Похищенное дело. Распутин - Эдвард Радзинский

Два автомобиля в сопровождении конвоя привезли из Царского Села новых родственников Феликса – Ники, Аликс и девочек.

Ирина приехала во дворец раньше жениха. Миниатюрная красавица была в платье из белого атласа, расшитого серебром, с длинным шлейфом. Диадема из горного хрусталя с бриллиантами поддерживала кружевную вуаль. Опасная деталь – диадема эта принадлежала когда-то Марии Антуанетте…

Появился и жених, облаченный в черный редингот с шитыми золотом воротником и отворотами. И тут же… застрял в старом, работавшем с перебоями лифте. Так что вся Семья, включая императора, предприняла отчаянные попытки, чтобы освободить засевшего между этажами жениха. Пока добрый Ники и девочки помогали, Аликс молча наблюдала.

В этом беспомощно застрявшем дворцовом лифте было что-то жуткое – как и в диадеме французской королевы…

Во время свадьбы Зинаида и царица не разговаривали. Юсупова была «не наша»…

Аликс уже разделила всех окончательно – на «наших» и «не наших». «Наши» – те, кто любят Распутина. «Не наши» – весь круг Елизаветы Федоровны, московская аристократия, большая Романовская семья, петербургский высший свет, думцы, великий князь Николай Николаевич и окружавшая его военная аристократия, бывшие союзники мужика – правые монархисты…

«Не наши» – это почти все. И против всех – она, Подруга и Ники. Три отважных мушкетера.

До начала Первой мировой войны оставалось несколько месяцев. И ровно три года – до падения империи.

Сцена для трагедии готова

Родители освободили Феликсу левую часть бельэтажа во дворце на Мойке. «Я сделал туда отдельный ход и произвел необходимые изменения. Справа находились парадные комнаты – бальный зал с колонами из желтого мрамора, в глубине которого аркады открывали зимний сад, гостиная с обоями сапфирового цвета, с картинами и гобеленами… Все в стиле Луи 16-го».

Все в стиле короля, которому отрубит голову революция…

«Направо от вестибюля я устроил себе временное жилище на случай, когда буду приезжать один в Петербург. Одна из дверей открывалась на потайную лестницу, ведущую в подвал… Я хотел устроить в этой части подвала салон в стиле Ренессанс. Работы едва закончились, когда разразилась революция, и мы никогда не пользовались жильем, которому отдали столько стараний…» – вспоминал Феликс Юсупов.

Он лукавил. «Жильем» он воспользовался. В подвале он успеет устроить «салон в стиле Ренессанс», где и убьет Распутина.

Глава 6

Чаепитие с Распутиным

Любознательная «сатанистка»

В начале 1914 года на квартире мужика из Покровского сложился один из влиятельнейших салонов в Петербурге. Разные люди, описывая то, что там происходило, абсолютно расходятся. И это неудивительно, ибо надо было быть посвященным, чтобы увидеть все в истинном свете. «Салон» Распутина, как и все в его жизни, хранил тайну…

5 августа 1917 года в Чрезвычайной комиссии допросили знаменитого исследователя сект Александра Степановича Пругавина. 66-летний ученый показал: «Всю жизнь изучая религиозные, в особенности мистические движения в русском народе, я естественно… интересовался и личностью Распутина».

Зимой 1914 года к Пругавину пришла красивая молодая женщина. Отрекомендовавшись начинающей писательницей, печатающейся под псевдонимом «Жуковская», сказала, что зовут ее Верой, что она «интересуется религиозными и мистическими движениями» и хочет проникнуть к Распутину. В своих воспоминаниях Жуковская рассказывает, как Пругавин «с огорчением посмотрел… и стал просить отказаться от намерения познакомиться с Распутиным, так как последствия этого знакомства могут стать для меня губительными… Я повторила, что решила это твердо, и даже попросила его узнать мне адрес и телефон Распутина».

Жуковская – дитя времени «накануне Апокалипсиса», как и князь Юсупов, как и многие тогдашние молодые люди. «В Париже, в своих исканиях религиозных откровений она доходила до сатанизма и участия в черных мессах», – показал Пругавин. И сама Жуковская писала, что «посещала тайные собрания хлыстов».

Мужик волновал ее. Жутковатая слава Распутина давно не давала ей покоя…

«Я сделал все, чтобы предостеречь вас, теперь я умываю руки», – сказал ей тогда Пругавин и на другой день сообщил адрес и телефон Распутина.

«Распутин жил на Английском проспекте, 3, телефон был 64646, – вспоминала Жуковская. – Я… не стала мешкать и тут же позвонила… Я случайно попала в редкую минуту, когда телефон Распутина был свободен… Я услыхала сиповатый говорок: „Ну, кто там? Ну, слушаю…“ Спрашиваю чуть дрогнувшим голосом: „Отец Григорий? Говорит молодая дама. Я очень много о вас слышала. Я нездешняя, и мне очень хочется вас увидать…“

Менее чем через час она уже входила в подъезд „огромного серого дома… В вестибюле… стояли рядом чучела волка и медведя… на фоне декадентского окна, на котором засыхал куст розового вереска… Лифт остановился на самом верху… На звонок мне отворила невысокая полная женщина в белом платочке (Лаптинская. – Э. Р.). Ее широко расставленные серые глаза глянули неприветливо: „Вам назначено? Ну, входите…“ Дверь из передней приоткрылась и, шмыгая туфлями, поспешно, как-то боком выскочил Распутин… Коренастый, с необычайно широкими плечами, он был одет в лиловую шелковую рубашку с малиновым поясом, английские полосатые брюки и клетчатые туфли с отворотами… Темная морщинистая кожа… Волосы, небрежно разделяющиеся на пробор посередине, и довольно длинная… борода были почти одного темно-русого цвета… Подойдя совсем вплотную, он взял мою руку и наклонился ко мне. Я увидала широкий, попорченный оспой нос… а потом мне в глаза заглянули его – небольшие, светлые, глубоко скрытые в морщинах. На правом был небольшой желтый узелок… Из них струилась какая-то неприятная, дикая власть. Взгляд был пристальный, мигали его глаза очень редко, и этот неподвижный магнетический взгляд смущал… „Проведи в мою особую“, – вполголоса сказал Распутин, указав на меня…

Через переднюю, мимо закрытой двери, сквозь которую слышались сдержанные голоса (там находилась самая большая комната, где и собирался „салон“ его почитательниц. – Э. Р.), меня ввели в узкую комнату с одним окном. Оставшись одна, я огляделась: у стены около двери стояла кровать, застланная поверх высоко взбитых подушек пестрым шелковым лоскутным одеялом, рядом стоял умывальник… Около умывальника перед окном – письменный стол… На самой середине стола… большие карманные золотые часы с государственным гербом на крышке… В углу не было иконы, но на окне большая фотография алтаря Исаакиевского собора, и на ней связка разноцветных лент. По аналогии я вспомнила хатку „Божьих людей“ (хлыстов) на окраине Киева: там тоже в углу не было иконы, а Нерукотворный Спас стоял на окне, и на нем тоже висели ленты… Придвинув кресло, он сел напротив, поставив мои ноги себе меж колен…“