Наследница Роксоланы - Эмине Хелваджи

– На все воля Аллаха. – Ламии пожал плечами. – Но ты неправильно подсчитала. Должен был выкупить дюжину, а вместо этого дело складывалось так, что он никого выкупить не смог бы. Наоборот, предстояло ему, вместе со всеми его людьми, самому в рабство угодить. Или сразу на тот свет – им, как неверным, в ад положено… Во всяком случае, так говорят, сам я о таких делах рассуждать избегаю: волны, ветер и сталь о правоверности не спрашивают. Ну вот, а вместо этого удалось отбить шестерых. Да еще пустить на дно собакоголовую нечисть, которая и людей в рабство похищала куда как часто, даже без войны, и выкуп чуть не превратила в похищение. А вдобавок он еще и все серебро сберег. Вот так. За все это его наверняка отдельно поблагодарят. А нам – отдельно заплатят.

– Мальтийцы?

– Это уж не знаю, насчет такого специально не договаривались. Могут зачесть, что у нас и свой интерес оказался. Он, капитан, ведь не слепой: понял, что мы с Беком не только дополнительной платы не потребуем, но готовы все свои деньги отдать и сами костьми лечь, лишь бы вас выручить. А вот округа – да, заплатит.

– Округа? – в недоумении переспросила Джанбал.

– А ты как думаешь? От этого Каторжного Паши уже все правоверные на сто фарсангов окрест верблюдами ревут. Ревели, если точнее. С них, конечно, не деньгами возьмем, а помощью, дружеством, вестями, правом убежища… Потому и нет сейчас опаски, что кто-то из пиратов не дотонул. Кто сумел доплыть до берега, пожалеет об этом… то есть уже жалеет. Их там давно ждут. Очень ждут, когда окажутся они в пределах досягаемости, но без пушек и без боевого корабля. Аж извелись от ожидания.

– Понятно… – задумчиво произнесла девушка. – Значит, вы были готовы ради нас разориться и погибнуть, а вместо этого, наоборот, разбогатели и авторитет свой подняли. Да не вскидывайся ты, я же не насмехаюсь, все так и есть! Лучше другое мне скажи: вот теперь, когда нашли нас, что дальше делать будете? Бросите этот свой промысел?

– Тебе бы этого хотелось?

– Нет, – без колебаний сказала Бал. – То, чем вы занялись, – дело, достойное мужчин. Если вокруг чего жизнь строить, то лучшего не найдешь, хоть будь тебе даровано долголетие, как у Хызра. К тому же, – она лукаво усмехнулась, – раз уж прозвание «капудан Хич Кимсе» не на одного рассчитано, так почему только на двоих? Кто сказал, что троим в нем тесно будет? А управляться с парусной снастью я не разучилась, не волнуйся. И даже не надейся.

– Все же, смотрю, не повзрослела ты, в отличие от брата. – По лицу Ламии было не понять, как он относится к желанию девушки принять участие в «деле, достойном мужчин». – Лучше другой довод прибавь: жить-то все равно где-то надо, а в Амасью возращаться… Это, на мой взгляд, означает слишком уж искушать долготерпение Аллаха. Раз так, то чем родительский чифтлык надежнее, чем этот кешк?

– Да мне-то возвращение в Амасью, может, и не сулит ничего страшного, – задумчиво произнесла Джанбал. – Я-то кто – дочь эфенди: сама ни в чем не замешана и на семью подозрение не пало… Но вот Айше…

И тут она помрачнела.

– Она не захочет остаться? – прямо спросил Ламии.

– Не знаю…

– Захочет исполнить клятву?

– Не знаю… – повторила Бал.

– А если да, ты… ты уйдешь с ней?

– А ты что, хочешь связать меня – да так и держать связанной весь остаток жизни? – Она вдруг разозлилась. – Или запереть тут – и держать под замком?

– Нет. – Ламии угрюмо покачал головой. – Чего бы я ни хотел, но такого не сделаю. Ох и всыпал бы я тебе… я же не твой отец… Вот только боюсь, что и это не поможет.

– Не поможет… – подтвердила Джанбал.

– Значит, вы помогаете бежать из плена? Врагам… врагам Блистательной Порты? – Глаза Айше влажно блестели в темноте.

– Да, – бесстрастно ответил Джанбек. – В том числе такому ее врагу, как принцесса Айше.

Девушка коротко всхлипнула.

– Мы всем помогаем, – тем же тоном продолжил юноша. – У моря ведь берегá по обе стороны. Думаешь, на венецианских или мальтийских галерах мало подданных Блистательной Порты? Думаешь, посредники ездят и выкуп привозят только сюда, а чтобы отсюда – так и не бывает такого?

– Прости меня… – прошептала Айше.

– За что? За ребра мои, тобой чуть не доломанные, или за то, что сочла меня пиратом?

– За то, что ты назвал меня принцессой.

Бек поперхнулся. Недоверчиво глянул на нее.

– Я давно уже не принцесса… – Девушка продолжала говорить шепотом. – Я теперь кто-то иная… Внучка султана, дочь шахзаде и санджак-бея – все это ушло и не вернется. То, что ты был сыном отцовского телохранителя, тоже ушло. И если это раньше лежало между нами, как лежал меч меж сипахи Тристрамом и его Иссоте…

– Я знаю историю доблестного Тристрама и прекрасной Иссоте. – Голос Джанбека тоже упал до шепота.

А потом их швырнуло друг к другу.

– Ты мне не отец… – тихо произнесла Бал.

Ламии молча повернулся к ней.

– Не отец… И не брат…

В самом деле, кто же он ей? Много лет Джанбал росла, уверенная, что знает ответ на этот вопрос. Да и задаваться им не приходилось: она – маленькая девочка, Ламии – взрослый мужчина, большой дядька… они, близнецы Джан, зовут его братом, брат же он и для их отца с матерью, но это так только называется: побратим, чья дружба крепче уз кровного родства, родства-то этого как раз и нет…

Но вот она уже взрослая девушка в возрасте брака, а он… Он – не просто взрослый мужчина, он на самом-то деле молодой мужчина. С Джанбеком они по-прежнему братья, побратимы, равные… капудан Хич Кимсе, один на двоих и из двоих.

Но вот она Ламии не сестра, даже если он брат ее брату.

Бал протянула руку и коснулась плеча Ламии. Он отшатнулся было, но замер на полудвижении.

– В дастанах говорят… – задыхаясь, шептала она, чувствуя, как по телу разливается блаженный огонь, – говорят – «многодневной рекой лилось счастье, сорок дней и сорок ночей длилось торжество свадьбы, наконец на сорок первую ночь вступили влюбленные в брачный чертог и достигли предела своих желаний»… Нет у нас сорока дней и сорока ночей. Только эта ночь…

Ламии уже стоял. Она тоже встала.

Простыня комом упала на песок. Обнаженная, Джанбал шагнула к Ламии.

Мужчина подхватил девушку на руки, будто пушинку.

Бал закрыла глаза, отдалась поцелуям, шепоту, прикосновениям. Руки Ламии были как ласковое железо.

Легкий плеск плавно набегающих на берег волн. Блики лунного света, пляшущие на нагих телах: мужском, в буграх непродавимых мускулов, словно отлитом из темной бронзы, и тонком девичьем, гибком, напряженном – из светлой.