Зов издалека - Оке Эдвардсон

— Извините. — Официантка принесла чистое махровое полотенце. — Дети просто с ума сходят, когда дело доходит до мороженого. Надо бы нам отменить это самообслуживание…

— Все в порядке, — сказал Винтер, отсмеявшись, и вытер мороженое с ботинка. — Блестит еще лучше, чем раньше.

— В качестве компенсации мы приглашаем вас что-нибудь выбрать.

— Спасибо, все и так прекрасно…

— Что-нибудь к кофе?

— И к мороженому, — пошутил Винтер, и она засмеялась. У нее оказался очень красивый, мелодичный смех.

Он выпил кофе. Хотел заказать коньяк, но раздумал. Официантка все время выказывала признаки повышенного внимания и, похоже, огорчилась, когда он ушел. Около тридцати. Миловидная, по-датски светлые, песочного цвета, волосы.

В центре по-прежнему толпился народ. Винтер пошел назад по бульвару. У вокзала людей стало поменьше. Вечер был настолько теплый, что он расстегнул пиджак.

У кафе «Бульвар» напротив отеля он заметил двоих мужчин. При его приближении они зашли в помещение. Окна были открыты, и до него доносился полупьяный гомон посетителей. Винтер пересек улицу. Один из двоих показался в окне кафе. Винтер закурил сигариллу, что позволило ему еще раз украдкой посмотреть на окно — мужчина по-прежнему выглядывал из-за шторы.

Только этого не хватало, подумал Винтер. Это же те самые, я их видел у Торгового банка с гамбургерами. Город не так велик, но все же… Он открыл машину и сделал вид, будто ищет что-то в бардачке. Мужчина так и стоял в окне, слегка переместившись, чтобы лучше видеть.

Винтер запер машину, обогнул угол, зашел в отель и взял ключ. Лифт где-то застрял. Он взбежал по лестнице и подождал немного перед дверью, пока сработает реле времени и свет в коридоре автоматически погаснет. Приоткрыл дверь и нырнул в темноту. Номер таинственно серебрился в слабом уличном освещении. Он на четвереньках прополз к окну и медленно встал, скрываясь за шторой. Окна кафе «Бульвар» отсюда не видны. Из кафе «Майорка» вышел, качаясь, пьяный тип и что-то заорал. К нему тут же подошел приятель-алкаш и тоже что-то крикнул по-датски.

Наконец справа возникло какое-то движение. Винтер отступил в глубь комнаты, не отрывая глаз от двоих мужчин, переходящих площадь. Он был совершенно уверен — это те же самые люди. Наблюдательность ему никогда не изменяла. Это часть его работы. Более того — именно благодаря обостренной наблюдательности он делал свое дело хорошо.

Проходя мимо, мужчины подняли головы и посмотрели на его окно. «Они не могут меня видеть», — подумал он. Один из них так и шел, задрав голову, и Винтер не шевелился.

Потом они исчезли.

Пойти, что ли, за ними? Ничего глупее и придумать нельзя. Они же не знают, что я их вычислил. А может, это случайность. Или естественный интерес к приехавшему из Швеции полицейскому комиссару… инспектору.

51

Винтер проснулся от чудовищного шума. Он спал как убитый — без снов, без пробуждений, — вчерашняя усталость давала о себе знать. Было еще рано, в номере только начинало светлеть. Он полежал пару минут, приходя в себя и гадая, что это за шум. Потом встал и почувствовал, что даже пол под ним вибрирует. Что же это может быть? Утренняя разминка байкеров? Непохоже… Он посмотрел на часы — половина седьмого, почему-то не прозвонил будильник… А тот тут же и прозвонил. Он подошел к окну. Рядом с телефонным киоском стоял грузовик, от которого тянулся шланг в канализационный колодец. Конечно, подумал он, не успеешь в кои-то веки поселиться в их отеле, как они ни свет ни заря начинают отсасывать ил из канализационных труб. Черт с ними, все равно пора вставать.

Грязное стальное небо. Автобусы подходят один за другим и увозят куда-то несчастных, невыспавшихся пассажиров. Двое солдат, как и вчера, неподвижно стоят у парковки. «Значит, вчера они охраняли не мою машину, — мысленно улыбнулся он. — Должно быть, здесь у них постоянный пост».

Ассенизаторы начали дергать какие-то рычаги, шум прекратился, шланг втянулся в машину, и они пошли завтракать. Сразу, словно кто-то нажал на кнопку, включилась негромкая симфония пробуждающегося города.

Коридоры в «Парк-отеле» были устланы красными коврами с монограммами. Лестницы скрипели. Радом с его номером висели картины Элин Херте Йесперсен, написанные в 1918 и 1919 годах. Пейзажи в минорных, коричнево-золотистых тонах. Заброшенные церкви, засохшие деревья… Как тут не задуматься о бессмысленности жизни? Он походил от картины к картине, безуспешно пытаясь найти хоть одно живое существо. Полуразрушенные дома и мертвая природа. «Никогда не видел более мрачной живописи, — подумал он и улыбнулся. — Интересно, почему хозяева решили повесить именно эти мизантропические полотна?» Но было здесь что-то симпатичное… Во всяком случае, отсутствовали равнодушие и стремление угодить случайным гостям. И одно это опровергало тезис насчет бессмыслицы бытия. «Смысл жизни в том, что мы должны умереть», — сказал он как-то Ангеле, и она очень огорчилась. Надо будет вечером ей позвонить, а сейчас — время morgenmad, утреннего приема пищи… Что ж, вполне рациональное название завтрака.

Молодой полицейский проводил Винтера в отведенный ему кабинет, и почти тут же появилась Микаэла Польсен.

— За мной слежка, — первым делом сообщил Винтер.

— Ничего удивительного, — сказала Микаэла Польсен. Винтер отметил, что она даже не спросила, уверен ли он, что его пасут. — Твой приезд ни для кого не секрет.

— Это что, всегда так?

— Вообще говоря, нет… но в твоем случае… Все-таки полицейский комиссар из Швеции.

— То есть кто-то знает, что я приехал?

— Так или иначе — незнакомая физиономия. Но я почти уверена, что они в курсе, кто ты такой.

— Кто — они?

— Сразу не скажу. Должна поглядеть своими глазами.

— Тогда приглашаю вечером погулять по городу и поужинать, — улыбнулся Винтер. — Будет возможность покоситься через плечо.

— Договорились. Только после восьми.

— Значит, ты полагаешь, что кто-то из байкерских организаций получил из Швеции сообщение?

— Или забил тревогу.

— Да… тревогу. Это уже свидетельствует о многом.

— Ты должен понимать, что эти банды… эти организации, о которых мы говорим, отличаются повышенной нервозностью. Некоторые романтики предпочитают слово «субкультура». В частности, наши датские криминалисты.

— И еще одно… этот Андерсен. Или Мёллер, тот, которого скорее всего убили свои.

— Ким Мёллер.

— Будем называть его Ким Андерсен. Я читал о нем вчера и никак не мог понять — он словно бы… байкер поневоле. Впрочем, там не так много о нем.

— Он и нам до этого не был известен.

— Первое знакомство?

— Первое и последнее.

— Ты говоришь об ограблениях банков?

— Да… вообще о серьезных преступлениях.

— Его родители не особенно разговорчивы, судя по всему…

— Запуганы до полусмерти. Даже не до полусмерти, а в буквальном смысле до смерти — отец умер через два месяца. Сказали, сердце… но вполне могло быть и не сердце.

— А мать жива?

— Жива… — Микаэла Польсен внимательно посмотрела на Винтера. — Ты хочешь ее допросить еще раз?

— Неплохо бы… хотя я и не имею права. Но разве это не разумно? Если есть какая-то связь…

— …со шведским убийством? С убийством Хелены Андерсен? Да… конечно. Честно говоря, я и сама вчера об этом подумала. И проснулась с той же мыслью.

— А где она?

— Скорее всего дома. Она не такая уж старая, около семидесяти. Сыну и тридцати не было, когда его убили.

— И ты готова организовать такой разговор?

— Попробовать можно… Но если она откажется, придется обращаться к судье.

— Попытайся… Мы бы подъехали к ней домой.

Микаэла Польсен вышла и вернулась через несколько минут.

— Никто не берет трубку. И автоответчика нет.

— Но адрес-то есть?

— Адрес есть… но не думаю, что это поможет. Если мы появимся просто так, без предупреждения… Если она тогда была перепугана, то сейчас и подавно. Будет все отрицать, как и раньше. Мы не раз пытались наладить с ней контакт — пустое.

— Хочешь сказать, что эти… за ней приглядывают?

— Не исключено. Думаю, да. Приглядывают.

Винтер остался один. Достал из портфеля копию таинственной записки, которую впервые увидел на столе у Бейера, и сравнил ее с полученной у датчан. Все то же самое, только почерк другой. Стрелки и линии повторяют друг друга. Больше всего похоже на карту… Слева наверху кружочек… возможно, помечен какой-то дом. Буквы и цифры… условленное время — да, скорее всего… а дальше? Количество? Чего? Людей? Денег? И того и другого? Сокращенное до инициалов название места? Его охватило непонятное возбуждение, чувство, что он понемногу приближается к разгадке. Что-то движется вперед, становится яснее, и есть надежда, что прояснится окончательно. Он пытался совершить путешествие в прошлое, чтобы вернуться в настоящее с новыми знаниями. На столе перед ним в памяти компьютера хранились фрагменты искомого ответа. «Вернусь домой, — подумал Винтер, — и тут же засяду за работу. Все документы, вещественные доказательства, все имеющее хоть какое-то отношение к делу надо просмотреть медленно и внимательно, с восемнадцатого августа и до сегодняшнего дня.» Он долго разглядывал бликующий ламинированный портрет Кима Андерсена. Нет, не с восемнадцатого августа, а со второго октября тысяча девятьсот семьдесят второго года — и до сегодняшнего дня. Живое молодое лицо… Винтеру показалось, будто на портрете Андерсен чем-то озабочен, что-то его угнетает, но это наверняка потому, что он, Винтер, уже знает ответ. Снимок сделан за год до его гибели. Он был членом организации — в большей или меньшей степени. «Харлей-дэвидсон», семьсот пятьдесят кубиков. Темные глаза, на подбородок слева падает тень, отчего лицо кажется неопределенным. Он продолжал рассматривать снимок, но так и не нашел четкого и недвусмысленного сходства с Хеленой Андерсен, хотя на фотографии он был примерно в том же возрасте, что и она.