Дантон - Анатолий Левандовский

Вылазка Камилла была лишь одной из составных частей комбинированного маневра, подготовленного Жоржем Дантоном.

Почти одновременно с выходом в свет третьего номера «Старого кордельера» группа «снисходительных» во главе с Фабром, Филиппо и Бурдоном начала громить в клубе и Конвенте Комитет общественного спасения и его агентов.

Обвиняя Комитет в «нерадивости», в том, что он не пресекал «беспорядков», царивших якобы в Париже, и не обуздывал виновных в «дезорганизации», дантонисты рассчитывали свалить робеспьеровское правительство и обновить состав Комитета.

Конвент побоялся утвердить их требования. Поплатились лишь некоторые эбертисты, в том числе Ронсен, командующий революционной армией, и Венсан, связанный с ним работник военного министерства.

Эти лица были арестованы.

«Эбертистский натиск» явно сменялся «дантонистским».

Положение Робеспьера становилось все более затруднительным. Он протягивал руку вчерашним друзьям и попадал в объятия врагов. Чем более он склонялся к уступкам, желая мира и согласия, тем сильнее наглели «снисходительные». И вот, продолжая идти по наклонной плоскости «умиротворения», Максимилиан совершает еще один просчет, который, однако, в дальнейшем призван, раскрыть ему глаза. Желая успокоить «снисходительных» и лишить оснований их упреки, он предлагает организовать Комитет справедливости – особую комиссию, выделенную из числа членов правительства, которой надлежало бы собирать сведения о несправедливо арестованных лицах и представлять результаты обследования правительству.

Левые якобинцы и эбертисты единодушно выступили против предложения Робеспьера. Они были совершенно правы: ослаблять террор в те дни, когда он был жизненно необходимым, значило вызволять из беды контрреволюционеров.

Однако Конвент одобрил и принял проект Неподкупного.

Слабость – действительная или кажущаяся – всегда вызывает новые атаки нападающей стороны.

Дантон и его друзья потирали руки.

Неподкупный капитулирует! Надо его добивать, добивать как можно скорее. Он предлагает Комитет справедливости – потребуем полного прекращения террора и открытия тюрем!

Демулен, всегда готовый к услугам в пользу своей фракции, остро оттачивает перо.

На этот раз он уже окончательно забывает чувство меры.

В номере четвертом «Старый кордельер» прямо призывает к немедленному свертыванию революции. Теперь, по мысли Демулена, республике ничто больше не угрожает. Против кого же бороться? Против женщин, стариков, трусов и больных? Камилл нигде не видит заговорщиков. На его взгляд, «толпа фельянов, рантье и лавочников», заключенных в тюрьмы во время борьбы между монархией и республикой, походит на римский народ, безразличие которого во время борьбы между Веспасианом и Вителлием описано Тацитом. «…Это люди, которых зрелище революции забавляет и которые с одинаковым вниманием относятся к обезглавленному королю и к казни полишинеля. Но Веспасиан, став победителем, отнюдь не приказал рассадить эту толпу по тюрьмам…» И заключение: «…Вы хотите, чтобы я признал свободу и упал к ее ногам? Так откройте тюремные двери тем сотням граждан, которых вы называете подозрительными…» Воздавая хвалу Робеспьеру и его предложению, Демулен считает, тем не менее необходимым Комитет справедливости заменить Комитетом милосердия.

Все враги революции шумно аплодировали Демулену.

Его газета раскупалась нарасхват.

Битвы в Конвенте и в Якобинском клубе становились все более жестокими.

Горячий Колло д'Эрбуа громил Филиппо и Фабра, Филиппо нападал на Комитет, Демулен честил Эбера и его подручных, Эбер требовал изгнания дантонистов из клуба.

Только двое оставались неизменно спокойными среди этой бури. Они не произнесли ни одного бранного слова, не вмешались ни в одну из схваток. Как опытные борцы, оценивали они поле боя и друг друга.

Это были Робеспьер и Дантон. Неподкупный давно уже начал разгадывать игру своего соперника. Он заметил одно поразительное обстоятельство: Дантон не только не защищал своих, но иногда даже поддерживал их противников! Заметил Максимилиан и другое: дантонисты прилагали все силы к тому, чтобы изолировать его, Робеспьера, от большинства, поставить его в наиболее уязвимое положение.

А между тем, хотя они и одерживали сейчас видимость победы над эбертистами, уязвимыми-то оказывались все-таки они.

Допросы арестованных депутатов, бумаги, найденные в их портфелях, – все это давало Комитетам новые и новые материалы, компрометирующие дантонистов. Так, в бумагах Делоне был найден оригинал подложного декрета о ликвидации Ост-Индской компании. Оказалось, что оригинал, подписанный Фабром, противоречил его устным выступлениям в Конвенте и содержал как раз все выгодные для мошенников поправки!

Робеспьер понял, что ловкий плут, одурачивший Комитеты своим доносом, был еще более виновен, чем те, на кого он доносил.

Теперь Неподкупный больше не сомневался. Он улавливал общие контуры заговора и видел его главарей. Он твердо решил отступиться от дантонистов.

Одного лишь человека он все еще хотел спасти. То был его школьный друг, длинноволосый Камилл Демулен.

Пятого нивоза (25 декабря) Максимилиан произнес в Конвенте речь, заставившую обе фракции временно прекратить потасовку и внимательно прислушаться.

Эта речь показалась им подобной звону погребального колокола.

Робеспьер говорил о принципах революционного правительства.

Из основного различия между конституционной и революционной властями, различия между состоянием мира и войны оратор с большим искусством вывел оправдание террора. Речь Робеспьера была прямым ответом «Старому кордельеру», ответом, облеченным в ту логическую форму, которой всегда недоставало творениям Демулена. Вместе с тем подчеркивая серьезность переживаемых событий и несокрушимость идеи общественного интереса, доклад глухо предостерегал обе фракции, как группы, представляющие противоположные крайности: «…модерантизм, который относится к умеренности так же, как бессилие к целомудрию, и стремление к эксцессам, которое похоже на энергию так же, как тучность больного водянкой – на здоровье…»

На следующий день Робеспьер отказался от идеи Комитета справедливости. По докладам Барера и Билло-Варенна Конвент декретировал отмену этого Комитета.

Одновременно Фабр д'Эглантин был устранен от участия в работе Комиссии по расследованию финансового заговора.

Дантон понял предостережение. Неподкупный перехитрил и опередил его! Полуторамесячные усилия пропадали даром. Нужно было срочно менять тактику. О том, чтобы свалить Робеспьера, больше думать не приходилось. Его было необходимо, перетянуть на свою сторону, оторвать от этих «ультрареволюционеров». Оторвать любыми средствами, не останавливаясь ни перед лестью, ни перед покаянием. Иначе гибель!

И вот Демулен снова за работой.

В пятом номере «Старого кордельера» он слезно молит о пощаде. Изображая свои старые заслуги, Камилл стремится обелить себя от обвинений в слабости. Он утверждает, что в революции шел так же далеко, как Марат. Он заявляет, что, если бы он был преступен, Робеспьер не стал бы его защищать. Он даже готов сжечь те номера своей газеты, которые вызвали неудовольствие якобинцев. Восхваляя Комитет общественного спасения и его вождя, журналист не преминул отметить, что в последней речи Неподкупного выдвинуты те же самые принципы, которые он, Камилл, проповедовал в течение всей своей жизни…

Вместе с тем в этом номере Демулен до крайности усилил нападки на эбертистов, перейдя на личную почву и щедро рассыпая оскорбления. Особенно набросился он на Эбера, обвиняя его в грязных делишках, в воровстве и в том, что, примкнув к революции лишь на ее последнем этапе, Эбер стремился использовать ее в корыстных целях.

Не надеясь на силу своей статьи, Демулен пожелал дополнить ее устным выступлением в клубе. И этим испортил все дело.

Вечером 18 нивоза (7 января) он появился на ораторской трибуне, бледный, трясущийся, едва владеющий собой. Его язык заплетался. Даже решительный взгляд Дантона не мог привести беднягу в равновесие.

– Послушайте! – воскликнул Камилл. – Я не понимаю, что происходит! Со всех сторон меня обвиняют, на меня клевещут… Чему же верить? На чем остановиться? Я просто теряю голову!..

С этим утверждением было нетрудно согласиться. Робеспьер, жалея Демулена, решил строго пожурить его, но все же еще раз выручить.

– Демулен, – сказал Неподкупный, – не заслуживает той суровости, которую требуют проявить по отношению к нему некоторые лица. Я согласен, чтобы свобода обошлась с Камиллом, как с ветреным ребенком, который обладает хорошими наклонностями, но вовлечен в заблуждение дурными товарищами. От него надо потребовать, чтобы он доказал свое раскаяние, покинув тех, кто совратил его с истинного пути… Надо поступить строго с его газетой, а его самого сохранить в нашей среде…