Предел бесконечности (сборник) - Ирина Крупеникова

— Боюсь, что да.

— Боитесь? — и Анна ясно вспомнила слова Антона об отце и его ссоре с сыном.

— Вы обратили внимание, как ведет себя Орион?

Она не ответила. Стас, не спуская глаз с дрогнувшей маски на ее лице, продолжал:

— Индивид — это не робот, не Продукт, которым нужно управлять. Это личность. Причем богатая человеческая личность. Тиражирование одного и того же человека вернее всего погубит и оригинал, и его клоны. Даже глупенькая девочка это осознает.

Акцент на «человека» сделал свое дело. Анна вздрогнула и отвернулась.

— И что вы предлагаете? Вразумить Филиппа? — она нервно притушила сигарету и потянулась за новой.

— Для начала я хочу понять, что произошло с Орионом.

— Где он? — Анна привстала.

Орешек треснул. Хитринка забилась в уголки серых внимательных глаз, и Анна зарделась. «О, женщины. Сколько же у вас личин? — с тоской и восхищением Стас взирал на собеседницу. — И которая настоящая? Не та ли, что возникает при мысли о любимом?» — Парень в своей комнате. Не волнуйтесь, ничего страшного. Вымотался до предела, теперь отсыпается.

Анна поджала губы.

— Вы решили, что он из-за меня?… Ради этого вся беседа?

Настало время откровений. Стас прикинул в уме предстоящие ходы и ответил.

— Постарайтесь понять, Анна, — доверительный тон попал не в фазу: журналистка насторожилась. — Орион взрослел и совершенствовался на моих глазах. Теперь он окунулся в настоящую жизнь. И мне небезразлично, как он будет чувствовать себя впредь. Он любит вас, а значит — будет жить для вас.

Настороженность исчезла. Девушка рассеянно покачала головой. Слабое чувство, похожее на зависть, скользнуло по сердцу. У Ориона был настоящий друг, опекун,… отец. Для нее в жизни не нашлось человека, взявшего бы на себя столь тяжкую роль.

— Почему же вы сказали, что Орион не совсем человек? — глухо спросила Анна.

— Потому что это правда. Восемь месяцев назад он вышел из капсулы, похожей на те, которые сейчас стоят в личной лаборатории вашего брата. Возможно, я выразился неточно. Он — иначе рожденный человек. Ему в сто крат труднее освоиться в нашем обществе. Но он имеет право на нормальную жизнь. И дать ему эту жизнь может только тот, кто вырос на земле среди людей. Филипп этого не понимает. Но Тамарины «нарисованные цветки» он вчера осознал, будьте уверены. И теперь горит желанием использовать девочку в своих целях.

«Девочка похожа на мать. Мать рисовала узоры», — закрутилось в голове у Анны. Разговор на террасе: «Что ты рисуешь?» — «Посмотри, это Диво». — «Эти черточки?» Ей потребовалось двадцать лет, чтобы понять мамину мечту…

— Вы полагаете, создание индивидов можно продолжить? — робко спросила она.

— Если Тамара сумеет нарисовать код на камне, и мы поможем индивидам познать человеческие чувства, да. Филипп жаждет спасти цивилизацию после всемирного потопа, — Стас усмехнулся в усы. — А, по-моему, многих надо спасать уже сейчас от черствости, примитивизма и бесчеловечности.

«Создать индивида! Создать еще одного искреннего, мудрого человека с доброй душой и открытым сердцем, — мысли закружились у Анны разноцветной счастливой радугой. — Когда такие люди вольются в человеческое общество, общество заметит их и повернется к ним лицом. Пойдет за чистотой и искренностью, как отважилась пойти я!» — Убедить Тамару будет нелегко, — с трудом приглушив восторг, начала Анна. — Филипп вел себя вчера как последний дурак. Вряд ли девочка согласится участвовать в его работе. Ему нужно наладить с ней отношения. И вообще, нам понадобится время.

— Мне нравится это «нам», — кинул Стас. — А Филиппа я беру на себя.

Уткнув палец в стену, Тамара чертила на ней невидимую линию. Коридор тянулся и тянулся вперед, встречные люди проходили туда-сюда, иногда задевали и, обронив дежурное «извините», шли по делам.

Холодно. Цветы не живут, когда холодно. Глеб. Глебушка…

Слезинка пробежала по щеке.

Хлопали железные двери. Плясали цветные точки в узком окошке. Белые одежды. Плохие одежды.

Тамара пристроилась за спиной пожилого человека в очках, увлеченно изучавшего шуршащие бумаги. Хлопнули двери. Тамара пошла в новый коридор. Человек в очках оглянулся по сторонам, произнес грубое слово, и железные двери закрыли его в маленькой комнатке.

Он обижается на комнатку. А комнатка не виновата. Он велел ей неправильно ехать.

Темно.

— Кошка, кошка, где твоя дорожка?

Кошкины глазки видят всё в лесу.

Кошка, кошка, подожди немножко.

Солнышко станет и прольет росу.

Стена была совсем холодной, и Тамара отдернула пальчик. По телу пробежал озноб.

Дядя Боря говорил, что бабушку Владлену положили под землю, когда она уснула. А я не сплю. Я живая. И я иду под землей. И земля не обижается. Интересно. И немножко страшно.

Раздался отчетливый скрип. Тамара вмиг притихла и присела на корточки. В темноте показался огонек. Женщина с плохими мыслями прошла мимо. Девочка сжалась в комочек. Мысли были настолько черными, что она боялась на них смотреть. Но там, откуда она пришла, тоже были мысли.

Как мышки в погребе, — Тамара осмелела. — Мышка одна, она голодна.

Зернышко пожевала, другое достала.

День за днем.

Мышки вдвоем.

Зернышки тают, люди страдают.

Зима холодная, деревня голодная…

— Ой.

Тамара уперлась в приоткрытую дверь.

Плохое место. Очень плохое. Но Глеб бы не испугался. И я не боюсь.

Она проползла между железной колодой и острыми обрезами скрипучих ворот и отважно шагнула в новый коридор. Большущие детские глаза расширись от ужаса. Тамара прижимала к груди кулачки, будто удерживала в себе желание бежать без оглядки.

Я буду смелой, и земля разрешит мне стать взрослой, чтобы Глебу всегда было хорошо. Я не боюсь мышек…

Коридор внезапно кончился, и девочка почувствовала дуновение. Кто-то медленно и глубоко дышал.

— Кошка, кошка, дай мне свои глазки, — зашептала Тамара. — Я тебе их верну…

Она поморгала и вгляделась в кромешную тьму. Очертания предметов обрели четкость, и перед взором девочки открылась широкое помещение. Столы, стулья, шкаф и в нем бутылочки и коробочки. А в глубокой стеклянной ванне чуть в стороне…

Тамара зажмурилась. Из темноты на нее смотрела масса человеческой плоти.

— Ты ненастоящий, — медленно проговорила девочка. — Я не боюсь.

Она открыла сначала один глаз, потом другой. Существо в ванне двигалось и шумно дышало.

— Зачем ты плохо думаешь? Я тебе ничего не сделаю…

Из ванны показалась человеческая рука. Совсем детская, судя по размерам ладони, но неестественно длинная. Рука прикоснулась к большой грифельной доске, стоящей на штативе вплотную к аквариуму, и начеркала мелом поверх полустертых значков, совершенно непонятных Тамаре: