железных дорогах»[676] на железнодорожном транспорте была введена воинская дисциплина и установлена ответственность работников железнодорожного транспорта за преступления по службе наравне с военнослужащими Красной Армии. Действие данного указа 9 мая 1943 года было распространено и на Народные комиссариаты морского и речного флотов и Главное управление Северного морского пути при Совнаркоме СССР[677].

27 января 1944 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности начальствующего и рядового состава военизированной охраны предприятий и военизированной пожарной охраны НКВД СССР за преступления по службе»[678], который установил, что в период военного времени лица начальствующего и рядового составов военизированной охраны за преступления по службе несут уголовную ответственность по Положению о воинских преступлениях наравне с военнослужащими.

Специфической особенностью уголовных законов, принятых в период войны, является то, что эти законы были направлены на укрепление дисциплины и приравняли широкий круг лиц (рабочих и служащих) к военнослужащим в отношении уголовной ответственности. Так, самовольный уход рабочих и служащих с транспорта, объявленного на военном положении, с предприятий военной промышленности квалифицировался как дезертирство[679]. Уголовные дела по этим преступлениям были подсудны военным трибуналам.

Применяя суровые меры наказания к изменникам Родины, шпионам, диверсантам и дезертирам, военные трибуналы в то же время в соответствии с примечанием 2 к ст. 28 УК РСФСР 1926 года широко применяли к лицам, совершившим преступления, не представляющим особой опасности, отсрочку приведения приговора в исполнение до окончания военных действий с направлением осужденных в штрафные части, где им предоставлялась возможность искупить свою вину перед советским народом[680].

Более строгая ответственность за нарушение правопорядка в эти годы обусловливалась обстановкой военного времени и важностью задач, решаемых трудовым народом и армией, что могло отрицательно сказаться на обороноспособности страны.

Начавшаяся война обострила у политического руководства страны понимание возможного раскола в обществе и активизации контрреволюционных элементов в подрывной деятельности. Поэтому в первые дни войны и в последующем постоянно анализировалось морально-политическое настроение в различных слоях населения, ужесточалась борьба с антисоветскими проявлениями. Наркомат госбезопасности СССР требовал ежедневных двухразовых сведений (в 9 утра и в 21 час) о состоянии органов НКГБ на местах по форме: 1. Эвакуации дел; 2. Положение арестованных, эвакуация их, отправка. В случае угрожаемого положения — эвакуация органов; 3. Повстанческие, антисоветские проявления, происшествия, десанты, борьба с ними; 4. Количество арестованных: а) с начала военных действий ежедневно; б) за отчетные сутки[681].

Представляет интерес донесение наркома госбезопасности КФ ССР М. Баскакова о настроениях населения. 24 июня 1941 года он доносил: «Повстанческих выступлений, антисоветских проявлений и происшествий на территории КФ не было»; 25 июня — то же самое; 26 июня — то же самое; 27 июня — то же самое[682].

В структуре УНКВД городов северо-запада и в частности Ленинграда и области наряду с отделами уголовного розыска, борьбы с хищениями социалистической собственности, борьбы с бандитизмом и другими имелся и секретный политический отдел (СПО). Его штат состоял из 120 человек. На 19 ноября 1941 года здесь находилось 8 отделений, каждое из которых имело определенное направление. Так, 1-е отделение вело работу по раскрытию преступлений, связанных с контрреволюционной деятельностью правых, троцкистов, зиновьевцев, а также исключенных из ВКП(б) по политическим мотивам; 2-е — вело наблюдение за меньшевиками, эсерами, сионистами, бундовцами; 3-е — занималось делами, касающимися церковников и сектантов; 4-е предупреждало создание нелегальных антисоветских формирований среди молодежи; 5-е — расследовало все дела, связанные с контрреволюционной деятельностью лиц из числа академических работников, медицинской, педагогической и юридической интеллигенции; 6-е — занималось борьбой с контрреволюционными формированиями; на 7-е отделение возлагалось выявление авторов контрреволюционных листовок и анонимок; 8-е — проводило оперативно-чекистское обслуживание территориальных военкоматов и призывного контингента в Красную Армию, Военно-Морской Флот, войска НКВД, в милицию и пожарную охрану[683]. В последующие годы этот отдел был расширен. В феврале 1942 года здесь было организовано новое отделение по обслуживанию госпиталей системы Наркомздрава.