Избранные произведения в 2-х томах. Том 2 - Вадим Собко

Нет, неправда, не для этого. Он живёт, чтобы любить Жаклин и чтобы их дети не знали проклятой войны. А для этого нужно уничтожить майора Лаузе и всех подобных ему. Куда ни кинь — всё клин. Не смогут ужиться на одной планете Жаклин и майор Лаузе. Они и не будут жить рядом…

Тяжёлое дыхание послышалось внизу,

— Стой, — тихо проговорил Шамрай.

— Свои, — ответил Колосов. — В шахте уже никого нет. Все в безопасном месте. Можно запалить.

— Ну что ж, прощай, «Капуцын», — вздохнул Шамрай. — Знаешь, Колосов, трудно и больно уничтожать шахту. Столько в ней нашего труда…

— Философствовать будем после войны, дорогой лейтенант. Тогда на это у нас будет достаточно времени. А пока и мне жалко нашего старого «Капуцына», но другого выхода нет. Нужно действовать, Поджигай!

Молча смотрели они, как по бикфордову шнуру медленно полз слабенький огонёк. Его можно погасить, лишь оборвав шнур. Он горит и в воде, и под землёй, неумолимо продвигаясь всё ближе и ближе к присмиревшему пока, коварному заряду взрывчатки.

— Идём, — сказал Колосов и шагнул в темноту ведущих к «Сан-маре» переходов.

Сейчас покатый ствол старой шахты напоминал чем-то казарму, в которой формировалось не совсем обычное воинское подразделение — свыше ста худых, возбуждённых людей сновало от разложенного на брезенте оружия к сваленному в углу вороху гражданской одежды. Конечно, французы не могли за такой короткий срок приготовить для всех одежду, большинство из пленных остались в брезентовых шахтёрских робах. Для беспокойного партизанского житья — куда как удобно. Но в такой одежде на поверхность пока выходить нельзя. Любой за километр угадает в них партизан. Значит, придётся искать, во что переодеться, но это заботы завтрашнего дня.

Сейчас главное — оружие, а его мало. Не каждому достался даже пистолет, не говоря уже об автомате. Кое-кому пришлось взять по несколько гранат. Тоже неплохо, если умело ими пользоваться.

Все были весёлые, возбуждённые, напряжённо прислушивались, каждую минуту ожидая взрыва в глубине шахты.

И вот она настала. Тяжёлый стон раненого великана раздался где-то в груди шахты, отозвался в стволе «Сан-маре», проник в нижние угольные пласты. Потом земля застонала в другой раз, в третий и, словно успокоившись, замерла.

Шамрай представил себе, как в низких штреках гудит, лютует сумасшедший злой огонь и угольная пыль, взрываясь как динамит, в щепки разносит тяжёлые дубовые стояки креплений старой шахты. Ещё раз вздохнуло что-то в груди старого «Капуцына» и стихло окончательно. С шахтой, лагерем, ежедневными перекличками на апельплаце, ночами на жёстких нарах в вонючих бараках было покончено. Начиналась новая жизнь, и какой она могла быть — не знал никто.

Лавина вопросов свалилась на Робера Коше, как только он появился в шахте. Француз не на всё мог ответить, но всё-таки пришёл не с пустыми руками.

Временная база отряда будет здесь, в стволе «Сан-маре». Одежду принесут вечером, почти для всех, хорошо, что сейчас лето — никто не замёрзнет и в обыкновенном пиджаке. Немного доставят и оружия, но основную его массу всё же придётся захватить самим у немцев. Еду можно будет раздобыть на комендантском складе этой же ночью, а до того времени придётся поголодать.

Ну, к голодухе им не привыкать. Этим их не удивишь. Есть другие вопросы, более важные, чем еда. Как дела на фронте? Продвигаются ли союзники? Как помочь товарищам, которые остались в лагере. Когда будем вешать майора Лаузе?

Несколько минут Коше и Колосов тихо разговаривали, склонившись над картой. Потом капитан выпрямился.

— Смотрите, товарищи, — он развернул карту, прислонив её к тяжёлому дубовому стояку. Свет двух фонарей выхватил из темноты изрезанное заливами, уменьшенное в тысячи раз французское побережье Нормандии. Париж притаился где-то в правом нижнем уголочке карты. — Союзники высадились вот здесь, — Колосов показал на район побережья. — Пока что они не продвинулись. Захватили плацдарм и сосредоточивают на нём войска, вооружение и боеприпасы. Конечно, бошам это не пришлось по вкусу, они приложат все старания, пока десант не набрал настоящей силы, и сбросят его в Ла-Манш. Сейчас гитлеровцы стягивают со всего района войска и технику. Командование поставило перед нами задачу: сделать так, чтобы к Ла-Маншу пробилось как можно меньше эшелонов, дать возможность союзникам развернуть свои силы и укрепиться. Я не знаю точной численности партизанских отрядов, которые сейчас действуют во Франции. Но если каждый из них сумеет остановить или подорвать хоть один воинский эшелон, задача союзников облегчится во много раз. Сейчас наша с вами работа — война на коммуникациях. Отряд разделим на пять групп. Своим заместителем назначаю Романа Шамрая. Начальником штаба — сержанта Гиви Джапаридзе.

— А Гиви где? — забеспокоился Мунтян.

— А где же мне быть?! — воскликнул стоявший в последнем ряду Джапаридзе.

— Командирами подрывных групп назначаю Кикотя, Чабаненко, Стрельцова, Васькина. Пятая группа — разведчики, командир Мунтян. Все организационные вопросы окончены. Отряд организован. Называется он, как и прежде, «Сталинград». Никто не возражает? Ясно? Есть вопросы?

— Ребят, которые остались в лагере, не уничтожат?

— Опасность реальная. Как её избежать, подумаем немедленно.

— Что делать сейчас?

— Пусть каждый хорошенько привыкнет к своему оружию, основательно осмотрит его и сделает так, чтобы в решительную минуту его автомат не дал осечки…

В эту минуту в горловине ствола, возле лебёдки, где ещё остались следы стальных тросов от вагонеток, появилась Жаклин. Шамрай бросился к ней навстречу как был с автоматом на шее, взволнованный, с ликующей улыбкой на губах.

— Что с тобой? — ахнула Жаклин.

— Ничего! Просто я рад, что вижу тебя, — никого не стесняясь, он обнял её.

Вот наконец они вместе. Теперь никто уже их не разлучит, не разобьёт их счастья. Но словно в насмешку над ним из темноты прозвучало:

— Иди к нам, Жаклин!

И вот рядом с ним выросла могучая фигура Колосова.

— Успеете ещё намиловаться, — сказал он. — Мы с Робером, командование, имеем к тебе, Жаклин, большую просьбу.

— Я готова, что нужно сделать?

— Не так много, Жаклин. Вернуться в Терран и разочка три пройтись возле нашего лагеря. Разведать обстановку и доложить нам…

— Она никуда не пойдёт! — выкрикнул Шамрай, видя, что ему снова предстоит разлука. — Это опасно,

— Я пойду, — сказала твёрдо Жаклин. — Пленных в лагере нужно выручать. В городе всё спокойно. Бошей на улицах, правда, побольше, чем всегда. Патрули ходят, но немного…

— Вот видишь, как это опасно, — снова крикнул Шамрай, надеясь, что Жаклин откажется от этого поручения.

— Не больше, чем вчера или позавчера. Проводи меня до машинного отделения. Не беспокойтесь, товарищи, всё будет хорошо.

И на глазах оторопевших пленных она крепко поцеловала Шамрая.

— А меня? — подскочил к Жаклин, как всегда, проворный Мунтян.

— Нет, тебя не хочу, — под смех собравшихся сказала Жаклин.

— А почему его поцеловала?

— Это совсем другое дело. Роман — мой муж.

Все, кто был в стволе шахты, крайне удивились этому сообщению.

— Браво, Шамрай, — послышались радостные голоса шахтёров. — Не растерялся парень!

— Будьте здоровы и счастливы, — весело, озорно звенел голосок Жаклин. — И не скучайте без меня, ребята, я скоро вернусь.

Она вместе с Шамраем вышла к закопчённому машинному отделению. Сквозь разбитые стёкла крыши пробивались лучи багряного солнца. В лёгонькой кофточке, с распущенными волосами, белозубая, весёлая, Жаклин казалась чудом, неизвестно как оказавшимся здесь, рядом с Шамраем. И вот с этим чудом придётся сейчас расстаться.

— Поцелуй меня, — глаза Жаклин сияли.

— Мне не хочется отпускать тебя, — проговорил Роман. — Ты же рискуешь…

— Ничего, я не боюсь. Если бы ты знал, как я рада, что вижу тебя таким, с автоматом за плечом… Ты на меня не сердись, что я всем рассказала… Не могла я иначе. Мне так хотелось на весь свет крикнуть: «Смотрите, это мой муж. Он свободный. У него автомат в руках и полно патронов, его боятся боши…»

— Вот патронов-то у него как раз и маловато, — вставил Шамрай.

— Будет много, — уверенно сказала Жаклин. — А теперь отпусти меня…

— Ну, так просто я тебя уже не отпущу.

Потом они сидели рядом на старой скамейке во дворе шахты и молчали.

— Мне пора идти, — поднимаясь, сказала Жаклин. — Я люблю тебя.

— У тебя даже глаза светятся: Когда в городе встре-тишь немца, не поднимай глаз, а то сразу выдашь себя. Счастливо тебе!

Шамрай, выглядывая из-за старого забора, проводил жену взглядом, проследил, как исчезла за поворотом её светлая кофточка и растаяли в воздухе развеваемые ветром тёмные волосы.